Вкус соли на губах (СИ

– Дай пророчество.

Аркадия, как и все Древние, как и наиболее могущественные жители измерения Водных Звезд, видит все временное пространство. Не различает она ни настоящего, ни прошлого, ни будущего. Столетия потребовались, чтобы смогла Аркадия признать и понять истинную суть вещей, но годы не прошли даром, и теперь фея оттачивает это искусство до совершенства. Вихри, спирали, сферы и трапеции закручивают потоки времени, то текут прямолинейно, уверенно прокладывая себе путь, то извиваются руслами податливых рек, то разветвляются, образуя сеть ручьев и каналов, что являются альтернативными реальностями - хлипкими конструкциями, что граничат настолько тесно друг с другом, что иной раз переплетаются, завязываются в крепкий узел, и наступает в измерениях путаница и хаос. Путешественники во времени должны быть предельно осторожны, ибо могут порталы их и дыры сместить-порвать тонкие, едва заметные стены, спутаются альтернативные реальности, произойдет куролесица. Аркадия видит все вариации событий, как и Сиреникс, но порой еще удивляется этому, а змей искренне не понимает ограниченной слабости человеческого зрения и подтрунивает над феей. Но он любит, когда Аркадия дает пророчества. Пророчества вообще его забавляют, веселят, заставляют улыбнуться или хохотать до упаду, ибо есть люди, которым порой удается обойти ограничения слабого человеческого мозга, и тогда видят они весь поток времени, ощущают будущее и прошлое в настоящем, но не выдерживает хлипкое строение такой нагрузки - отрывочные, неполные получаются картины и видения. Иносказательно потом описывают их провидцы, дают предсказания, зная, что в будущем совершится. Порой виднейшие ученые и колдуны бьются лбами о стены, ломают головы свои, чтобы разгадать очередное пророчество, что какой-нибудь безумный маг подсмотрел случайно, ужаснулся и передал так, как смог, стараясь не упустить ни малейшей детали.

Сиреникс прекрасно знает, что и как произойдет через месяц, год, тысячу лет, но любит, когда Аркадия иносказательно дает пророчество, предназначенное дочерям человеческим. В голову феи посылает она загадку-ребус, бьется фея, дубасит о деревянный стол кулаком, разбивая костяшки до крови, расшифровать-понять пророчество обязана она. Так Аркадия помогает особо полюбившимся ей людям. Сиреникс смеется, ибо не понимает в этом нужды. Возможно, говорят еще в Аркадии отголоски ее человеческой сути. Сирениксу хочется посмеяться сейчас, понежиться, вот он и просит.

– Дай пророчество.

– Если выполнишь одну мою просьбу, - знает змей, что не просто так пожаловала самая первая фея, нужно ей что-то от василиска, томит она его и оттягивает момент, но однажды выльется наружу правда.

– Какую?

– Он умирает, еле дышит и еле переставляет-передвигает свой хвост. Очисти его… - тихо просит Аркадия.

– Чокнутый русал?
– Сиреникс давится тихим смешком, помнит он, как долбился, как бык о стену, Тританнус о тронную защиту. Не признавал трон в блудном принце достойного наследника, отшвыривал его, поражал высоким напряжением и шипящими электрическими молниями сотен скатов, терял принц свой чудовищный облик, но не желал понять истины и бился, и бился, и бился. Тешился Сиреникс, хохотал-смеялся, глядя на красного от натуги русала с шальными нервишками, как орал тот в бессильной ярости, клялся уничтожить все вокруг и неумело кокетничал с ведьмой льда. Сиреникс хорошо ее помнит. Достойная девушка. Как и ее подруги. Была. Были. А еще они причинили вред Дафне, и жестоко наказал их змей, вырвав крылья-щупальца с корнем и цельными кусками мяса, скормив тупым рыбам, что и рады сытному угощению. Линяющей чешуей сползли их костюмы, переработаны были и впитались в морской песок, удобряя его и давая начало морским водорослям, что будут душить в своих объятиях прекрасных дев, в которых будут путаться медузы и, тяжело помахивая ядовитыми шляпками, биться в предсмертных конвульсиях. Окровавленные спины девушек зажили не за один день, но лишил их Сиреникс памяти, и не вспомнят ведьмы абсолютно ничего, даже не зададутся вопросом, куда это делась странная и секретная трансформация. Те-кто-ворует-силу должны быть наказаны.

