Вивекананда

Вивекананда, несомненно, подмечает действительные слабости односторонне натуралистического понимания человека. Человек в отличие от других природных существ «относится» к самому себе как к существу универсальному и потому свободному (см. 4, 92). Эту универсальность человека, разумеется, нельзя объяснить ни чисто биологически, ни исходя из свойств «составляющих его частиц», она связана со спецификой его социального бытия. Целое принципиально несводимо к сумме составляющих его частей, а высшие уровни бытия — к низшим. Но, критикуя натуралистическое понимание человека и его метафизические и механистические предпосылки, Вивекананда, во-первых, неправомерно отождествляет метафизический материализм с материализмом вообще и, во-вторых, сам подходит к решению проблемы свободы сугубо метафизически. С его точки зрения, свобода и необходимость принципиально несовместимы. С одной стороны — мир, в котором царствует железная необходимость и все существует в жестких рамках пространства, времени и причинности, с другой — его сокровенная, глубочайшая, вне времени и пространства пребывающая духовная сущность — царство свободы (см. 8, 2, 118–129). Царство необходимости — объект науки (см. 8, 1, 334), царство свободы — объект религии (см. 8, 2, 125–126) [13] .

13

Любопытно, что Вивекананда подчеркивает сходство его воззрений в данном пункте с кантовскими (см. 8. 1, 199). В то же время для него свобода (как и бог, и бессмертие) — отнюдь не только «постулат практического разума». Вивекананда настаивает на возможности их непосредственного познания, «реализации». Такая «реализация», с его точки зрения, и является основой религии.

Но Вивекананда видит шаткость позиций религии в современном мире. Это обусловлено, по его мнению, двумя обстоятельствами. Во-первых, соперничеством и взаимоотрицанием существующих религий, ведущим к их «релятивизации»: рост связей между различными частями мира привел к своего рода «всеобщей конфронтации» религиозных представлений, в условиях которой попытки отстоять уникальность той или иной религии, объявив все остальные ложными, в конце концов оборачиваются против нее же. «Истина всегда универсальна. Если на моей руке шесть пальцев, а у остальных людей — по пяти, то из этого факта вы не сделаете вывод, что в ней нашел выражение подлинный замысел природы, а скорее заключите, что перед вами нечто анормальное и немощное. Так же обстоит дело и с религией. Если только одно вероучение должно быть признано истинным, а все остальные неистинны, вы имеете право заключить, что сама эта религия немощна» (8, 1, 328).

Во-вторых, позиции религии подрываются наукой: расширение знания о мире приводит к растущей конфронтации научных знаний и религиозных догматов. «Во всем мире развернулась борьба между светским и религиозным знанием… Религии вновь и вновь терпели поражения в этой борьбе и были почти уничтожены. Поклонение богине разума во время французской революции — очередное проявление этого феномена в истории человечества… Естественные науки лучше вооружены ныне, чем когда-либо ранее, а религии вооружены все хуже и хуже. Все основания их подорваны, и современный человек, что бы он ни говорил публично, в глубине души знает, что он больше не может „верить“» (там же, 365–366).

В этой связи Вивекананда, с одной стороны, выдвигает теорию «универсальной религии», позволяющую якобы примирить существующие формы религиозного поклонения, а с другой — предлагает в качестве философской основы такой религии неоведанту, т. е. веданту, положения которой изложены в форме, позволяющей якобы выявить их «принципиальное согласие» с данными современной науки. Перейдем к рассмотрению этих теорий.

