Вкус порока

Он смерил меня насмешливым взглядом и двинулся к выходу, унося с собой свою темную ауру. Этот тип опять меня раздел! Откуда такие таланты? Разумеется, я еще не знал, что роман с текущей пассией продлится двенадцать дней, но то, что не всю жизнь – это без сомнений…

В отличие от некоторых, с манией величия у меня не сложилось. Большую часть своей 34-летней жизни я провел в Москве и окрестностях. Семью не завел – хотя и всплывали варианты. Я бежал от них – едва лишь легкие связи начинали перетекать во что-то сложное и обременительное. Если существует фобия на семейную жизнь, то это мой случай. Служба в армии, психологический факультет. Стезя психолога оказалась ошибкой. Несколько лет я осваивал специальность – трудился штатным психологом в «Матросской тишине», в центре СПАС, в психиатрической лечебнице, откуда с позором бежал. Числился консультантом в фирме, занимающейся подбором персонала для столичных организаций. Но тоже уволился – по причине конфликта с начальницей «на почве личных неприязненных отношений». Не знаю, как другим, а мне не нравится, когда меня домогаются вульгарные особы «постбальзаковского» возраста. Год назад я проникся мыслью, что работать на других – непозволительная роскошь, и обрел лицензию на ведение частной детективной деятельности. Документ смотрелся неплохо: «Тропинин Дмитрий Сергеевич, частный детектив, специалист по решению деликатных проблем». Но и это поприще не сложилось. Москва гудела, люди делали деньги – не всегда используя высокоморальные и законные средства. Я пытался влиться в струю, но безуспешно. Всегда предпочитал размеренную жизнь – спокойную, с ленцой, не любил суету. Я не испытывал интереса к познанию мира, хотя и не был лишен любопытства. При необходимости мог действовать, шевелить извилинами, постоять с кулаками за чью-нибудь честь, но, как однажды выразилась одна из моих избранниц, необходимость должна быть крайней.

Я зарабатывал небольшие деньги, а еще сдавал квартиру покойной матушки на Сущевском валу. Так что отчаиваться и записываться в беднейшие слои пока не собирался. Однокомнатная квартира в Митино страдала недостатком кубатуры, но была уютным местечком для отдыха и проведения досуга с симпатичными девушками.

Четвертая знаменательная встреча состоялась в начале мая. Я прибыл в психиатрическую больницу № 7 на улице Потешной – побеседовать с главврачом по поводу одной из его пациенток. Юрия Ивановича Турицына я знал давно и не думал, что он откажет в толике информации. Предшествующие события вполне укладывались в сферу моей нынешней деятельности. Гражданка Шпагина – дама почтенных лет и почему-то с перьями в берете – пришла похлопотать за дочь. Последнюю, Васюкову Дарью Дмитриевну, с подачи собственного мужа, поместили в клинику с диагнозом обсессивно-компульсивное расстройство. Навязчивые мысли, навязчивые действия – и явно не во благо семьи. То рьяно боролась за чистоту, третируя мужа и дочь, то бралась пересчитывать предметы в доме, расставлять их в замысловатом порядке, требовать от домашних соблюдения абсурдных правил. Случались срывы – с разгромами и нанесением физического ущерба. В момент одного из таких припадков муж и вызвал бригаду. Гражданка Шпагина патетично уверяла, что психическое расстройство исключено, она прекрасно знает свою дочь. Не в ее правилах – сеять хаос и разрушения. Все гораздо проще. Зять – изувер и деспот – довел жену до нервного срыва и упрятал в клинику. Возможно, подкупил персонал. Зачем ему? Ну, не любит он Дарью Дмитриевну. Не разрешала она ему ходить налево. А еще и квартиру хочет отхватить – а известно ли мне, сколько стоит квартира в центре Москвы? Гражданка Шпагина просила последить за зятем и провести рекогносцировку больничной «местности». Она подтянет адвокатов, но нужна информация.

