Витязи-клоны

Демир пожал широченными плечами.

– Нам и самим не ловко, целой сотней на одного сопляка. Но это необычный урус, я участвовал во многих набегах и знаю все их тамошние навыки.

– Кто сей мангус!

– Видимо из Белого легиона! Говорят, его воины подобны шайтанам. Дай нам по тулупу за "языка".

Сотник кивнул и сощурился.

– Хочешь шубу?! А за что! Те, кто умер, полетят в армию Великого Небесного правителя. Ибо война есть насущная потребность всякого живого человека и мертвого тоже. Там они будут покорять небесные миры, а вот вам!

Монгол сжал кулак, продемонстрировав кукиш.

– Да и почему вы обобрали пленного раньше времени! Содрали сапоги, шубу, он должен быть нормальным, а не обмороженным. Так он подохнет до рассвета!

Демин смутился.

– Мы ничего не брали! Он и был такой, голый! Мангусы не чувствую холода!

Тюляг-Бирген оскалил кривую рожу.

– Может быть! Как на счет огонька. Пока пурга не затихнет гнать коней нет смысла, добросим его. Готовьте дыбу. Вы уруский знаете?

– Да все мы его знаем понемногу.

Зашумели кипчаки. Как всегда за всех ответ держал Демир.

– А мы четыре брата и Сентяк хорошо знаем. Наша мать русская ясырка, потом приняла ислам, а этот орел греб на русских галерах, а потом прислуживал попам.

Джигиты рассмеялись.

– А навоз он не возил, из-под коней не выгребал!?

Сотник, когда соорудили нукеры дыбу, достал колючую семи хвостовую плеть. И сразу ударил ребенка по голой мускулистой спине. Пунцовые полосы вздулись на посиневшей в пупырышках коже.

– Замерз урус, вот мы тебя и отогреем.

Допрос проходил скупо. Тюляг был очень зол и хотел вымесить накопленный гнев. Марк Соколич либо молчал, либо дерзил.

– Наш командир щекотал горло кинжалом вашему хану, а тебе отрежет кое-что пониже. Вы все здесь найдете могилу, вороны склюют ваши трупы.

Когда мальчика вздернули на дыбу и прокрутили связные сзади руки, ему не было особо больно, на тренировках приходилась и покруче выкручиваться, растягивая связки. Удары плеткой также не впечатлили, на спаррингах они лупились в полную силу, используя и палки и железные цепи и тяжелые нунчаки. Проводили и специальную набивку тела, ударных конечностей, все бока, руки и ноги были сиреневые, а на мальчишеской физиономии до сих пор видные следы от многочисленных не до конца сошедших синяков, на коже многочисленные едва заметные точки от уколов. Понимая, что молчание и демонстративное пренебрежение к мукам раздражает мучителей, Соколич оскалился, изобразил блаженную улыбку. Монгол гаркнул во всю глотку.

– А как на счет огонька! Почувствуй запах шашлыка!

Об бушующее пламя, как приятно поджаривать пленных, особенно красивых женщин, это так возбуждает. Смазливый мальчик чуть хуже, но тоже для начала сойдет. Горящая головня слегка поджарила мускулистые бачки, а затем "ласково" пощекотала оголенные розовеющие на морозе пятки. Чтобы скрыть боль Соколич рассмеялся и попробовал петь. Правда, песня скорее напоминала крик чем мелодию, палач усмехнулся, распалил костер посильнее. В ход пошел раскаленный прут, монгол был опытным истязателем, ребенок дико задергался, даже дубовая колодка затрещала, песня стала совсем истеричной и истошной. Тюляг усилил пытку, но от слишком сильного тычка в пресс прут согнулся, пришлось кинуть его в снег. Железо зашипело, а палач стал отламывать ветви, в нем загорелся азарт. Впервые испытал подобное ощущение монгол во время штурма афганского Герата, когда вот также скрутил целую связку из промасленных факелов, он не обращая внимания на стрелы и камни, подскочил к обшитой железом двери и швырнул зажигательную "бомбу". Здесь похожие чувства и главное для себя безопасно, беспомощная жертва отчаянно дергается, а ты балдеешь, потягивая арзу и жаря "шашлык". Внезапно болевой шок превысил критический порог, светлая головка мальчишки вяло качнулась и упала на бок.

