Витязь. Владимир Храбрый
Шрифт:
Еще был слышен звон казанов и виделись через полуоткинутый полог шатра отблески костров, когда Фатима заснула неспокойным тревожным сном.
И приснился ей буреломный лес урусов в глубоком снегу, такой же, как во владимирской земле, куда заезжала она со своим десятником Абдукеримом и сотней баскакских воинов для сбора дани.
Теперь она тоже не одна, тоже с ордынскими воинами, одетыми в лисьи короткие шубы, в малахаи, и рядом не старый десятник, а молодой и красивый Батыр и в белой собольей шубке Акку… Кони ржут и храпят, поводя боками, продираясь через упавшие деревья, засыпанные снегом. Стрекочут неугомонные сороки, воют волки, сопровождая ордынцев, спешащих куда-то. И видит
Фатима закричала и проснулась. На крик вбежали рабыни. Увидев, что с госпожой ничего не случилось, они успокоились и присели в изголовье и в ногах. Чтобы унять дрожь, Фатима попросила двух любимых рабынь лечь рядом. Согревшись, она заснула.
Фатима поднялась с первыми лучами солнца и почувствовала себя бодрой и жизнерадостной. А как же Акку? «Да, жалко девочку, но ведь говорят, от судьбы не уйдешь. Сколько раз я сама была на грани жизни и смерти, не сосчитать… А вот сияет моя звезда, сияет… пока…»
– Я свою жизнь привязал к острию копья, - говорил Батыр белоголовому старцу-алану.
Этого старца Батыр встретил в далеком горном осетинском ауле. Переходя речку, на мокрых валунах битакчи поскользнулся и вывихнул ногу. Турга-уды принесли его на руках в аул, где старец-алан вправил Батыру кость. Лежа в сакле, битакчи подолгу говорил со стариком. Мудрым оказался алан Джанай. Батыр не захотел расставаться с ним и, вероятно, поступил жестоко, разлучив его с родным домом. Уходя, старый Джанай набрал горсть земли у своей сакли, зашил в кожаный мешочек и повесил на шею. Теперь вместе с воинами он двигался в неведомую ему Золотую Орду, к грозному черному темнику - так называли Мамая покоренные им народы, вкладывая в это прозвище особый смысл.
Джанай, ехавший вместе с Батыром в кибитке, запряженной двумя лошадьми, на слова о том, что он посвятил свою жизнь богу войны, ничего не ответил, лишь покосился слегка на красивое лицо битакчи и усмехнулся в душе: «Болтун молодой. Жизнь привязал к острию копья… А юноша неплохой: честный, прямой, будет верно служить тому, кто отнесется к нему с душой. И уничтожит всякого, кто нанесет обиду. Я бы не желал быть его врагом. Впрочем, он выбрал меня в свои друзья. Только дружба эта мне ни к чему…» - так размышлял Джанай, глядя вокруг. Он впервые видел степь: вся его жизнь прошла высоко в горах, там, где орлы устраивают гнезда и выводят птенцов. А здесь можно только наблюдать за их полетом…
– Батыр, не забывай о том, что наша жизнь толщиной лишь с нитку… И оборвать её могут в любой момент.
– Старый Джанай, я не согласен с тобой, - воскликнул Батыр.
– Если человек не сдается, нитка его жизни постепенно становится как ременная плеть… Мой отец, сотник, как-то в одном из походов попал в плен к булгарам. Там его ослепили. Но й тогда он вырвался из плена и нашел дорогу в Сарай. Слепой, он научил меня натягивать тетиву лука и рубить саблей. И как знать, если бы не его уроки, может, я бы сейчас не ехал с тобой…
Джанай уже слышал историю поединка Батыра со старым десятником Абдукеримом из-за его молодой жены, которую Мамай отдал Батыру, сделав юношу потом начальником своей канцелярии. Но и оставив за ним все его воинские обязанности…
– Солнце светит тому, кто не боится его света… Я рад за тебя, Батыр. Говорю это, как если бы говорил тебе твой отец. Кстати, жив он?
