Владимир Высоцкий. По лезвию бритвы

Так вот, я беру эти тяжелые чемоданы, — а Володя уже пропал. Выхожу на улицу — ночь, пусто… Потом из-за угла появляется эта фирменная кепочка с помпоном! Забросили мы эти чемоданы в камеру хранения на вокзале, и Володя говорит: «Я гулять хочу!» И удерживать его бесполезно… Поехали к Татляну… Татлян нас увидел… «Давайте, ребята, потихоньку, а то мне полицию придется вызывать». Мы зашли в какой-то бар, Володя выпивает… Я ему-то даю, а сам держусь. Он говорит: «Миша, ну сколько мы с тобой друзья — и ни разу не были в загуле. Ну, выпей маленькую стопочку! Выпей, выпей…» Взял я эту стопочку водки — и заглотнул. Но я тоже как акула — почувствовал запах крови — уже не остановишь.

Вот тогда и началась эта наша заваруха с «черным пистолетом». Деньги у нас были, и была, как говорил Володя, «раздача денежных знаков населению». Но я должен сказать, что в «Распутине» цыгане гениально себя вели. И Володя начал бросать деньги — по 500 франков! — он тогда собирал на машину… И Валя Дмитриевич все это собирала — и к себе за пазуху. Пришел Алеша, запустил туда руку, вытащил всю эту смятую пачку — и отдал Володе: «Никогда нам не давай». И запел. У цыган это высшее уважение — нормальный цыган считает, что ты должен давать, а он должен брать. И потом Володя решил сам запеть, а я уже тоже был «под балдой»… И вот он запел: «А где твой черный пистолет?» А где он, этот пистолет? — А вот он! Пожалуйста! — Бабах! Бабах в потолок! И когда у меня кончилась обойма, я вижу, что вызывают полицию… Я понимаю, что нужно уходить: «Володя, пошли. Быстро!» Мы выходим и видим — подъезжает полицейская машина — нас забирать… И мы — в другой кабак. Значит, стрелял я в «Распутине» — меня туда больше не пускали, — а догуливать мы пошли в «Царевич»…»

Вернувшись в августе из Парижа в Москву, Владимир Высоцкий написал посвящение Михаилу Шемякину и озаглавил его весьма витиевато: «Эта песня посвящена одному странному такому загулу, который произошел не так давно и, надеюсь, более не повторится»:

…Пить — наши пьяные умы Считали делом кровным. Чего наговорили мы И правым, и виновным… Армян в браслетах и серьгах Икрой кормили где-то, А друг мой в черных сапогах Стрелял из пистолета.

О загулах Высоцкого и Шемякина во Франции Марина Влади в своих воспоминаниях упоминает скупо: «Сколько раз Рива, Дороте и я, охая под тяжестью, затаскивали вас обоих в квартиру напротив Лувра. Собаки, не переносящие запаха алкоголя, яростно лают. Попугай ужасно ругается. Мы не знаем, смеяться нам или плакать, потому что насколько ораторские способности исчезают у тебя (Высоцкого), как только ты выпил, настолько Миша любит в этом состоянии декламировать длинные нецензурные монологи. И его, обычно изображающего из себя мрачного и молчаливого принца, невозможно заставить замолчать».

В последние годы жизни Владимира Высоцкого благотворное влияние Марины Влади на него заметно уменьшилось: порой Высоцкий тяготился ее присутствием рядом с собой, раздражался ее практицизмом. Звездный знак Водолея (Высоцкий) входил в противоречие со звездным знаком Тельца (Влади). По-видимому, тогда и вошла в жизнь Высоцкого еще одна женщина, которая на два последних года его земной жизни стала ему близкой. Об этой женщине В. Янклович позднее скажет: «Последние годы Володя очень серьезно относился к этой девушке. Хотя меня тогда она немного раздражала… Но я видел Володино отношение: он принимал участие в ее жизни, вникал в ее студенческие дела… Конечно, она сыграла в жизни Высоцкого определенную роль. Было бы очень интересно и важно, если бы она сама рассказала… Но ее молчание, конечно, можно понять…» Для самой Марины Влади связь эта раскрылась значительно позднее, когда Высоцкого уже не было в живых.

