Владимир Ост

– Мне какая-нибудь не нужна, – Наводничий разбил построенные треугольником шары. – Мне нужна здоровенная, жирная фотомодель.

– Они там все как на подбор, откормленные морды.

– Может, они шибко хитрые, крысы эти комбинатовские, поэтому не попадаются? Или может, не хитрые, а ленивые. Там же столько жратвы для них кругом, наверно, а? На хрен им из-за кусочка мяса под банку впираться?

– Я думаю, все-таки вопрутся.

* * *

Используя на манер стенобитного орудия правое плечо, Марфин и Хлобыстин вломились в квартиру. В основном это, конечно, была заслуга здоровяка Григория, вернее, это была полностью заслуга Григория, который при ударе даже оттолкнул Геннадия, так что тот попал плечом главным образом не в дверь, а в дверной косяк.

Если бы Хлобыстин не был с сильного похмелья, то сообразил бы, что субтильный Геннадий ради этого, собственно, и привлек его к делу – чтобы не тратить время на возню с отмычками.

Один единственный накладной замок, на который запиралась деревянная дверь (в середине 90-х деревянные входные двери все еще были не редкостью даже у небедных москвичей), – замок вывернулся и повис, едва держась на шурупах. Взломщики оказались в тесноватой прихожей, и Марфин тут же толкнул задом дверь обратно.

Несколько секунд они стояли, не двигаясь. И в квартире, и за дверью, на лестничной клетке, было тихо. Марфин нащупал на стене выключатель, включил свет. В этот момент белый надувной шарик, задев за торчащий из замка шуруп, лопнул, причем лопнул довольно громко, так что оба налетчика вздрогнули, а по выражению лица Марфина можно было заключить, что он на пару секунд потерял ориентацию в пространстве.

Когда к Геннадию вернулась способность осознавать себя в этом мире, он, вслед за нерастерявшимся Хлобыстиным, увидел прямо перед собой прикрытую выкрашенную желтой краской внутреннюю дверь в комнату. Марфин матернулся в адрес Григория и бросил резиновый лоскут, оставшийся от надувного шарика, на пол. Задержав взгляд на этом белом ошметке, Геннадий шепотом сказал:

– Чувствую, не к добру эта белая тряпка. Как бы и правда сдаваться не пришлось, тьфу-тьфу-тьфу.

Спохватившись, он тут же подобрал резиновый клочок и сунул в карман, пояснив:

– Пальчики ментам останутся.

Справа, за встроенным древним одежным шкафом с занавеской, вместо дверцы, была еще одна, тоже прикрытая, желтая дверь, которая, очевидно, вела во вторую комнату. Налево ответвлялся кривой коридорчик. Немного пройдя по нему и сразу вернувшись, Геннадий тихо сообщил:

– Там сортир и ванная, а потом кухня.

Хлобыстин воспринял информацию с воодушевлением.

– О! Зашибись! Надо поссать, – сказал он и зашагал по коридору. – И попить бы чего-нибудь.

Марфин схватил его за пальто и затащил обратно в прихожую.

– Э, слышь, ты совсем охренел? – сказал он. – Никаких ссать и пить! Быстро шмонаем хату и валим. Очень быстро и очень тихо. Ты – туда, я – сюда, – он подтолкнул Хлобыстина, направляя его к правой внутренней двери, а сам шмыгнул в комнату, которая располагалась прямо как войдешь (вломишься) в квартиру.

Чуть Геннадий скрылся за дверью комнаты, Григорий на цыпочках двинулся из прихожей в направлении, противоположном предписанному. Он справил малую нужду в туалете, потом зашел на кухню и открыл холодильник. Его добычей стала початая литровая банка с консервированным абрикосовым компотом. То, что компот именно абрикосовый, было видно по половинкам абрикосов, которые призывно закачались в емкости, когда Хлобыстин взял ее с полки.