2. «Универсальная религия»: религиозный синтез

В многочисленных западноевропейских и американских изданиях, посвященных Вивекананде, равно как и в различного рода антологиях по индийской философии, он предстает прежде всего именно как создатель теории «универсальной религии». При этом всячески подчеркиваются и выдвигаются на первый план апологетические моменты в учении Вивекананды о религии. В действительности его отношение к ней было отнюдь не простым и не однозначным — и это постоянно надо иметь в виду при характеристике взглядов мыслителя. Быть может, ярче всего эта неоднозначность проявилась в лекции Вивекананды «Путь к реализации универсальной религии», прочитанной в Пасадене в 1900 г.: «Хотя нет ничего, что принесло бы человеку больше благодеяний, чем религия, нет также ничего, что принесло бы ему больше ужасов. Ничто не способствовало в такой мере миру и любви, как религия, но ничто и не породило столь ожесточенной ненависти. Ничто не сделало братство в отношениях между людьми более ощутимым, чем религия, но ничто и не взлелеяло в их душах столько непримиримой вражды. Ничто не способствовало созданию большего числа благотворительных учреждений, больниц для людей и даже для животных, чем религия, но и ничто не залило мир таким количеством крови» (8, 2, 358).

Для того чтобы правильно понять феномен религии, необходимо, с точки зрения Вивекананды, проанализировать структуру существующих религий. Все они, по его убеждению, состоят из трех частей: философии, которая охватывает основные принципы и цели религии, мифологии, которая стремится представить эти принципы в более наглядной и конкретной форме и содержит в себе совокупность различного рода преданий, и, наконец, ритуала — самой конкретной, чувственной и наглядной части религии (см. 8, 1, 270). Наибольшее расхождение между религиями связано именно с ритуалом и мифологией, больше всего сходства между ними в философии (см, 8, 2, 377). Правда, и в философии религий имеются расхождения, но они могут быть, как полагает Вивекананда, сведены к нескольким основным пунктам и представлены в виде ступеней восхождения к единой высшей истине. Так, отношение человека к богу мыслится вначале как нечто внешнее (бог — отличное от нас, «высшее» существо, мироправитель — типичное представление Ветхого завета), затем как внутреннее (бог в сердцах людей — представление Нового завета) и, наконец, достигается (в адвайта-веданте) понимание полного тождества сущности человека и бога (см. 8, 1, 321). Благодаря наличию этой «высшей истины», «центрального пункта» всех религий, они могут быть представлены в виде бесконечного числа радиусов круга, сходящихся в одной точке (см. 8, 2, 383).

Бесчисленность же различий, выступающих на поверхности религий, связана, по мнению Вивекананды, во-первых, с различием психологических типов людей и, во-вторых, с различием конкретных исторических условий существования тех или иных типов религиозного поклонения. На характер религий накладывают отпечаток черты душевного склада их основоположников, их склонность к мистическим экстазам или сосредоточенному размышлению, эстетическому или этическому восприятию мира. Существенное значение имеют географические особенности, особенности образа жизни соответствующих народов и т. д. (см. там же, 371 и 166).

Ввиду неустранимости всех подобного рода различий Вивекананда считает необходимым не создание единой для всех религии — с построенной по одному образцу мифологией и ритуалом, — а выявление общих черт в уже существующих религиях и утверждение между ними отношений «сотрудничества», а не вражды.

Суть «универсальной религии» Вивекананды наиболее отчетливо выявляется при сопоставлении его учения с реформаторскими идеями Рам Мохан Рая и Даянанды. Если у первого — отказ от большинства специфических черт индуизма, от обрядности, своего рода умственная «дистилляция» религиозных представлений (и в этом смысле приближение к деизму), а у второго — «воинствующий индуизм», то у Вивекананды — своего рода синтез, т. е. попытка найти общую основу религий с сохранением конкретных форм религиозного поклонения, что соответствовало и потребностям борьбы с религиозной нетерпимостью, и стремлению отстоять специфическую форму индуизма от нападок христианских миссионеров («В Индии нет политеизма!» — заявит он на Всемирном религиозном конгрессе в ответ на брошенные в адрес индийцев обвинения в идолопоклонстве (см. 8, 1, 13)).

