Владигор. Князь-призрак

Но узник по ту сторону двери, по-видимому, ослаб только телом, потому что, когда князь прошептал в замочную скважину, что постарается взломать замок, в ответ послышался уже вполне отчетливый шепот.

— А ты как сюда попал, князь? — услышал Владигор из замочного отверстия.

— Обманом завлекли, — прошептал он в ответ. — И потом, какой я тебе князь? Осип я, человек вольный, бродячий…

— Ну, это ты тому дураку, что тебя в яму столкнул, говори, что ты Осип, — с тихим смешком ответил невидимый собеседник, — а я-то тебя еще мальчонкой помню… Послал нас как-то отец твой Светозор заозерных ворглов усмирить: дичь стали бить в наших лесах, пчелиные борти разорять, лес строевой валить, засеки на ручьях городить… А чтоб видели ворглы, что не сама по себе дружина княжья на разбой вышла, посадил он тебя на коня, дал копьецо ясеневое и мне, Берсеню-тысяцкому, поручил тебя опекать. Пусть, говорит, привыкает к сече с малолетства. А шел тебе тогда пятый годок. И пошли мы опушками, перелесками, овражками, болотцами моховыми, пока на их разъезд не наткнулись, душ семь-восемь, верхами. Выпустили они по нам дюжину стрелок с ястребиным опереньем, коней повернули и давай их плетками охаживать, как бы удирать с перепугу… Мы за ними тоже вроде как гонимся, а сами-то видим, что они нас в засаду завлекают. Так оно и вышло: как только на луг выехали, так все их воинство нам навстречу из оврага и поднялось.

— Припоминаю, — сказал Владигор. — Куньи хвосты на копьях, оскаленные кабаньи морды поверх голов, — одно слово, ворглы.

— А ты, княжич, уже тогда молодец был, — продолжал шептать Берсень, — взял копьецо своей детской ручонкой, кинул меж конских ушей, а потом лук через плечо потянул и стрелу камышовую из колчана вынул…

— Только выстрелить не успел, — подхватил князь, — пока стрелу накладывал, дружина уже на ворглов пошла!

— Да, — вздохнул Берсень, — были времена…

— Ладно, старче, не тоскуй, еще повоюем, — прошептал Владигор в замочную скважину. — Ты мне лучше скажи, нет ли тут где свинцовой полоски?

— Полоски нет, а свинец найдется, — ответил Берсень. — Кандалы мои свинцом заклепаны.

— Поднять их к решетке можешь? — спросил Владигор.

За дверью послышался слабый звон цепных звеньев, потом стон и тяжелый удар железного кольца о земляной пол.

— Не могу, князь, — с одышкой прошептал Берсень. — А было время, всадника мечом надвое кроил…

— Придет еще наше время, — пробормотал князь, стаскивая с пальца перстень и выдергивая крепкую льняную нитку из полы кафтана. Проделав эту операцию, он подышал на камень, потер его о плечо и, почувствовав жаркий укол сквозь несколько слоев ткани, просунул перстень между прутьями.

— Возьми перстень, — прошептал он, — да приложи его к заклепке, только осторожно, не обожгись.

За дверцей, послышалась легкая возня, а вслед за этим раздался взволнованный шепот Берсеня.

— Ох, князь, видать, не врут люди, говоря, что ты с нечистой силой знаешься! — восхищенно пробормотал он. — Заклепки мои от твоего перстенька, как сосульки, тают.

— Ты свинец в ямку слей да мне передай, — сказал князь, — а дураков слушать — ушей не напасешься…

Шепот Берсеня снова сменился возней, затем конец нитки в пальцах Владигора дрогнул, и, потянув его, князь вытащил сквозь прутья свой перстень и теплый свинцовый голыш, перевязанные ниткой крест-накрест. Теперь оставалось лишь высветить аметистом внутренность замка, выкопать в плотной сырой земле форму ключа и залить ее расплавленным свинцом. Владигор немедля приступил к делу и через полчаса уже вкладывал в замочную скважину узорную свинцовую бородку.

