Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в.

Старалось правительство Василия II добиться поддержки и влиятельных сил внутри великого княжества. Так, 26 сентября 1432 г. Василий II выдал жалованную грамоту Троицкому монастырю на суд великокняжеского пристава в селах Присеки и Вилгощь в Бежецком Верхе, находившемся в «сместном» владении великого князя и Новгорода [250] .

8 февраля 1433 г. состоялась свадьба Василия II с Марией Ярославной. В Москву на торжества по этому случаю прибыли и два старших сына князя Юрия Дмитриевича — Василий Косой и Дмитрий Шемяка. Сам князь Юрий и его младший сын, Дмитрий Красный, отсутствовали. Во время празднества разыгрался скандал, который стал прелюдией к новой вспышке открытого столкновения между галицкими князьями и Василием Васильевичем.

250

АСЭИ. Т. I. № 74. С. 65–66. И.А. Голубцов склоняется к дате «1433 г.» (мартовский стиль). Это предположение противоречит сентябрьскому стилю других великокняжеских актов того времени и обстановке, сложившейся после свадьбы Василия II. В 1433 г. Бежецкий Верх был уже пожалован князю Дмитрию Юрьевичу Меньшому. Возможно, к этому времени относится и жалованная грамота церкви в селе Присеки (АСЭИ. Т. I. № 76. С. 67).

По одним летописным рассказам, Захарий Иванович Кошкин, [251] а по другим — Петр Константинович Добрынский [252] узнал на князе Василии Косом золотой пояс («на чепех с камением»), принадлежащий великокняжеской семье. Его якобы получил в приданое Дмитрий Донской от великого князя нижегородского Дмитрия Константиновича. Этот-де пояс подменил на свадьбе Дмитрия Ивановича тысяцкий Василий (из рода Протасьевичей): он взял себе предназначенный великому князю Дмитрию пояс, а ему дал меньший. Тысяцкий Василий передал пояс своему сыну Микуле, которого женили на другой дочери князя Дмитрия Константиновича. В свою очередь Микула якобы дал злополучный пояс в приданое И. Д. Всеволожскому, когда выдавал за него свою дочь; на самом же деле Микула погиб в 1380 г., когда Всеволожскому было вряд ли более 10 лет [253] . По смерти князя Андрея Владимировича Радонежского и возвращении из Орды в 1432 г. Всеволожский обручил свою внучку (дочь князя Андрея) с Василием Косым и дал ему пресловутый пояс.

251

ПСРЛ. Т. 23. С. 147 («имался за пояс у князя Васильа у Юрьевича у Косого»). З.И. Кошкин говорил якобы: «Тот пояс пропал у меня, коли крали казну мою» (ПСРЛ. Т. 37. С. 85).

252

ПСРЛ. Т. 26. С. 189.

253

См.: Веселовский.С. 342.

Драгоценные пояса тщательно перечислялись в княжеских духовных грамотах. Так, Дмитрий Донской завещал сыну Василию «пояс золот велики с каменьем без ремени, пояс золот с ременем Макарова дела», сыну Юрию — «пояс золот новый с каменьем с жомчюгом без ремени, пояс золот Шышкина дела, вотола сажена» [254] . Василий I Дмитриевич завещал наследнику Василию «пояс золот с каменьем, что ми дал отець мои, да другии пояс мои на чепех с каменьем, а третей пояс ему же на синем ремени» [255] . Князь Юрий Дмитриевич завещал Василию Косому «пояс золот с каменьем, на чепех, без ремени» [256] .

254

ДДГ. № 12. С. 36.

255

ДДГ. № 22. С. 61.

256

ДДГ. № 29. С. 75.

Властная княгиня-мать на свадьбе Василия II сорвала злополучный пояс с князя Василия Косого. Юрьевичи в гневе («роззлобившися») покинули свадьбу и направились в Галич к отцу. По дороге они «пограбиша» Ярославль и ярославских князей («казны всех князей розграбиша»), [257] державшихся промосковской ориентации. Вслед за Василием Косым и Дмитрием Шемякой «разъехашася по домом» остальные князья и бояре [258] .