В условиях тогдашней Индии учение Вивекананды о религии, несомненно, имело ряд позитивных черт. Прежде всего исторически прогрессивными были его постоянные выступления в защиту терпимости, против фанатизма и разжигания религиозно-общинной розни. Деяния христианских миссионеров, огнем и мечом пытавшихся насадить христианство в различных странах мира, он объявляет достойными «жаждущего крови тигра» (8, 2, 362). Но не менее резко выступает он и против индуистов, осуждающих иноверцев (в особенности мусульман) за употребление в пищу мяса: «Разве бог неуравновешенный глупец, подобный вам, чтобы поток его благодеяний прекратился из-за куска мяса? Если бы он был таков, то чего бы он стоил?» (8, 4, 305). Подчеркивая, что для Индии никогда не были характерны преследования иноверцев, в ходе которых практиковалось бы их физическое уничтожение («индийский фанатик сжигает себя на костре, но не зажигает костров инквизиции» — 8, 1, 16), Вивекананда осуждает в то же время и все иные формы преследований людей по их религиозной принадлежности. По его словам, «помимо меча, помимо материального оружия существуют еще более ужасные виды оружия — презрение, социальная ненависть и социальный остракизм» и применение этих видов оружия к иноверцам может сделать страну «подобной кладбищу» (8, 2, 362–363).

С осуждением нетерпимости были непосредственно связаны и выступления Вивекананды против ритуализма, преувеличения роли обрядов в ущерб «духовной стороне» религии (в этом отношении он примыкает к Рамакришне). Именно ритуализм, с его точки зрения, повинен в фанатическом противопоставлении специфических черт собственной религии чертам всех остальных, «потере перспективы», в силу которой различия заслоняют единство. Правда, ритуалы и связанные с ними символы и изображения признаются Вивеканандой совершенно необходимыми [14] , а иногда он даже именует Вселенную гигантским идолом и объектом ритуального действия, но ритуалы для него — всего лишь средство, а никоим образом не цель. В ходе эволюции религий, однако, средства нередко абсолютизируются и гипертрофируются в ущерб цели: «Духовные идеи развиваются в арифметической прогрессии, а ритуал — в геометрической» (8, 1, 347). Против этой-то абсолютизации и направлены знаменитые афоризмы Вивекананды: «Очень хорошо родиться в храме, но очень плохо остаться там до смерти» (8, 2, 39); «Храмы и церкви всего лишь детские сады (киндергартен) религии» (там же, 44). Впрочем, «детскими садами» религии Вивекананда именует также «библии и богов» (см. 8, 8, 140). И в данном случае с критикой ритуализма смыкается его критика религиозной мифологии как части религии, имеющей тенденцию к самодовлеющему развитию.

14

По его словам, «мы не можем мыслить о чем-либо без изображения так же, как жить, не дыша» (8, 1, 14); «все мы — врожденные идолопоклонники» (8, 2, 40).

Относительность и условность мифологем, их зависимость от образа жизни их создателей Вивекананда ярко показывает на примере многообразных и контрастирующих друг с другом представлений о рае. Так, рай у арабов, живущих в пустыне, означает прежде всего изобилие воды (райские озера и реки), прямо противоположным образом обстоит дело в мифологемах жителей тех районов Индии, которые страдают от постоянных наводнений (см. 8, 2, 166). Если рай мирных земледельческих племен — идиллическое, чуждое всякой борьбы существование, то рай воинственных племен (например, древних германцев) — место ведения постоянной войны, в ходе которой «погибшие» вновь и вновь воскресают и все повторяется сначала (там же). Но Вивекананда не только критикует конкретные представления о рае, он объявляет саму идею рая (равно как и ада) внутренне несостоятельной, поскольку она предполагает возможность выделить в «чистом» виде благо (или, если идет речь об аде, зло). Между тем, с точки зрения Вивекананды, это противоположности, которые мыслимы лишь в их единстве и борьбе (подобно свету и тени). Итак, «рай» — это «воздушный замок» (см. 8, 1, 195). Но особенно ополчается Вивекананда против идеи ада, которую он считает не только несостоятельной, но и унижающей достоинство человека. В этой связи он в довольно резкой форме полемизирует с христианскими оппонентами, которые возражали ему, что без страха перед адскими муками люди не могут быть подчинены требованиям религии и морали: «Человек, который загнан в религию страхом, не имеет никакой религии!» (там же, 325).