Сперва заржавленный механизм подавался плохо, и, пока князь проходил первый оборот, черенок ключа чуть не завернулся в штопор. Но второй оборот пошел легче, а когда ключ окончательно застопорился, Владигор вложил в узкую щель между дверью и кирпичами лезвие ножа и нажал на рукоятку. Дверь заскрипела, подалась, и вскоре щель расширилась настолько, что князь смог вложить в нее пальцы. Впрочем, Берсень тоже не дремал: он, слабо гремя своими оковами, из последних сил упирался в дверь изнутри.

Наконец проем расширился настолько, что князь смог боком протиснуться в каморку узника. Это было очень кстати, потому что в этот миг над его головой послышался топот кованых сапог и лязганье тяжелого засова. Владигор мгновенно притушил рукавом свет перстня, пролез в каморку, за решетку потянул дверь на себя, и, когда она встала на место, свинцовым ключом запер ее на два оборота.

Тут сверху донеслись грубые, не совсем трезвые голоса, послышался скрип ворота, щелчки цепных звеньев, и вскоре в подземелье опустилась деревянная бадья, в которой стоял и держался за цепь рослый широкоплечий человек. На нем был кожаный нагрудник, а бедра, голени и локти прикрывали наборные костяные щитки, на поясе висел короткий меч в деревянных ножнах, обернутая медвежьим мехом булава и пара ножных кандалов. В свободной руке человек держал коптящий смоляной факел и, подняв его над головой, внимательно осматривал углы подземелья.

— А может, он тебе спьяну померещился, а, Ерыга? — крикнул человек, поочередно всматриваясь в решетки на дверях камер.

— Вот отоварит он тебя ногой по башке, я тогда посмотрю, как тебе это померещится, — проворчал откуда-то сверху действительно не вполне трезвый голос ночного стражника.

— Поглядим, кто кого, — усмехнулся человек, перешагивая через борт бадьи.

— Не хвались, Ракел, идучи на рать, а хвались, идучи с рати, — обиженно пробубнил сверху Ерыга.

— Мели, Емеля, твоя неделя, — небрежно отбрехался Ракел, втыкая факел в железное кольцо на стене и на полклинка вытаскивая меч из ножен. При этом он легкими скользящими шагами перемещался вдоль противоположной от камеры Берсеня стены каземата и слегка пригибался и втягивал голову в плечи, приближаясь к очередной решетке на дверце камеры. Здесь он на миг замирал, поворачивал голову, припадал ухом к кирпичной кладке и, не услышав внутри камеры ничего подозрительного, бесшумно, как тень, скользил дальше.

«Хороший боец, один пошел, чтобы другие в ногах не путались», — подумал Владигор, сквозь прутья решетки наблюдая за его плавными, змеиными движениями.

Тем временем Ракел дошел до угла, остановился и сухо и звонко щелкнул пальцами. В ответ на этот щелчок из соседней с Берсенем камеры послышался тонкий утвердительный свист и четырехкратный звон оков. Ракел хищно усмехнулся, сунул меч в ножны, пересек каземат, вынул из кольца шипящий пламенем и стреляющий каплями горящей смолы факел и, сделав несколько шагов, остановился перед камерой Берсеня. Владигор отпрянул от окошка, и дрожащие тени прутьев упали на гнилой тюфяк и противоположную стену камеры.

— А этот доходяга куда делся? — удивленно пробормотал Ракел, разглядывая продранное комковатое ложе многолетнего узника.

Берсень не ответил. Он сидел под самой дверью, намотав кандальную цепь на костлявый кулак и подогнув под себя худые жилистые ноги.

— Эй, ты! — с угрозой в голосе повторил Ракел. — Помер ты, что ли?..

Он поводил факелом из стороны в сторону, стараясь осветить углы каморки. Владигор переглянулся с Берсенем и дал ему знак молчать.