Смысл происшедших событий нуждается в комментарии. С.Б. Веселовский верно подметил, что «ни Софья, ни ее приверженцы, ни московское правительство в целом не были заинтересованы в том, чтобы вызвать разрыв с Юрьевичами и бросить их в объятия отца». Но из этого он сделал вывод, что «пустил клевету о краже пояса» сам И.Д. Всеволожский, чтобы «поссорить Юрьевичей с великокняжеским двором и вовлечь их в дело отца» [259] . Нам представляется такой ход мысли у И.Д. Всеволожского излишне хитроумным. Вряд ли у него была необходимость выступать в роли пресловутой унтер-офицерской вдовы, которая «сама себя высекла». Ивану Дмитриевичу вряд ли бы пришло в голову оболгать самого себя. Ход дела, вероятно, был иным.

257

ПСРЛ. Т. 26. С. 189.

258

ПСРЛ. Т. 23. С. 147.

259

Веселовский. С. 342–343.

Пояс, вокруг которого разыгралась ссора, имел не столько ценностное, сколько символическое значение [260] — примерно то же, что шапка Мономаха в более позднее время. Владение поясом, как наследием Дмитрия Донского, означало преемственность власти от этого славного победителя на Куликовом поле. С поясом также ассоциировалось обладание Нижним Новгородом (пояс некогда принадлежал великому князю Дмитрию Константиновичу). Скандал из-за него имел и другой аспект.

260

См.: Черепнин. Образование. С. 756–757.

В боярской среде давно росло недовольство всевластием Всеволожского. Очевидно, противниками могущественного боярина были задолго до 1433 г. Добрынские. Имел личные причины ненавидеть Ивана Дмитриевича и Захарий Иванович Кошкин: ведь дочь Всеволожского недавно чуть-чуть не сделалась невестой великого князя, а ее счастливая соперница Мария Ярославна была дочерью двоюродной сестры Кошкина. Легенда о похищении пояса родилась среди боярских противников И.Д. Всеволожского в условиях, когда князь Юрий Дмитриевич продолжал думать о захвате великокняжеского престола, а Иван Дмитриевич бежал к нему. Великая княгиня Софья Витовтовна усмотрела в истории с поясом стремление обосновать права князя Юрия Дмитриевича на великокняжеский престол и поэтому взяла на себя роль карающей руки «справедливости». Для этой цели пришлось пожертвовать и отношениями с Юрьевичами.

По версии великокняжеского свода середины XV в., коварный И.Д. Всеволожский «начат подговаривати» князя Юрия вступить в борьбу за великое княжение, а тот и «посла по дети свои», которые в ту пору присутствовали на великокняжеской свадьбе [261] . В этой версии не сходятся концы с концами: или дети Юрия, «роззлобясь», сами уехали (что правдоподобно), или их «подбил» к отъезду Юрий Дмитриевич, поддавшийся на уговоры Всеволожского. В блестящем очерке о И.Д. Всеволожском у С.Б. Веселовского есть тоже некий «перебор» — могущественный боярин рисуется им беспринципным честолюбцем-авантюристом [262] .

261

ПСРЛ. Т. 26. С. 189.

262

См.: Веселовский. С. 342.

Для оценки позиции И.Д. Всеволожского в происшедших событиях полезно обратиться к разбору судебной реформы, осуществленной в годы его правления. В так называемой Записи о душегубстве говорится: «По старине бывало, что вси дворы и дворцовый великие кнеини и удельных князей, всих суживал наместник болшеи, судии за ними не бывало; а учинила то кнеини великая София при Иоане при Дмитреевиче, что судья за ними ставится» [263] .