– Ты умеешь, можешь.

Сиреникс молчит. Едкая морская соль деформирует, выедает, калечит жидкий огонь, превращая его в черное пламя, щиплет кожу, проходит сквозь поры-легкие, фильтрует воду, отсеивая планктон и другие мелкие частицы, перекатываются белые гранулы и дарят свежесть океанского бриза, еловых веток и хвойного леса. А еще соль очищает. Выскабливает хирургическим ножом гной, зараженную кровь, омертвелые клетки, язвы и незаживающие раны, закрывает края порезов, сдувает грязь, ил и песок, выпаривает мутагенные вещества и отходы, раздражает, щиплет, жжет и заставляет выть от боли, но возвращает вещам их начальную суть, очищает загрязненные организмы. Сиреникс умеет направлять соль и очищать живых существ от гноя и гнили. Если захочет, конечно. Все дело упирается только в желание. Дафну он очистил, вычистил, выпотрошил, вывернул наизнанку, но уничтожил все омертвелое, что висело в ней грузом застывшим, заново скроил и зашил органы, заставил функционировать системы. Что-то подобное просит Аркадия сделать и для чокнутого русала.

Аркадия молчит. Сиреникс думает.

– Зачем? Он пытался посягнуть на божественное. Очищу его - и вновь будет долбиться о трон он, вновь попытается завладеть Океаном, а нам спеши-расхлебывай. Неблагодарны такие, как он, не ценят того, что для них делают. Жалок русал. Жалок и слаб, нищ и труслив. Презренный представитель…

– Остановись. Но разве ты не хочешь потешить свое самолюбие?
– улыбается загадочно Аркадия.
– Подумай о том сладостном миге, когда будет умолять русал тебя о помощи, когда будет видеть в тебе единственного спасителя и избавителя. Яви себя во всей красе и наслаждайся моментом.

Сиреникс неодобрительно фырчит. Умеет Аркадия поймать за слабые ниточки - схватит крепко и плетет тугой узел, смоченный в морской воде и высушенный на невыносимом солнце. Не развяжешь потом такой узел, сколько ни кряхти и ни стони от натуги. Знает Аркадия слабые места змея и тянет за них, уверенно вяжет-прядет. Сиреникс любит себя. Любит то, из чего состоит. Любит силу, данную ему. Любит издеваться над слабыми, показывать могущество и превосходство свое, извивается кольцами змей и шипит, видя в глазах презренных страх и ропот, ненавидит пресмыкаться, как какие-нибудь гады ползучие, но вынужден делать это порой, ибо есть существа и вещи сильнее его. С трудом, но принимает это василиск. Представится возможность показать себя во всей красе - Сиреникс тут как тут, всегда на первом месте. Тританнус трансформации не нравится, ибо глуп он, туп, да еще и причинял вред Дафне, шарахал заклинаниями в нее и заставил содрогаться от боли. При воспоминании об этом Сиреникс шипит злобно и озирается по сторонам. И все же… Все же, если есть шанс.

– Скудоум и туполом. Умеешь ты уговаривать, та-что-получила-самые-первые-крылья. Очищу я русала, если так желаешь ты того.

Аркадия победно улыбается, ибо знает фея, что не отказал бы ей Сиреникс, ведь то была ее личная просьба. Знает это и змей, потому устало закатывает глаза, ибо надоедает ему порой играть в такие игры, но с Аркадией можно и потешиться. Теперь, когда просьба феи удовлетворена, она медленно поднимается и встает голыми ступнями на влажные прибрежные камни, которые смачивают тихо рокочущие волны. Блестят ее крылья, переливаются волшебной пыльцой, что сыплется с них и жжет немного вздувающиеся бока Сиреникса. Шипит змей и окунает голову в прохладную воду - испытывает истинную благодать. Больше не валит пар от голубой чешуи, теперь василиск снова в своей родной стихии. Поднимается Сиреникс над водой и смотрит, как взлетает в воздух самая первая фея и движется прочь отсюда на своих верных крыльях, крепких и сильных, способных противостоять самому сильному ветру. Абсолютно воздушное существо, нет в ней течений и бурных потоков Океана, таинственного сумрака морских глубин, зреют в ней зерна света, сыплется пыльца с крыльев, что с легким шипением испаряется, падая в блуждающие волны.

