Владимир Высоцкий

1972

* * *

Проложите, проложите Хоть туннель по дну реки И без страха приходите На вино и шашлыки. И гитару приносите, Подтянув на ней колки, — Но не забудьте — затупите Ваши острые клыки. А когда сообразите — Все пути приводят в Рим, — Вот тогда и приходите, Вот тогда поговорим. Нож забросьте, камень выньте Из-за пазухи своей И перебросьте, перекиньте Вы хоть жердь через ручей. За посев ли, за покос ли — Надо взяться, поспешать, — А прохлопав, сами после Локти будете кусать. Сами будете не рады. Утром вставши, — вот те раз! — Все мосты через преграды Переброшены без нас. Так проложите, проложите Хоть туннель по дну реки! Но не забудьте — затупите Ваши острые клыки!

1972

Жертва телевиденья

Есть телевизор — подайте трибуну, — Так проору — разнесется на мили! Он — не окно, я в окно и не плюну, — Мне будто дверь в целый мир прорубили. Всё на дому — самый полный обзор: Отдых в Крыму, ураган и Кобзон. Фильм, часть седьмая — тут можно поесть: Я не видал предыдущие шесть. Врубаю первую — а там ныряют, — Ну, это так себе, а с двадцати — «А ну-ка, девушки!» — что вытворяют! И все — в передничках, — с ума сойти! Есть телевизор — мне дом не квартира, — Я всею скорбью скорблю мировою. Грудью дышу я всем воздухом мира, Никсона вижу с его госпожою. Вот тебе раз! Иностранный глава — Прямо глаз в глаз, к голове голова, — Чуть пододвинул ногой табурет — И оказался с главой тет-на-тет. Потом — ударники в хлебопекарне, — Дают про выпечку до десяти. И вот любимая — «А ну-ка, парни!» — Стреляют, прыгают, — с ума сойти! Если не смотришь — ну пусть не болван ты, Но уж, по крайности, богом убитый: Ты же не знаешь, что ищут таланты, Ты же не ведаешь, кто даровитый! Как убедить мне упрямую Настю?! — Настя желает в кино — как суббота, — Настя твердит, что проникся я страстью К глупому ящику для идиота. Да, я проникся — в квартиру зайду, Глядь — дома Никсон и Жорж Помпиду! Вот хорошо — я бутылочку взял, — Жорж — посошок, Ричард, правда, не стал. Ну а действительность еще кошмарней, — Врубил четвертую — и на балкон: «А ну-ка, девушки!» «А ну-ка, парням!» Вручают премию в O-O-OOH! …Ну а потом, на Канатчиковой даче. Где, к сожаленью, навязчивый сервис, Я и в бреду всё смотрел передачи, Всё заступался за Анджелу Дэвис. Слышу: не плачь — всё в порядке в тайге, Выигран матч СССР — ФРГ, Сто негодяев захвачены в плен, И Магомаев поет в КВН. Ну а действительность еще шикарней — Два телевизора — крути-верти: «А ну-ка, девушки!» — «А ну-ка, парни!», — За них не боязно с ума сойти!

1972

Дорожная история

Я вышел ростом и лицом — Спасибо матери с отцом, — С людьми в ладу — не понукал, не помыкал, Спины не гнул — прямым ходил, И в ус не дул, и жил как жил, И голове своей руками помогал… Но был донос и был навет — Кругом пятьсот и наших нет, — Был кабинет с табличкой «Время уважай», — Там прямо без соли едят. Там штемпель ставят наугад. Кладут в конверт — и посылают за Можай. Потом — зачет, потом — домой С семью годами за спиной, — Висят года на мне — ни бросить, ни продать. Но на начальника попал. Который бойко вербовал, — И за Урал машины стал перегонять. Дорога, а в дороге — «МАЗ», Который по уши увяз, В кабине — тьма, напарник третий час молчит, — Хоть бы кричал, аж зло берет — Назад пятьсот, пятьсот вперед, А он — зубами «Танец с саблями» стучит! Мы оба знали про маршрут, Что этот «МАЗ» на стройках ждут, — А наше дело — сел, поехал — ночь, полночь! Ну надо ж так — под Новый год — Назад пятьсот, пятьсот вперед, — Сигналим зря — пурга, и некому помочь! «Глуши мотор, — он говорит, — Пусть этот «МАЗ» огнем горит!» Мол, видишь сам — тут больше нечего ловить. Мол, видишь сам — кругом пятьсот, А к ночи точно — занесет, — Так заровняет, что не надо хоронить!.. Я отвечаю: «Не канючь!» А он — за гаечный за ключ И волком смотрит (он вообще бывает крут), — А что ему — кругом пятьсот, И кто кого переживет, Тот и докажет, кто был прав, когда припрут! Он был мне больше чем родня — Он ел с ладони у меня, — А тут глядит в глаза — и холодно спине. А что ему — кругом пятьсот, И кто там после разберет, Что он забыл, кто я ему и кто он мне! И он ушел куда-то вбок. Я отпустил, а сам — прилег, — Мне снился сон про наш «веселый» наворот: Что будто вновь кругом пятьсот, Ищу я выход из ворот, — Но нет его, есть только вход, и то — не тот. …Конец простой: пришел тягач, И там был трос, и там был врач, И «МАЗ» попал куда положено ему, — И он пришел — трясется весь… А там — опять далекий рейс, — Я зла не помню — я опять его возьму!

