Вкус жизни

Лиля с Ритой беседуют. Лена, не отрываясь от спора Жанны с Инной, с трудом улавливает суть их разговора.

– …Это еще один довод в нашу пользу.

– У нас было слишком короткое ненастоящее детство, и юности мы толком не знали. Рано включались в повседневную борьбу за существование.

– Домашним мальчишкам тоже не было времени долго оставаться детьми. В четырнадцать уже взрослыми считались.

– А откуда же в них забалованность? Неизжитое, неискоренимое детство не оставляет их и в зрелые годы. Ведут себя на удивление нелепо: безрассудно, легкомысленно, расточительно. И все это без малейшего оправдания и смысла. Наверное, эта запоздалая детскость дает им хоть и несравнимую с полноценной детской, но все же радость. Гулюшки, компании, пивко, сигареты, рыбалка им не возбраняются.

– Может, послевоенная безотцовщина виновата? Матери все в трудах праведных, а они целыми днями одни по улицам гоняли, без присмотра, по сути дела, без воспитания.

– Замужним женщинам такой возможности расслабляться жизнь обычно не предоставляет. Мы всегда взрослые. Под бременем забот мы быстро созреваем, и затянувшаяся зрелость накладывает заметный отпечаток усталости и безнадежности на наши жизнерадостные и, в общем-то, жизнеспособные натуры, что ведет к преждевременному старению.

– …Ну что касается рыбалки – так это мое! Я не раз облавливала и мужа, и его друзей. Им и не снилось добиться таких успехов. Правда, бурно не афишировала свои удачи, не покушалась на мужское превосходство в этом хобби. Прекрасное я вам скажу средство от всех хворей, как телесных, так и душевных. Это настолько проверенная карта, что не воспользоваться ею грех. Рекомендую, – громогласно заявила Мила, чем очень развеселила всех присутствующих.

А Инна упорно продолжает свой рассказ о подруге:

– По молодости Марго, разочаровываясь в одном мужчине, очертя голову кидалась в новую любовь, снова обретала полнокровие и ту же беспокойную мечтательность, и вновь в ней начинало шевелиться чувство, как ей казалось, намного шире и глубже, чем к предыдущему. На фоне этой все возрастающей неразберихи чувств, событий и характеров она не скоро научилась предвидеть, в каком обличье новый мужчина может явиться к ней. Они же лгуны и артисты. Играют того, кого ты желаешь. Хочешь обаятельного? – на тебе! Хочешь доброго и покладистого? – пожалуйста! И ее опять постигало разочарование.

Но у Марго находились силы разумно переносить свои неудачи. Случалось, что в пору встреч с одним она не исключала возможность влюбиться в другого и даже вести игру с двумя одновременно. В этом, мне кажется, она похожа на мужчин. Она также считала, что любовь к мужу должна быть другая, особенная, отдельная, и что связи на стороне не должны касаться ее и ослаблять.

– Так она считала, потому что не встретила своего единственного, – сказала Алла.

– Разочаровываясь в очередной раз, она шутила: «Кто-то сказал, что сколько раз человек любил, столько у него было жизней. Наверное, он прав. Ведь на самом деле общение с новым человеком – это новая жизнь со всеми ее нюансами и сложностями. И я честно ее проживаю, подчас независимо от желания». И тут же грустно вздыхала: «В мужчине должно сойтись очень многое, чтобы я его полюбила. Чем больше я имею любовников, тем больше разочаровываюсь. Плохой секс хуже, чем никакой. К тому же я убедилась – и ты, Инна, абсолютно права, – что у мужчин страсть к власти и деньгам сильнее, чем к женщине. Им заманчивее побеждать на выборах, чем дарить любовь. Женщина для них загадка, но ее решение они ищут в каждой следующей женщине. Такова их гнилая психология. Завоевание для них – момент игры, и им наплевать, что женщина в этой партии ставит на карту свою судьбу. Они или не хотят, или не умеют думать о партнере».