– Хватит!

Демир вырвал целый горящий веник из рук монгольского палача.

– Он же так откинуться может! И имей совесть это еще ребенок!

Сотник оскалился и злорадно захохотал.

– Вас побил ребенок! Ладно, отведем его к хану Баяндеру, но позже, как только стихнет пурга! А ты мулла оботри его кумысом, пускай отойдет.

Бесчувственного мальчика унесли, связав и завернув в шубы, положив поближе к огню. Мулла влил рот Марку черного кумысу, Соколич поперхнулся закашляв. Сознание вернулось, и в месте с ним вернулась и боль.

– Пить!
– прошептали посиневшие губы.

– Я дам, пей!

Абдул-Расул сунул к напухшим губам флягу.

– Расскажи мне о своем военном начальнике.

Боль постепенно затихала, крепкий кумыс согревал измученные чресла, стало заметно

легче.

Соколичу вдруг очень захотелось рассказать об своих и чужих подвигах. Слова полились полноводной медовой рекой. Впервые познав действие крепкого почти в градус водки напитка, мальчик, забыл про скрученные за спиной руки, намертво привязанные к обожженным лодыжкам. Про саднящую от рассечений и волдырей кожу в которую в довершение всех горестей впивались мохнатые веревки. Несколько джигитов внимательно слушали, Соколич говорил на родном для них кипчакском языке, мулла записывал, черкая лоскутки с заклинаниями. Демир обратил внимание на эпизод с появлением Полкана и Тургана.

– А это колечко и впрямь не простое. Говорят его, носил сам небесный правитель Чингисхан, а до него Великий Хорезм-шах! А вот Бэки считал, что с его помощью можно вызвать джинов!

– Не всякая легенда, правда.

Абдул-Расул продолжил расспросы, ведь пленника вот-вот уведут и впереди его будет ждать мучительная кончина. Прошло много времени. Костер, в котором лежали большие жерди, стал угасать, красочные огоньки искрились, ночь отступила рассвету. Мороз спал, и изможденные нукеры повалились в тяжелый сон. Лишь один неутомимый мулла продолжал допрос, уже зевая, он, спрашивал через силу, а Соколич отвечал не в впопад, городя всякую чушь.

– Да было это! Леопардов взял и ударил Батыгу! Приставил нож к горлу хана и заставил джихангира обмыть копыта наших коней!

– Как коней?

Абдул нервно задергался.

– А так долгогривых! Верь моему слову, ты шестерка ордынская!

– Да что-то сильно разболтался. Оголец-птенец, не дощипанный!

Прозвучал до боли знакомый голос. Мулла выхватил ятаган, но был обезоружен точным ударом. Соколич находясь в пьяном бреду, и сам не заметил, что лагерь давно окружен, а спящие нукеры крепко связаны. Абдул-Расула скрутили, силуэт командира расплывался, в хмельных глазах троилось. Но вот это, судя по всему белогривый Полкан, а вот следующий черноволосый Турган. Или нет! За последние месяцы и без того рослые парни добавили по два вершка, и выглядели просто терминаторами.

– Я вижу, ты Турган вырос и пошел на повышение.

Прохрипел связанный Демир. Кипчак оглянулся, и уставился.

– Да это ты браток и Бури с тобой!

– И еще, двое братанов здесь. Один Мусук отсутствует. Он самый юный после тебя, он сумел выслужиться перед Батыем и не хочет водиться с нами.

– И как такое вышло?

– Во время переправы было покушение на Бату-хана, и он в месте с Арапшой прикрыл джихангира. Теперь Мусук сотник и нас откровенно не замечает.

– Мы пятеро дети одной матери. А он приблудный от беглой монголки, не ровня нам.

Турган, грозно тряхнул черными кудрями, его красивое с орлиным носом лицо приобрело решительное выражение.

– Обратного пути уже нет! Монголы ломают хребты своим бывшим напарникам, попавшим в плен, особенно если они не из коренной орды! Присоединяйтесь к нам! Я тысячник и дам вам по сотне!

Демир кивнул головой.

– Мы все вместе обсудим и если примем решение, то поклянемся в верности на Коране.