1972

Мишка Шифман

Мишка Шифман башковит — У него предвиденье. «Что мы видим, — говорит, — Кроме телевиденья?! Смотришь конкурс в Сопоте — И глотаешь пыль, А кого ни попадя Пускают в Израиль!» Мишка также сообщил По дороге в Мневники: «Голду Меир я словил В радиоприемнике…» И такое рассказал. До того красиво! — Я чуть было не попал В лапы Тель-Авива. Я сперва-то был не пьян. Возразил два раза я — Говорю: «Моше Даян — Сука одноглазая, — Агрессивный, бестия. Чистый фараон, — Ну а где агрессия — Там мне не резон». Мишка тут же впал в экстаз — После литры выпитой — Говорит: «Они же нас Выгнали с Египета! Оскорбления простить Не могу такого, — Я позор желаю смыть С Рождества Христова!» Мишка взял меня за грудь: «Мне нужна компания! Мы ж с тобой не как-нибудь — Здравствуй, до свидания, — Побредем, паломники, Чувства придавив!.. Хрена ли нам Мневники — Едем в Тель-Авив!» Я сказал: «Я вот он весь, Ты ли меня спас в порту. Но одна загвоздка есть: Русский я по паспорту. Только русские в родне, Прадед мой — самарии, — Если кто и влез ко мне. Так и тот — татарин». Мишку Шифмана не трожь, С Мишкой — прочь сомнения: У него евреи сплошь В каждом поколении. Дед, параличом разбит, — Бывший врач-вредитель… Ау меня — антисемит На антисемите. Мишка — врач, он вдруг затих: В Израиле бездна их, — Гинекологов одних— Как собак нерезаных; Нет зубным врачам пути — Слишком много просятся. Где на всех зубов найти? Значит — безработица! Мишка мой кричит: «К чертям! Виза — или ванная! Едем, Коля, — море там Израилеванное!..» Видя Мишкину тоску, — А он в тоске опасный, — Я еще хлебнул кваску И сказал: «Согласный!» …Хвост огромный в кабинет Из людей, пожалуй, ста. Мишке там сказали «нет». Ну а мне — «пожалуйста». Он кричал: «Ошибка тут, — Это я — еврей!..» А ему: «Не шибко тут! Выйдь, вон, из дверей!» Мишку мучает вопрос: Кто здесь враг таинственный? А ответ ужасно прост — И ответ единственный: Я в порядке, тьфу-тьфу-тьфу, — Мишка пьет проклятую, — Говорит, что за графу Не пустили — пятую.