Я не думаю, что существует мужское и женское понимание мира, это придумали мужчины, чтобы возвыситься над нами. Просто в биологическом партнерстве мы выполняем разные функции. Мир мужской и женский – это пока что в сущности две культуры с совершенно разным жизненным опытом. Если эти опыты сближаются, то появляется какая-то схожесть, возникает больше взаимопонимания. Я замечала подобное в крепких учительских семьях, в которых все жизненные заботы и проблемы делятся пополам: сегодня один на хозяйстве, а завтра другой делает то же самое. Они разумно приспосабливают свой ритм жизни согласно расписанию занятий.

Женщине нужен один мужчина, только настоящий. А многие мужчины считают, будто чтобы не терять сильного полового влечения, им нужны разные женщины. Причем следующая не обязана быть лучше предыдущей, главное – другая.

– «Так считают все мужчины вне зависимости от воспитания?» – удивлялась я.

– «Воспитанный мужчина, если и не ищет другую, то все равно мечтает о ней», – отвечала Марго.

– «Мечтать не вредно, – улыбнулась я в ответ. – Если все женщины поверят твоим словам, мир людей очень даже скоро исчезнет с лица Земли. Получается, что человечество от вымирания спасает не истина, а прекрасные женские иллюзии?.. Собственно, я тоже не вижу особого отличия нас от мужчин. Ведь женщина, имеющая плохого мужа, тоже втайне мечтает о лучшем».

– «В том-то и разница, что «имея плохого» и «о лучшем», а не о любом другом…»

Маргарита так рассказывала о своей жизни, что я будто бы видела ее своими собственными глазами. Сначала мне казалось, что она – не пойми кто. Всё-то у нее со всеми приятельские отношения с легким романтическим налетом. Потом прониклась… У каждого в сердце есть боль, которую мы не хотим выносить на суд даже лучших друзей, разве что после рюмки хорошего коньяка… А потом, утром, наверное, с некоторой неловкостью вспоминаем о своих ночных излияниях.

Я, наивная, помнится, в упор расспрашивала, а Марго напрямую рассказывала, что «иностранцы в любви нежнее и порядочнее. А от наших мужичков, если и испытаешь редкую бледную попытку нежности, так потом за нее дорого расплатишься. Уходя, чувствуешь себя опустившейся, обиженной, жалкой, сама себя презираешь. Одно слово – совки». Во всем винила нашу русскую робость перед запретной темой. Мол, все идет от воспитания. «Не умеют любить, не умеют выражать своих чувств. Какие-то все натужные, перекосившиеся. Нет ни легкости, ни элегантности в их поведении. Скука. А хочется стонать от восторга. У нас в России на самом деле нет культуры секса. В основном сношаются. Игра не стоит свеч», – смеялась Марго.

«Роковая, искушенная, зрелая, раскованная, такие женщины не бывают счастливыми», – думала я о ней тогда.

Как-то мы с ней услышали по радио, что будто бы в Японии женщины, по сути дела, только после шестидесяти лет начинают жить по-настоящему свободно и раскованно. Марго грустно усмехнулась: «Наверное, речь тут идет о духовной составляющей жизни, когда с возрастом отношения между мужчиной и женщиной поднимаются на другой уровень. Где же после шестидесяти найдешь достойного, способного… мужчину, если и в тридцать они все на учете и переучете…»

– Много ли в этом возрасте бывает в запасе радостного ожидания? Если только связанного с внуками и правнуками… У всех у нас по жизни есть любовь, дети, работа. Только приоритеты мы в разном порядке расставляем, – сказала Мила.

– Просвещала Марго меня, глупую, мол, «мужчины сильнее желают ту женщину, которая готова отдаться, покоряют тех, кто хочет быть покоренным, еще их влекут загадочные, роковые. Они сами возвышают их в собственных глазах. А достойных, правильных по злой иронии судьбы любят меньше. Уважают, восхищаются их порядочностью, а более горячего чувства, страсти у них не возникает, не рождается. Мужчинам кажется, что если их любовь и нежность сводится к заботе, то это приводит к монотонному существованию без бурь и восторгов. А им нужны горящие (пусть даже наигранные) глаза, преклонение перед их мужскими качествами – если даже их не густо. Они поверят… Любят стерв с невозможным характером, которых надо добиваться, перед которыми надо стоять на коленях, вымаливать по капельке их внимание. Они, как дети, любят играть, только тогда им интересно. А любящая жена дает это все без боя и с избытком. Торт каждый день тоже надоедает».