Юрий Иванович не являлся лечащим врачом Дарьи Дмитриевны. Но информацией владел. Врач сегодня отсутствовал. Какое-то время я наблюдал за пациенткой. Больная производила впечатление нормального человека, погруженного в депрессию. Атропинокоматозная терапия, – пояснил Юрий Иванович. Больному вводят высокие дозы холиноблокатора атропина, препарат угнетает, а то и отключает сознание. Метод помогает повысить внушаемость больного и облегчает проведение терапии. На вопрос, а правда ли Дарья Дмитриевна подвержена психическому расстройству, и существует ли необходимость держать ее в больнице, Юрий Иванович категорически заявил: пребывание пациентки на свободе чревато для нее и для общества. Мы проговорили минут пятнадцать, после чего я покинул кабинет.

Я шел по сложной анфиладе – мимо дверей и застекленных перегородок. Внезапно за стеклом обрисовался знакомый профиль. Я притормозил, любопытство позвало в дорогу – вернулся и стал подглядывать. Дверь была приоткрыта. В помещении, отделанном серым пластиком, присутствовали трое. В углу дремал мускулистый санитар. На жесткой кушетке покоился мужчина в больничной пижаме – худощавый, обросший. Подрагивали руки, скрещенные на груди. Глаза его были закрыты. Вполоборота ко мне сидел господин, не узнать которого было невозможно, и что-то вполголоса вещал. Речь лилась неторопливо, тембр голоса был густым и сочным, лицо – сосредоточенным. Никакого раздражения, брезгливости – человек работал. На этот раз он надел шевиотовый спортивный пиджак в крупную клетку, из нагрудного кармана выступал уголок белоснежного платка. Пальцы рук были перекрещены и плавно шевелились.

Я затаил дыхание – в происходящем было что-то магическое. Слова различались с трудом. «Машина слушается руля, вы молодец, но не следует гнать так быстро…», «У поворота сбавьте скорость, мы не знаем, что у нас за поворотом…»

Он замолчал – настала очередь пациента. Больной не открывал глаза, но задрожали и расклеились губы, он что-то зачастил, потом замолк, потекли слезы. Снова начал говорить – с усилием, выдавливая из себя слова. Робкая улыбка осветила бесцветное лицо. Санитар приоткрыл один глаз, не нашел в поведении пациента угрозы для социума и вновь задремал.

А персонаж в клетчатом пиджаке вдруг резко повернул голову. Не любил он посторонних за спиной! Наши взгляды встретились. Бежать было поздно. Я поступил достойно – виновато улыбнулся, показал жестом, как мне жаль, и выбрался из зоны поражения.

За спиной негромко кашлянули. Я чуть не сел! Юрий Иванович подкрался бесшумно, смотрел с насмешкой.

– Не ушли еще, Дмитрий Сергеевич?

– Виноват, Юрий Иванович, решил пройтись по вашему заведению… – я вытянул шею. Беседа за стеклом продолжалась. Колоритный господин не смотрел в нашу сторону. Юрий Иванович глянул через мое плечо и иронично улыбнулся.

– Уже ухожу, не волнуйтесь, – сказал я, – Вам знаком этот господин?

– Боюсь, да, – главврач вздохнул, давая понять, что знакомство с этим типом – не луч света в темном царстве, – Александр Петрович Краузе – крупный специалист в области психоанализа, кандидат медицинских наук, специалист по судебной психиатрии, член Европейской психотерапевтической ассоциации…

– Он… психоаналитик? – опешил я.

– Сертифицированный психоаналитик. Известен в узких кругах. Имеет частную практику в Аркадном переулке, обширную клиентуру – среди небедных слоев населения. Читает лекции на факультете психологии МГУ. Личность любопытная, сложная, противоречивая.

– Сапожник без сапог… – пробормотал я.

– Совершенно справедливо. У доктора Краузе целый букет психологических проблем, признавать которые он не желает категорически, хотя выявляет и лечит аналогичные у пациентов. Приходилось встречаться?

– Эпизодически. Встречи не вселяли восторга.

– И не вселят, – засмеялся Турицын, – Если вы не пациент Александра Петровича. Общаться с ним – удовольствие среднее. Но должен признаться, – Юрий Иванович понизил голос, – что доктор Краузе первоклассный специалист. Клиенты тянутся к нему потоком. Он в некотором роде… детектив – способен распутывать сложные психологические головоломки. К его услугам прибегают сотрудники правоохранительных органов. Чего уж там, – Юрий Иванович смущенно хмыкнул, – порой, глядя на результаты его работы, терзаешься абсурдной мыслью, что психоанализ – наука, имеющая четкое эмпирическое обоснование.