1972

Товарищи ученые

Товарищи ученые, доценты с кандидатами! Замучились вы с иксами, запутались в нулях. Сидите, разлагаете молекулы на атомы. Забыв, что разлагается картофель на полях. Из гнили да из плесени бальзам извлечь пытаетесь И корни извлекаете по десять раз на дню, — Ох, вы там добалуетесь, ох, вы доизвлекаетесь, Пока сгниет, заплесневеет картофель на корню! Автобусом до Сходни доезжаем, А там — рысцой, и не стонать! Небось картошку все мы уважаем, — Когда с сольцой ее намять. Вы можете прославиться почти на всю Европу, коль С лопатами проявите здесь свой патриотизм, — А то вы всем кагалом там набросились на опухоль, Собак ножами режете, а это — бандитизм! Товарищи ученые, кончайте поножовщину, Бросайте ваши опыты, гидрид и ангидрид: Садитеся в полуторки, валяйте к нам в Тамбовщину, — А гамма-излучение денек повременит. Полуторкой к Тамбову подъезжаем, А там — рысцой, и не стонать! Небось картошку все мы уважаем, — Когда с сольцой ее намять. К нам можно даже с семьями, с друзьями и знакомыми — Мы славно тут разместимся, и скажете потом, Что бог, мол, с ними, с генами, бог с ними, с хромосомами, Мы славно поработали и славно отдохнем! Товарищи ученые, Эйнштейны драгоценные, Ньютоны ненаглядные, любимые до слез! Ведь лягут в землю общую остатки наши бренные, — Земле — ей всё едино: апатиты и навоз. Так приезжайте, милые, — рядами и колоннами! Хотя вы все там химики и нет на вас креста. Но вы ж ведь там задохнетесь за синхрофазотронами, — А тут места отличные — воздушные места! Товарищи ученые, не сумлевайтесь, милые: Коль что у вас не ладится, — ну, там, не тот аффект, — Мы мигом к вам заявимся с лопатами и с вилами, Денечек покумекаем — и выправим дефект!

1972

* * *

Когда я спотыкаюсь на стихах, Когда ни до размеров, ни до рифм, Тогда друзьям пою о моряках. До белых пальцев стискивая гриф. Всем делам моим на суше вопреки И назло моим заботам на земле Вы возьмите меня в море, моряки. Я все вахты отстою на корабле! Любая тварь по морю знай плывет, Под винт попасть не каждый норовит, А здесь, на суше, встречный пешеход Наступит, оттолкнет — и убежит. Так всем делам моим на суше вопреки. Так назло моим заботам на земле Вы возьмите меня в море, моряки, — Я все вахты отстою на корабле! Известно вам — мир не на трех китах, А нам известно — он не на троих. Вам вольничать нельзя в чужих портах— А я забыл, как вольничать в своих. Так всем делам моим на суше вопреки, Так назло моим заботам на земле Вы за мной пришлите шлюпку, моряки, Поднесите рюмку водки на весле!

1972

Заповедник

Бегают пo лесу стаи зверей — Не за добычей, не на водопой: Денно и нощно они егерей Ищут веселой толпой. Звери, забыв вековечные страхи, С твердою верой, что всё по плечу, Шкуры рванув на груди как рубахи. Падают навзничь — бери не хочу! Сколько их в кущах. Сколько их в чащах — Ревом ревущих, Рыком рычащих, Сколько бегущих, Сколько лежащих — В дебрях и кущах, В рощах и чащах! Рыбы пошли косяком против волн — Черпай руками, иди по ним вброд! Столько желающих прямо на стол, Сразу на блюдо — ив рот! Рыба не мясо — она хладнокровней, — В сеть норовит, на крючок, в невода: Рыбы погреться хотят на жаровне, — Море по жабры, вода не вода! Сколько их в кущах. Сколько их в чащах — Скопом плывущих. Кишмя кишащих, Друг друга жрущих. Хищных и тощих — В дебрях и кущах, В чащах и рощах! Птица на дробь устремляет полет — Птица на выдумки стала хитра: Чтобы им яблоки всунуть в живот, Гуси не ели с утра. Сильная птица сама на охоте Слабым собратьям кричит: «Сторонись!» — Жизнь прекращает в зените, на взлете, Даже без выстрела падая вниз. Сколько их в кущах. Сколько их в чащах — Выстрела ждущих, В силки летящих. Сколько плывущих, Сколько парящих— В дебрях и кущах, В рощах и чащах! Шубы не хочет пушнина носить — Так и стремится в капкан и в загон, — Чтобы людей приодеть, утеплить, Рвется из кожи вон. В ваши силки — призадумайтесь, люди! — Прут добровольно в отменных мехах Тысячи сот в иностранной валюте, Тысячи тысячей в наших деньгах. В рощах и чащах, В дебрях и кущах Сколько рычащих. Сколько ревущих. Сколько пасущихся, Сколько кишащих. Мечущих, рвущихся, Живородящих, Серых, обычных, В перьях нарядных, Сколько их, хищных И травоядных. Шерстью линяющих. Шкуру меняющих, Блеющих, лающих. Млекопитающих, Сколько летящих, Бегущих, ползущих, Сколько непьющих В рощах и кущах И некурящих. В дебрях и чащах, И пресмыкающихся, И парящих, И подчиненных, И руководящих, Вещих и вящих, Рвущих и врущих— В рощах и кущах, В дебрях и чащах! Шкуры — не порчены, рыба — живьем, Мясо — без дроби — зубов не сломать, — Ловко, продуманно, просто, с умом, Мирно — зачем же стрелять! Каждому егерю — белый передник! В руки — таблички: «Не бей!», «Не губи!» Все это вместе зовут — заповедник, — Заповедь только одна: не убий! Но сколько в рощах, Дебрях и кущах — И сторожащих, И стерегущих, И загоняющих, В меру азартных, Плохо стреляющих И предынфарктных. Травящих, лающих. Конных и пеших, И отдыхающих С внешностью леших. Сколько их, знающих И искушенных. Не попадающих В цель, разозленных. Сколько дрожащих. Портящих шкуры. Сколько ловящих На самодуры. Сколько их, язвенных. Сколько всеядных. Сетью повязанных И кровожадных. Полных и тучных, Тощих, ледащих— В дебрях и кущах, В рощах и чащах!