«Я узнаю — потому что все в конце концов узнается — о твоих многочисленных изменах. Просто больная от ревности, я не понимаю того, что все это — отчаянные попытки уцепиться за жизнь, доказать себе самому, что ты еще существуешь. Ты кричишь о главном — я вижу лишь то, что на поверхности. Ты стонешь о своей любви — я вижу только измену».

Павел Леонидов, предаваясь воспоминаниям на ту же тему, писал: «А сколько у него (Высоцкого) было «любвей»! Я знаю. О многих Юрий Петрович Любимов знает. Кое-кого из «любвей» он даже в труппу на «подносы» брал».

С точки зрения астрологии союз Водолей — Телец был тяжелым, трудносовместимым. Водолея прежде всего привлекали в Тельце преданность, домовитость, ведь несмотря на то, что Водолея всегда манила свобода, ему необходимо ощущение надежного тыла, нужен дом, в который он мог бы всегда вернуться. Ни в отношениях с Изой Жуковой, ни с Людмилой Абрамовой такого ощущения у Высоцкого, видимо, не было, что в конечном итоге и предопределило его развод с ними.

В конце концов и с Мариной Влади у Высоцкого должны были возникнуть серьезные проблемы в связи с тем, что для Тельца невыносима свобода Водолея. Влади хотела надежного, стабильного брака, ее практицизм входил в явное противоречие с «легкомысленностью» Водолея. Поэтому их брак переживал то холод, то жар отношений, взрывы чувств, конфликты и отчуждение. Такой союз обычно удерживается редко, и союз Высоцкого и Влади, как видно, на десятом году существования подошел к этому критическому рубежу.

Вернувшись из Франции, Владимир Высоцкий вновь с головой уходит в концертную деятельность: с 20 сентября по 10 октября он гастролирует по Ставрополью (24 концерта за неделю работы в Ставрополе) и по Северному Кавказу (15 концертов за пять дней работы в Грозном).

Очевидец тех гастролей В. Гольдман вспоминает: «Кавказские гастроли — это осень 1978 года. Орджоникидзе, Грозный, Ставрополь, Пятигорск, Кисловодск — это была самая длинная наша поездка. В Пятигорске мы работали в летнем театре. И вот перед концертом подошли товарищи «из органов» и сказали, что будут гости:

— Владимир Семенович, надо, чтобы репертуар соответствовал.

Он ответил:

— Я буду петь то, что я пою.

Это я помню дословно. Да, я знаю, что первым секретарем Ставропольского крайкома тогда был Горбачев. Но был ли он на концерте, точно сказать не могу. Я знаю, что к Высоцкому очень хорошо относился один из секретарей, но кто конкретно? Я занимался своими делами, а «гости» после концерта заходили к Высоцкому — во всяком случае, мне тогда так сказали…

А в Грозном Махмуд Эсамбаев «отколол номер». Там Володя впервые спел песню про «республику чечено-ингушей» («Я сам с Ростова») — о переселении чеченцев и ингушей за Урал после войны. Был стадион на 10 тысяч, и там такое творилось! Шел сильный дождь, Махмуд в белоснежном костюме выскакивает на сцену и — на колени!

— Володя, спасибо тебе!

— Да ладно, Махмуд… Ты что — с ума сошел?! Встань!

В Северной Осетии министр культуры говорил Володе:

— Володя, хочешь, мы тебе дадим «народного»?

Запросто бы дали… Ведь последние два года мы работали от Северо-Осетинской филармонии и всю прибыль отдавали туда. Благодаря Володе они очень хорошо жили, мы делали им громадные деньги!»

Об этом случае — когда В. Высоцкому чуть было не присвоили звание народного артиста Северо-Осетинской АССР — более подробно рассказал позднее Н. Тамразов:

«Министром культуры в Северной Осетии был тогда Сослан Евгеньевич Ужегов, по работе мы хорошо знали друг друга. Когда я стал работать в Москве, наши отношения не прерывались, в республике меня «держали за своего». К тому времени Сослан Евгеньевич работал уже заместителем председателя Совета Министров Северной Осетии. Звоню ему:

— Такой человек работает в вашей республике, работает по всей стране от вашей филармонии. Примите нас… (Володя несколько лет работал на фондах Северо-Осетинской филармонии).