– Неужели, – пробормотал я, – И в стенах вашего почтенного заведения… Выездной сеанс психоанализа?

– Работает, – кивнул Турицын, – В рамках сотрудничества с органами правопорядка. Пациент, которого вы видите, страдает сложным пограничным расстройством. Его недуг, по мнению доктора Краузе, поддается лечению психоанализом. Пациент был свидетелем преступления, состоявшегося пять лет назад – уголовное дело недавно возобновили. В памяти бетонный забор, обусловленный тяжелым травматическим шоком. Задача Александра Петровича – избавить больного от посттравматического состояния, что откроет дорогу к прояснению памяти. Метод называется абреакцией. Другое название – «отреагирование». Пациент повторно переживает событие – он должен выплеснуть сдерживаемые эмоции. Вскрытие гнойника, так сказать. Слышали про катартический метод лечения неврозов? От пациента требуется эмоциональная разрядка, он должен высвободить психическую энергию. В психоанализе считается, что это способствует снятию тревоги, внутреннего конфликта… Кстати, доктор Краузе безмерно любопытен и по любому вопросу имеет собственное мнение. С диагнозом Дарьи Васюковой он знаком и в целом его поддерживает. Он выражал лишь беспокойство по поводу неустойчивости вегетативных реакций пациентки и колебаний артериального давления. Считает, что лечение психотропными средствами не принесет результата. А более уместной была бы психотерапия. Пациент обязан осознать болезнь и пошагово сопротивляться ее симптомам. Методика четырех шагов Джеффри Шварца… Впрочем, не думаю, что вам это интересно.

– Он считает, что гражданка Шпагина страдает психическим расстройством?

– Безусловно. Ее мамаша может поднять в штыки адвокатскую коллегию, задействовать связи в медицинских кругах и в конечном итоге добиться выписки дочери. Но это плохо кончится. И вам не стоит тратить время на сбор доказательств ее вменяемости.

Выйдя из больницы, я покурил в местном скверике, зашел в аптеку и только после этого направился к машине. Меня окликнули – с крыльца спускался собственной персоной доктор Краузе с портфелем! Я мысленно взмолился, но «обмен любезностями» в текущих планах мэтра не значился.

– Расслабьтесь, Дмитрий Сергеевич, не извиняйтесь за свою бестактность. Доктор Турицын поведал о вашем интересе к пациентке Васюковой… и о вас тоже. Мы сталкиваемся в четвертый раз, не так ли?

– Безо всякой инициативы с моей стороны, – уныло заметил я.

Краузе раскатисто рассмеялся – он был в благодушном настроении. Доктор разглядывал меня с толикой пренебрежения и снисходительности – как сюзерен вассала.

– Жалко мне вас, Дмитрий Сергеевич. Посмотрите правде в глаза – вы трудитесь над тем, во что не верите. Уж поверьте моему опыту психоаналитика и физиономиста. А это трудно – работать, испытывая неуверенность. Не возражайте, ваша личность не такая уж тайна за семью печатями. Лечащий врач гражданки Васюковой отказался с вами встречаться – не по причине своего отсутствия, а потому, что ему надоели нападки матери пациентки, к чьему лагерю он относит и вас. Забудьте об этом деле. У пациентки ярко выраженный синдром ОКР – на фоне обманчивого спокойствия. Повышенная мнительность, склонность к решительным действиям Она переживает навязчивые мысли – обсессии. Спровоцировать их может любое событие. Ей повсюду мерещится грязь (кто бы говорил, – подумал я), раздражает кашель, громкие голоса, ее терзают страхи, что соседи затопят квартиру, что дочка упадет и ударится головой об острый предмет. Несколько раз с ней в общественных местах случались обострения. Она защищается от своих страхов – так называемыми компульсиями, защитными действиями. Оттирает несуществующую грязь, переставляет предметы в доме – якобы для того, чтобы обезопасить дочь, обстукивает стены, подкручивает розетки, по сорок раз в день проверяет, закрыта ли дверь. Приходит облегчение, но вскоре все начинается заново. Я наблюдал ее несколько раз, мог бы определить степень тяжести заболевания по шкале Йеля-Брауна, но вижу и так: стадия четвертая, расстройство тяжелой степени. Если остановить лечение, до последней стадии рукой подать.