1972

I. Песня автозавистника

Произошел необъяснимый катаклизм: Я шел домой по тихой улице своей — Глядь, мне навстречу нагло прет капитализм. Звериный лик свой скрыв под маской «Жигулей»! Я по подземным переходам не пойду: Визг тормозов мне — как романс о трех рублях, — За то ль я гиб и мер в семнадцатом году, Чтоб частный собственник глумился в «Жигулях»! Он мне не друг и не родственник, Он мне — заклятый враг, — Очкастый частный собственник В зеленых, серых, белых «Жигулях»! Но ничего, я к старой тактике пришел: Ушел в подполье — пусть ругают за прогул! Сегодня ночью я три шины пропорол, — Так полегчало — без снотворного уснул! Дверь проломить — купил отбойный молоток, Электродрель, — попробуй крышу пропили! Не дам порочить наш советский городок, Где пиво варят золотое «Жигули»! Он мне не друг и не родственник, Он мне — заклятый враг, — Очкастый частный собственник В зеленых, серых, белых «Жигулях»! Мне за грехи мои не будет ничего: Я в психбольнице все права завоевал. И я б их к стенке ставил через одного И направлял на них груженый самосвал! Но вскоре я машину сделаю свою — Все части есть, — а от владения уволь: Отполирую — и с разгону разобью Ее под окнами отеля «Метрополь». Нет, чтой-то ёкнуло — ведь части-то свои! — Недосыпал, недоедал, пил только чай… Всё — еду, еду регистрировать в ГАИ!.. Ах, черт! — «Москвич» меня забрызгал, негодяй! Он мне не друг и не родственник. Он мне — заклятый враг, — Очкастый частный собственник В зеленых, серых, белых «москвичах»!

1971

II. Песня автомобилиста

Отбросив прочь свой деревянный посох. Упав на снег и полежав ничком, Я встал — и сел в «погибель на колесах», Презрев передвижение пешком. Я не предполагал играть с судьбою, Не собирался спирт в огонь подлить, — Я просто этой быстрою ездою Намеревался жизнь себе продлить. Подошвами своих спортивных «чешек» Топтал я прежде тропы и полы — И был неуязвим я для насмешек, И был недосягаем для хулы. Но я в другие перешел разряды — Меня не примут в общую кадриль, Я еду, я ловлю косые взгляды И на меня, и на автомобиль. Прервав общенье и рукопожатья, Отворотилась прочь моя среда, — Но кончилось глухое неприятье — И началась открытая вражда. Я в мир вкатился, чуждый нам по духу, Все правила движения поправ, — Орудовцы мне робко жали руку. Вручая две квитанции на штраф. Я во вражду включился постепенно, Я утром зрел плоды ночных атак: Морским узлом завязана антенна… То был намек: с тобою будет так! Прокравшись огородами, полями, Вонзали шило в шины, как кинжал. — Я ж отбивался целый день рублями — И не сдавался, и в боях мужал. Безлунными ночами я нередко Противника в засаде поджидал, — Но у него поставлена разведка — И он в засаду мне не попадал. И вот — как «языка» — бесшумно сняли Передний мост и унесли во тьму. Передний мост!.. Казалось бы — детали, — Но без него и задний ни к чему. Я доставал мосты, рули, колеса, — Не за глаза красивые — за мзду. Но понял я: не одолеть колосса, — Назад — пока машина на ходу! Назад, к моим нетленным пешеходам! Пусти назад, о отворись, сезам! Назад в метро, к подземным переходам! Разгон, руль влево и — по тормозам! …Восстану я из праха, вновь обыден, И улыбнусь, выплевывая пыль: Теперь народом я не ненавидим За то, что у меня автомобиль!

