Владимир Ост

Осташов заглянул в ближайший, бурый, вагон, там висели подвешенные на крючьях четвертины коровьих туш. Владимир не без любопытства рассмотрел ярко красные кусищи с фиолетовыми печатями и сообразил, каким именно образом действовала разделочная пила мясника на бойне. Очевидно, она проходилась по обезглавленным и освежеванным тушам крестом. Сначала продольно – от форштевня до кормы прямо по килевой балке (по позвоночнику, стало быть). Осташов представил себе, как туша при такой операции раскрывается на манер раковины мидии и принимает вид бабочки с безмятежно расправленными крыльями. Далее разделочная пила разрезает образовавшиеся половины еще раз пополам, но уже поперек. Куски, таким образом, получаются двух типов: либо предплечье с примыкающими ребрами – штука, отдаленно напоминающая огромный аккордеон без одной клавиатурной боковины, либо бедро с частью таза – этакая бейсбольная бита циклопа.

Затем Владимир отправился на экскурсию к белому вагону. В нем Владимир увидел все те же четвертушки, или лучше бы сказать, четвертуши мяса. Правда, здесь они не висели, как в буром вагоне, а громоздились торосами на полу. Глядя на это мясо, Осташов понял, что имел в виду Паша-маленький, когда говорил о национальных особенностях пришедшей на разгрузку продукции. Французские куски на самом деле сильно отличались от российских. Прежде всего, размерами. Они были просто-таки чудовищными, исполинскими. Осташов, как неоднократно убеждался читатель, никогда не испытывал проблем с фантазией, но даже ему, легкокрыло передвигавшемуся в нереальных мирах, трудно было представить себе, какого роста могли достигать при жизни те заграничные быки или коровы, чьи части сейчас беспорядочно грудились перед ним.

Кроме того, французская говядина отличалась цветом. Точнее, мясо наверняка имело, как положено, здоровый цвет кумача, однако утверждать это с уверенностью было невозможно. Потому что все куски были тщательно запеленаты белой материей. Так, пожалуй, могла бы быть закутана древнеегипетская скотина (многотучная, не преминул бы подчеркнуть Гомер), забитая по случаю кончины фараона и замурованная вместе с его мумией в пирамиде, чтобы правитель, вздумай он закатить банкет в загробном мире, не испытывал недостатка в провизии.

Видимо, рассудил Осташов, французы оборачивают мясо материалом ради лучшей сохранности и чтобы соблюдались санитарные нормы.

– Ну, чего, Володь, увидал, в чем разница? – спросил, подходя, Паша-маленький.

– Да-а, вот это телки у них, – ответил Осташов. – Ну и ноги! Наверно, как у фотомоделей, от ушей растут.

– Ага, от рогов, ха-ха. И глянь – культурно, в чулках, как это тебе?

– Франция есть Франция.

– Ну и что, Володь, какое хочешь мясо таскать, наше маленькое, или французских монстров? – спросил Паша-большой, до этого стоявший рядом в молчании, и обменялся многозначительным взглядом с Пашей-маленьким, и хитро посмотрел на Осташова.

Владимир хотел без заминки ответить, мол, ему все равно, но в следующую секунду решил, что лица двух Павлов приняли лукаво-испытующее выражение неслучайно. Похоже, они считают, что ему, новичку, слабо носить крупногабаритные иностранные куски. Как бы не так!

– Я займусь «Францией», – небрежно сказал он, надевая рабочие перчатки. Да, черт возьми, его можно называть художником, а в последнее время – риелтером, и да, черт возьми, работать грузчиком ему еще не доводилось, но сейчас он всем тут покажет, что не относится к тем офисным хлюпикам, которые ничего тяжелее карандаша поднять не способны. Владимир чувствовал возбуждение, предстояло хорошенько физически потрудиться.

– Молодец, сообразил, где полегче, – сказал Паша-маленький, фыркнул и пошел к бурому вагону, так что Осташову пришлось лишь кинуть ему в спину: «Ничего себе – полегче! Да тут же не говядина, а бронтозятина какая-то!»

– Ладно, поперли, – сказал Паша-большой.

Он взялся за огромное бедро. Владимир вклинился рядом и ухватил такой же кусок. Замороженное до каменного состояния мясо тотчас стало студить руки. Паша-большой стащил свой оковалок с горы и понес, а Осташов задержался – поднять-то «Францию» он поднял, взял наперевес, вытащил из вагона, но вот нести ее оказалось не так-то просто. Тяжеленная мясная балка то клевала вперед, то, когда Владимир перехватывался, заваливалась назад, словом, вела себя, как бревно-качалка на детской площадке.

– Володь, ты, наверно, эквилибрист, – сказал Паша-большой, идя уже за следующим кусищем.