Глядит Сиреникс ей вслед и уж собирается рвануть на дно морское, как слышит вдруг характерное чавкание и причмокивание. Вздрагивает Сиреникс и оборачивается резко, встречаясь с взглядом слезящихся маслянистых глаз-бусинок.

– Зачем пожаловал, паразит?
– Сиреникс насторожен. Что-то не так с Беливиксом, глаза его не вертлявые и хитрые, как прежде, а заплывшие будто, лоснящиеся. Двигается паразит к змею, переваливая тучные бока и поскальзываясь на мокрых камнях, растекается грязевой массой цвета крем-брюле, оставляет везде липкие разводы. Но с каждым движением замедляется скорость, все тяжелее становится дыхание, а розовый мясистый язык устало волочится по земле, подминаясь под жидкую бесформенную массу, режут его жалобно позвякивающие крылья вырвиглазных кислотных оттенков с аляпистыми и пестрыми рисунками, сливающимися в безвкусное месиво. И как только феи могут на это купиться?

– Помоги… Очисти… - просит Беливикс, и каждое новое слово дается ему с трудом, с одышкой выходит.

– Зажрался, гад. Нажрался мозгов фейских так, что не переваривает их твой желудок, - хохочет Сиреникс, глумясь и издеваясь над трансформацией. Не любит паразита василиск, как и не любит остальные трансформации. Дай ему повод поиздеваться и вылить ушат ледяной отрезвляющей правды - змей всегда в первых рядах, да еще перцем черным приправит да едкой солью присыплет.

Беливикс молчит да стонет. Делает еще один шаг к седогривому Океану, пытается войти в его ласковые бархатные волны, да не может двинуться больше, заваливается набок и дышит тяжело, рыгая и выпуская отравляющие газы, но не может вздохнуть полной грудью и ощутить свежесть кислорода. Беливикс - паразит от мозга до костей. Жрущая тварь, которая не может наесться. Жрет Беливикс, чавкает, причмокивает от удовольствия, глотает жертву свою огромными кусками. Не является Беливикс гурманом, все идет ему в пищу, любой мозг и любая личность феи, что превратится потом в гламурную и капризную девицу. Беливикс жрет-нажирается, полнеет, толстеет и увеличивается в боках, пока не воткнет в свою жижу еще одну пару аляпистых крыльев.

Но всему, оказывается, есть предел. Зажрался Беливикс, зажрался паразит, наелся-накушался на шести вскормленных славой, тщеславием и собственным эгоизмом с гордыней девушках, так раздулся, что необъятным брюхо стало. Но не справляется желудок, не переваривает больше “пищу”. Отчаянно булькает, болит, ходит-гуляет и причиняет Беливиксу невыносимые боли. Тухнет пища внутри, гниет, стремится наружу. Вытекает жир из толстого пуза, сочится желтоватым, выливается через глаза, выходит вместе с рвотой из огромного рта и остается на влажных камнях. Не шевелится Беливикс, не может, ибо дошел до конечной точки, так ожирел и откормился, что не способен вместить в себя больше и справиться с тем, что есть. Болит желудок, распирают стенки, грозят лопнуть, и взорвется тогда трансформация изнутри, потечет все непереваренное прочь и унесется вместе с водами Бескрайнего Океана, где отфильтруют его гранулы соли.

– А ведь был ты когда-то совсем другим. Помню еще твою истинную форму, - Сиреникс тошнит-отворачивает от беспомощной туши, что не может успокоить желудок собственный, что жалобно стонет, рыгает и выдыхает несвежие запахи.
– Разжирел ты на человеческой вере, откормился… Лишь в глазах твоих еще вижу суть изначальную, да и они уже заплывают. Что сделал ты с собой, паразит?

Беливикс молчит - не отвечает. Сиреникс смотрит на тучное и грузное тело, на сальный язык, слушает одышку, вдыхает запахи гниющей пищи и размышляет, могут ли в паразите появиться личинки, мушки и черви, ведь столь благодатная среда пропадает. Отложили бы яйца, вывели потомство и жрали монстра изнутри, погибал бы он от собственной сути.