1972

Чужая колея

Сам виноват — и слезы лью и охаю: Попал в чужую колею глубокую. Я цели намечал свои на выбор сам — А вот теперь из колеи не выбраться. Крутые скользкие края Имеет эта колея. Я кляну проложивших ее — Скоро лопнет терпенье мое — И склоняю, как школьник плохой: Колею, в колее, с колеёй… Но почему неймется мне — нахальный я, — Условья, в общем, в колее нормальные: Никто не стукнет, не притрет — не жалуйся, — Желаешь двигаться вперед — пожалуйста! Отказа нет в еде-питье В уютной этой колее — И я живо себя убедил: Не один я в нее угодил, — Так держать — колесо в колее! — И доеду туда, куда все. Вот кто-то крикнул сам не свой: «А ну пусти!» — И начал спорить с колеёй по глупости. Он в споре сжег запас до дна тепла души — И полетели клапана и вкладыши. Но покорежил он края — И шире стала колея. Вдруг его обрывается след… Чудака оттащили в кювет. Чтоб не мог он нам, задним, мешать По чужой колее проезжать. Вот и ко мне пришла беда — стартёр заел, — Теперь уж это не езда, а ёрзанье. И надо б выйти, подтолкнуть — но прыти нет, — Авось подъедет кто-нибудь и вытянет. Напрасно жду подмоги я — Чужая эта колея.. Расплеваться бы глиной и ржой С колеёй этой самой — чужой, — Тем, что я ее сам углубил, Я у задних надежду убил. Прошиб меня холодный пот до косточки, И я прошелся чуть вперед по досточке, — Гляжу — размыли край ручьи весенние, Там выезд есть из колеи — спасение! Я грязью из-под шин плюю В чужую эту колею. Эй вы, задние, делай как я! Это значит — не надо за мной, Колея эта — только моя. Выбирайтесь своей колеёй!

1973

Я из дела ушел

Я из дела ушел, из такого хорошего дела! Ничего не унес — отвалился в чем мать родила, — Не затем, что приспичило мне, — просто время приспело. Из-за синей горы понагнало другие дела. Мы многое из книжек узнаём. А истины передают изустно: «Пророков нет в отечестве своем», — Но и в других отечествах — не густо. Растащили меня, но я счастлив, что львиную долю Получили лишь те, кому я б ее отдал и так. Я по скользкому полу иду, каблуки канифолю. Подымаюсь по лестнице и прохожу на чердак. Пророков нет — не сыщешь днем с огнем, — Ушли и Магомет, и Заратустра. Пророков нет в отечестве своем, — Но и в других отечествах — не густо. А внизу говорят — от добра ли, от зла ли, не знаю: «Хорошо, что ушел, — без него стало дело верней!» Паутину в углу с образов я ногтями сдираю, Тороплюсь — потому что за домом седлают коней. Открылся лик — я встал к нему лицом, И Он поведал мне светло и грустно: «Пророков нет в отечестве своем, — Но и в других отечествах — не густо». Я влетаю в седло, я врастаю в коня — тело в тело, — Конь падет подо мной — я уже закусил удила! Я из дела ушел, из такого хорошего дела: Из-за синей горы понагнало другие дела. Скачу — хрустят колосья под конем, Но ясно различаю из-за хруста: «Пророков нет в отечестве своем, — Но и в других отечествах — не густо».