По М.Н. Тихомирову, порядок решения судебных дел большим наместником московским «установился с начала княжения Василия Темного». Реформа Софьи Витовтовны и И.Д. Всеволожского «подчинила наместничьему суду все городские дворы без изъятия, в том числе дворы городских удельных князей, чем нарушались права последних. Переход всех дворов под судебную власть большого наместника должен был вызвать недовольство удельных князей как шаг, направленный к умалению их феодальных прав. Следовательно, этот переход надо учитывать как один из поводов к феодальной войне середины XV в.», [264] — полагал М.Н. Тихомиров.

263

АСЭИ. Т. III, № 12. С. 27–29.

264

Тихомиров М.Н.Средневековая Москва в XIV–XV вв. М., 1957. С. 95–96; Он же.Древняя Москва. М., 1947. С. 81–82.

Но в Записи о душегубстве говорится об ином: об ограничении власти московского наместника и расширении судебных прав удельных князей. Нововведение, по Л.В. Черепнину, «было осуществлено в интересах удельных князей» и вызвано «происками И.Д. Всеволожского, отражавшего интересы возглавлявшейся галицкими князьями оппозиции». Позднее Л.В. Черепнин считал Всеволожского представителем «старых бояр», стремившихся к централизации на основе «известного равенства отдельных русских княжеств» [265] .

265

Черепнин.Архивы. Ч. 2. С. 353; Черепнин.Образование. С. 754–755.

Смысл реформы Софьи Витовтовны и И.Д. Всеволожского в целом Л.В. Черепниным понят правильно. Реформа ограничивала судебные права большого (московского) наместника за счет увеличения прав удельных князей. И все же эти изменения в области судопроизводства нельзя рассматривать однозначно как шаг назад, как уступку удельно-княжеской оппозиции. Следует иметь в виду и обстановку, когда реформа была принята. Она могла быть проведена после 27 февраля 1425 г. (смерть Василия I) и во всяком случае до осени 1432 г. (бегство Всеволожского в Тверь, а потом в Галич). Не могла она произойти и после августа 1431 г., т. е. после отъезда в Орду великого князя и Всеволожского. Следовательно, мероприятия Софьи Витовтовны и Ивана Дмитриевича осуществлены были в 1425–1431 гг. [266] Но именно тогда правительство малолетнего Василия Васильевича озабочено было созданием коалиции удельных князей для противостояния претензиям на великое княжение Юрия Дмитриевича. Поэтому реформа судебных порядков хотя и содержала уступку в пользу удельных князей, но имела своей целью сплотить князей «гнезда Калиты» в борьбе с галицким князем, т. е., если встать на точку зрения И.Д. Всеволожского, имела антиудельную направленность.

266

Н.Д. Мец полагала, что реформа Софьи и Всеволожского, о которой говорила Запись о душегубстве, проведена была после смерти митрополита Фотия (см.: Мец.С. 46). При оценке деятельности И.Д. Всеволожского она исходила из представления о нем как о противнике объединительных тенденций (в отличие от Фотия), что, на наш взгляд, неверно.

В том же русле, что и преобразование наместничьего суда, находилась и унификация монетного дела. Она проведена была, согласно Н.Д. Мец, в феврале-апреле 1425 г. [267] Суть реформы сводилась к следующему. В Москве создан был единый монетный двор. Установлен был также единый вес монет (от 0,77 до 0,7 г), причем вес удельных монет повысился (с 0,62 до 0,65 г). На монетах изображался, в частности, Самсон, побеждающий льва. Монеты удельных князей стали двуименными: на одной стороне находилось имя Василия II, а на другой — либо Андрея или Петра Дмитриевичей, либо Семена или Ярослава Владимировичей. Это были князья, подписавшие в 1423 г. завещание Василия I. Отсутствие монет с именем князя Константина Дмитриевича объяснялось, вероятно, тем, что он в начале 1425 г. был еще безудельным князем-«изгоем». С князем же Юрием правительство Василия II тогда конфликтовало и поэтому никаких монет от его имени не выпускало. Первые двуименные монеты Василия II и Юрия Дмитриевича относятся к 1428 г. (после заключения с ним мартовского докончания).

267

См.: Мец. С. 46–52.