Григорий сделал три больших глотка прямо из банки и поставил ее на кухонный столик. На него же он положил букет, который до этого момента все еще носил с собой. Затем снял пальто, бросил его на табурет, отыскал в одном из выдвижных ящиков вилку и стал вылавливать из компота аппетитную желтую мякоть. Тут, впрочем, он вспомнил о цели визита, и как был, с банкой и вилкой в руках, отправился, наконец, в ту комнату, куда его командировал вдохновитель и организатор преступления Геннадий Марфин.

* * *

– А включи-ка, Вованище, музон, тебе там ближе, – сказал, намеливая кий, Наводничий.

Осташов сделал шаг к журнальному столику и включил стоявший на нем радиоприемник.

«А сейчас, – возгласил из радиоприемника развязный баритон с хрипотцой, – на нашей волне – одесский прибой! Простите, гы-гы-гы, за каламбурец, тык скыть».

* * *

– Надежда Викторовна, – обратилась судья Матросова к пожилой женщине в инвалидной коляске, – давайте уточним. Итак, подсудимый Хлобыстин угрожал вам словами или как-то иначе?

– Нет, ну что вы. Очень добрый молодой человек. Что вы! Я его за приятеля Артемкиного, внука моего, сначала приняла. Ведь как было? Я спала. Потом проснулась – шум был какой-то в коридоре, как будто что-то тяжелое упало. Или хлопнуло что-то – ну, неважно. Потом слышу, кто-то ходит там. Я решила, внук мой, Артем, с работы вдруг вернулся. Может, забыл что, думаю. Потом этот вот, Гриша, заходит ко мне. «Здравствуйте», – говорит. Я ему тоже: «Здравствуйте». Я ему: «Ты с Артемом пришел?» Он стоит и молчит – глаза круглые. Я ему: «А Артем где, в своей комнате, что ли?» Он говорит: «Ага». И сразу хотел уйти. «Ой, – говорит. – Нам, наверно, уже пора». А я его остановила. «Давай, – говорю, – хоть поговорим, а Артем за тобой зайдет, когда уходить соберется». Я хотела поговорить с кем-нибудь. Ато ведь лежишь-лежишь одна целый день. Телевизор надоел уже – сил нет. «Тебя как зовут?» – спрашиваю. Он говорит: «Гриша». Ну поговорили с ним про погоду, про Чубайса проклятого…

– Так, секунду. А после того, как гражданин Хлобыстин остался в вашей комнате, он как-то вел себя угрожающе? – спросила судья.

– Нет. Я бы рада была, если бы внук мой, обормот, был такой же. Ато живет с этой своей Валькой, а она спит и видит, как бы я поскорее померла, чтоб в моей квартире прописаться. Я вам про Вальку такое могу нарассказать, что…

– Извините, я прерву вас, Надежда Викторовна, – сказала судья, – мы сейчас говорим о гражданине Хлобыстине, а не о вашем внуке и невестке. Поэтому. Все-таки. Ответьте мне еще раз, – тут Матросова подняла вверх указательный палец. – Надежда Викторовна, гражданин Хлобыстин жестами или словесно давал понять, что вы можете как-то пострадать? Вы понимаете, о чем я? Гм. Он вас каким-то образом пугал?

– Нет, не пугал. Он меня в туалет отнес – и все. А потом уже скоро милиция влетела.

– Погодите, погодите. То есть, как это – в туалет? В материалах дела ничего об этом не сказано. Он вас запер в туалете, чтобы беспрепятственно вынести вещи?

– Да нет! Я его попросила отнести меня в туалет. Мне надо было. Ну, приспичило, по-большому.

– Вы раньше ничего об этом не рассказывали.

– Да стыдно было как-то рассказывать. А все почему? Все из-за Вальки, из-за паршивки этой! Ведь специально, когда уходит, всегда горшок подальше от кровати оставляет, стервоза, чтобы я с трудом дотягивалась. А на позатой неделе, нет, даже еще раньше, мы с ней разругались в пух и прах, так она иной раз стала «забывать» горшок из туалета ко мне принести и оставить. Забывчивая! А в тот день, когда этот грабеж приключился, вообще горшок спрятала куда-то. Я попросила Гришу поискать, он поискал-поискал – нету нигде, ну он и отнес меня в туалет, а потом – обратно в постель. Вот кого судить надо, так это Вальку!