Осташов остановился и посмотрел, куда тот положил первое бедро – оно лежало на могучих напольных весах, что были установлены у стены. Владимир двинулся со своим бременем туда, но сделал лишь пять шагов и уронил ношу на пол. Павел за это время успел уже взять из вагона следующий груз, с которым и приблизился к стоящему в растерянности Осташову. И только сейчас Владимир обратил внимание на то, каким образом бригадир держал мясо. Пашин способ переноски длинномерных тяжестей в корне отличался от стиля, избранного Осташовым. Бывалый грузчик держал окорок, как знамя – вертикально, слегка облокотив о плечо, поддерживая «древко» на полочках ладоней.

«Здоровяк этот Пашка, – подумал, несколько приуныв, Владимир. – У меня кусман даже из-под мышки выскальзывает, а он его столбом несет и хоть бы хны – идет себе, улыбается». Меж тем, Паша-большой освободил одну руку и так, поддерживая бедро снизу лишь правой ладонью, достал из кармана платок, обстоятельно подтер нос и неторопливо убрал платок обратно в карман. Все было проделано, как мог заметить Осташов, явно напоказ – чтобы подразнить новобранца Владимира, глянь, мол, для меня это все равно что легонькая реечка. Ну ни дать ни взять гвардеец, который, как пушинку, держит коровью ногу, то есть нет – конечно, не коровью ногу, а винтовку, да – гвардеец, который держит винтовку «на караул», стоя в парадной шеренге на аэродроме во время торжественной встречи высокого иностранного гостя! «Издевается, – мысленно прокомментировал поведение бригадира Владимир. – Жопа! Еще и культурного из себя строит». Последнее замечание касалось эпизода получасовой давности: Осташов видел, как сморкался Паша-большой, стоя в отдалении, на асфальтовой площадке за рельсами. В тот раз бригадир при опорожнении носа если и рассчитывал на какой-либо резонанс, то, скорее, на воздушный, чем на общественный, и обошелся, как, собственно, и следовало бы ожидать от человека его специальности, без помощи платка. Используя пальцы, Павел от души, чуть ли не ревя авиалайнером, продул свои носовые турбины, после чего с восклицанием «Э-э-эх!» махнул рукой вниз, звучно ударив соплей о лед замерзшей лужи.

Однако, так или иначе, преимущество Павла, проходившее по графе «грузоподъемность механизма», было очевидно.

Тем временем двое других грузчиков Пашиной бригады, которые трудились на хладокомбинате, как и Осташов, по временному контракту, пронесли мимо свои доли «Франции». Они тоже успешно перемещали мясо по методу профессора Паши-большого – свечкой.

Владимир скис. Показательное выступление Павла с удержанием мясной кегли одной рукой произвело на него тягостное впечатление, но это бы ладно, Павел все-таки профессионал, он натренирован и умудрен. А вот легкая походка двух загруженных по ватерлинию своих же братьев-контрактников просто добила Осташова. Эти ребята, будучи с виду ничем не крепче Владимира, показывали себя настоящими молодцами. Их превосходство столь щедро подлило масла в огонь самоуничижения Осташова, что недалеко уже было до полного аутодафе. Единственное, что облегчило терзания Владимира – в этот момент на его глазах тщедушный Миша-студент, попавший в бригаду Паши-маленького, едва отчалив от бурого вагона, уронил кусок российского мяса и, раздосадованный, стал озираться по сторонам, как бы спрашивая: «Господи, и как же это мясо проклятое тащить?!» Теперь Осташов был не один такой неумеха – все лучше.

Ну а разрешил ситуацию Паша-большой, который великодушно пришел на выручку Владимиру. Советом.

– Я, когда первый раз мясо грузил, тоже офигевал тут на мужиков, как они эту байду ловко таскали, – доверительно сказал он. – А потом мне рассказали, как правильно надо делать и – амба, я скорей них стал бегать. Во – видал, как я держу? – Паша поглядел на Мишу-студента и махнул ему рукой. – Слышь, ты, студент, ты тоже посмотри, как надо браться. Вот глядите, главная фишка в чем? Чтобы центр тяжести этой хрени контролировать. А для этого надо ее торчком держать, просекаете? Чтоб вся тяжесть ложилась на одну точку, на руки, ну, и немножко на плечо. И руки не сгибайте, держите их вытянутыми. Давайте, попробуйте, как я – сами зацените, я гарантирую.

Осташов взялся правой рукой за узкую часть оковалка и приподнял ее, а левой рукой поддел говяжью шпалу ближе к середине. Затем рывком вскинул кусок и, резко подсев, взял вес на грудь в точности как Павел, и выпрямил ноги.

– Ну? – спросил Паша-большой.

Держать мясо и в самом деле было существенно легче, чем раньше, и Осташов сообщил об этом своему учителю.

– Ну во, – одобрил Паша. – Ништяк же, правда?

– Я балдею, надо ж, как легко, оказывается, – искренне ответил Владимир.