– Нет, Джанай. С матерью они как-то поехали на лодке на
другой берег Итиля. Поднялся ветер, лодка перевернулась, и они утонули. Но горевать мне долго не пришлось: в шестнадцать лет я уже сел на коня и побывал во многих походах. Мой последний поход был на реку Вожу, где я чудом спасся.– Ты прости меня, старого, Батыр, за вопрос… А кто твои родители?.. Ты на монгола не совсем похож.
– Верно, Джанай… Глаз у тебя еще как у сокола. Отец мой монгол, но мать пленная черкешенка. Поэтому и послал меня Мамай на Кавказ собирать войско.
– А мы идем на урусов?
– не без робости спросил старик, опасаясь, что этим вопросом рассердит молодого военачальника.
Но Батыр не рассердился, а положил свою руку на руку старца, слегка сжал её и сказал, как бы выговаривая за излишнее любопытство:
– Это дело великого из великих… Наше - привести ему войско с Кавказа. А теперь я покину тебя, алан, пойду наблюдать переправу через Итиль.
Он махнул рукой. Кибитка остановилась. Батыру подвели вороного коня, накрытого яркой синей попоной с широкими ременными поводьями от уздечки, набитой медными нашлепками в виде буйволов. Батыр надел сверкающий на солнце шлем с пучком белых перьев, заколол на плече поверх золоченой кольчуги зеленый плащ. Садясь на коня, легко вскинул свое тело в седло. Джанай, залюбовавшись, вспомнил своего младшего сына, которого неизвестно куда угнали в рабство черные кизильбаши. Слезы невольно выступили на глазах старика, когда Батыр повернул коня навстречу двигающимся конным и пешим воинам, старый алан помахал ему рукой.
Конных было много, потому что Мамай приказал как можно больше лошадей брать с Кавказа. У некоторых всадников виднелись на груди ряды медных и железных пластин. На спине пластины не полагались: воин должен защищать свою грудь, только трусы прикрывают спину, убегая от врага…
Далее шли пешцы в панцирях и простых кольчугах с короткими копьями и круглыми щитами в левой руке. На правом боку у каждого была приторочена кожаная или холщовая сумка, в которой хранились медная миска для еды, ложка, несколько иголок с клубком ниток, кожаные лоскутья, кремень и трут. Всю эту экипировку велел взять Батыр. Перед походом он разбил войско на десятки по типу монголо-татарского, назначил десятников, сотников, тысячников и двух темников. Сейчас по хаджи-тарханским степям шло почти два тумена аланов, черкесов, кабардинцев, грузин и армян.
На военном совете битакчи объявил о соблюдении железной дисциплины и о суровом наказании тех, кто нарушит её. Законы были установлены еще Потрясателем Вселенной.
На берегу Итиля Батыр велел войску остановиться и снова собрал военный совет. Битакчи был краток:
– Не исполнивший приказ да увидит смерть. Замедливший переправу будет смещен на самую низкую должность, а его место займет более расторопный.
Воины уже надували кожаные мешки - бурдюки, крепили себе на шею и спину доспехи и одежду, надевали вместо уздечки оброть с длинным ремнем - чембуром, держась за который руками и лежа на бурдюке они будут вместе с лошадьми переплывать реку. Чтобы вода не попала в уши коням, им повязывали через шею и лоб кожаные наушники.
Переправа началась. На удивление Батыра, она прошла удачно. Он даже не мог предположить, что кавказцы так ловко преодолеют широкую реку, - видно, сказались частые тренировки на опасных горных потоках. Правда, утонул один сотник из черкесов, у которого развязался узел на надувном мешке; воздух вышел, и сотник, не умевший плавать, пошел ко дну.
Когда об этом доложили Батыру, тот криво усмехнулся и сказал:
– Так ему, растяпе, и надо. Поставьте сотником командира лучшей десятки, отличившейся при переправе.