Вкус греха. Долгое прощание
Шрифт:
Рита истерично просила, чтобы он простил ее за глупое сообщение по телефону, что она не поняла… И что ему за это было?
— Ничего, — ответил Митя.
Тогда Рита стала кричать о том, что Анатолий скоро убьет ее или Анечку, если Митя не устроит его в приличную страну через тестя. Что Анатолий может испортить Мите карьеру. И так далее все в том же духе.
Сначала Мите захотелось элементарно послать ее куда подальше, но вдруг его охватил противный дрожащий страх, и он сказал Рите небрежно:
— Послушай, дорогая моя, я завтра улетаю и так далеко, что твоему Анатолию меня не достать, ясно? А если
Но Рита удержала его еще у телефона, сказав:
— От тебя какая-то женщина приходит, деньги Ане приносит, игрушки, одежку…
— Какая женщина? — удивился и похолодел Митя.
— Она сказала, что вы — друзья…
Тут раздался зов Нэли:
— Митя, ты где?
По коридору послышались быстрые шажки.
Митя бросил в трубку:
— Не могу говорить… — и тут же ласково откликнулся: — Я здесь, Нэлюша. В папином кабинете…
Он шел на кухню, на ходу обдумывая и звонок, и свои ответы… «Нет, нельзя этому шантажисту давать ни полмизинца! — откусит голову».
И он, веселый и игривый, вошел на кухню, автоматически приласкал Нэлю и уселся пить кофе.
Анатолий развелся с Ритой официально. Сказал, что больше не имеет смысла «делать вид», из чего Рита сделала вывод, что он нашел себе покровителя и, видимо, готовится к очередному отъезду за кордон.
Он и в самом деле стал похаживать в Большую Контору. Там зачастую встречался со знакомыми парнями, которые, также как и он, захаживали туда, собирались компаниями, обсуждали свои дела — кто-то куда-то устраивался, кого-то наконец засылали далеко, появлялись в их компании и разные начальнички…
Таким образом, Анатолий «выходил» себе Европу, пусть не самую-самую, но все же — не Алжир. Глядишь, а там и о благословенной Америке можно подумать.
Как и обычно, войдя в запыленную квартиру в Нью-Йорке, Нэля воскликнула:
— Ой, я по этой квартирке тоже соскучилась!
И чуть ли не с первой минуты занялась приборкой, а Митя сбегал в магазинчик рядом и накупил всякой всячины. Как же легко здесь жить, хотя бы вот в таком простом измерении: жратва, выпивка, обслуга и прочее!
Они славно посидели вдвоем за красиво накрытым столом, позже заглянули Андрей с Аленой, которые тоже крепко угнездились в Штатах, как и Митя. Остальные были новые.
Было мило и спокойно, — стабильно, — и на Митину душу снизошла тишь. Никто его здесь не достанет!.. И Нэля — хороша необыкновенно, особенно теперь, когда они с нетерпением ждут рождения дочери.
Надоели мальчишки! Своих сыновей, кстати, он почти не видел, — оба жили у тещи в Киеве или на даче в Дарнице…
Митя мечтал об очаровательной девочке лет пятнадцати, которую он, вполне еще молодой, — или моложавый, — мужчина торжественно ведет обедать в Дом журналистов, и все любуются
ее красотой и завидуют стареющему ловеласу, предполагая, что ловелас хвастает не дочкой, а юной возлюбленной… Дочка будет тонюсенькая, с толстой недлинной курчавой косичкой и обязательно в белом платье, такую девочку он видел в Париже и запомнил.Митя в этот приезд не шастал одиноким волком по улицам, не смывался в запретные темные кабачки — он приходил домой, помогал Нэле по хозяйству, относился к ней с искренней нежностью и вниманием.
Он опять резался с парнями в канасту, и Мите, всегда ненавидевшему карты, вдруг понравилось играть.
Виктор Венедиктович, поговорив с Митей о текущих делах, предложил поужинать в китайском ресторане.
Митя понимал, что не просто так зовет его В.В., а на очередной, но на этот раз — главный и, скорее всего, последний разговор.
Так и было.
Насытившись и закурив, В.В. — толстую сигару, с которой он возился всегда, почти как с женщиной, Митя, — как субъект нервический, — тоненькую длинную сигарету, — они подошли к главному.
— Смотрю я на вас, Вадим Александрович, и думаю опять и опять, — как сильно вы изменились! В лучшую сторону. Солидный человек, отец многочисленного семейства!.. Уверен, что Нинэль Трофимовна родит вам очаровательную девчушку (все знали об их давней мечте)… Все у вас будет хорошо. Я вам говорил, что полгода максимум вы еще пробудете здесь… А потом вам придется жить одному в весьма экзотической стране… Нинэль Трофимовна останется на какое-то время в Москве… Думаю, со временем и это утрясется…
У вас была когда-то мечта: в сорок лет стать министром иностранных дел? — Митя кивнул. — Ну что ж, с министром пока подождете, а будет у вас сложное и почетное дело, и вы справитесь. Не то что справитесь, я неверно выразился: это — именно ваше дело. Для вас…
Ведь я за вами внимательно наблюдал! И понял, что вам нужно. Но сначала, пройдя весь угнетающий путь здесь, который вы с честью прошли… — В.В. с улыбкой, хитро посмотрел на Митю и продолжил: все равно вы ухитрялись успевать быть любителем и любимцем женщин! Это-то и замечательно. Это важно.
В.В. занялся своей потухшей сигарой — раскуривая ее, попыхивая, подпаливая зажигалкой…
А Митя тускло смотрел на него и думал пришедшее внезапно: «Поздно. Дорогой мой В.В., — поздно! Вы слишком долго держали меня в рассоле, и я помягчел, как неправильно изготовленный овощ. Меня нельзя употреблять, я — сдох, прокис. На вид — крепок и хорош, — все как надо: зеленые пупырышки, гладкий бочок настоянного цвета, а тронь…»
В.В. разобрался со своей сигарой, взглянул на Митю и натолкнулся на тусклый потухший взгляд смертельно уставшего человека.
В.В. испугался, и пронзительный звон тревоги наполнил его голову.
— Что с вами, Митя? — спросил он совсем неофициально, как заботливый отец. — Вам плохо?
Митя встрепенулся, собрал все свои силы и обаяние и сказал:
— Что вы, Вадим Венедиктович! Я просто подумал о том, что вначале мне будет грустновато…
И Митя улыбнулся своей обезоруживающей мальчишеской улыбкой, которая сделала его лицо прежним, Митиным, — тех давних уже лет.
У В.В. отлегло от сердца, но он все же сказал: