Владимир
Шрифт:
И что говорить, его поразила дивная, необычайная красота гречанки, в душе шевельнулась зависть к тому, кто обнимал это молодое, гибкое тело. Он тут же подавил это чувство, князю Владимиру хотелось только помочь овдовевшей женщине в ее большом горе, утешить ее ласковым словом.
— Напрасно ты говоришь так, княгиня, — сказал он ей. — Я знаю, у тебя большая, непоправимая утрата — смерть Ярополка, погребение и эта страшная ночь… Завтра все будет позади, начнется новый день, я, верь мне, помогу тебе во всем. Успокойся, ступай, отдохни, Юлия! — ласково закончил Владимир.
— Да, ты говоришь правду, —
— Что ты говоришь? — засмеялся он. — Какие тени, откуда?
— О, это так… Я боюсь, боюсь, княже…
Она протянула к нему руки, он взял их в свои и почувствовал, какие у нее холодные пальцы. Царевна сильно сжала его руки, он ответил таким же пожатием.
— Княже! Проводи меня, побудь немного со мной в палате.
Владимир отвел от нее взгляд, посмотрел в глубину переходов.
— Здесь нет никого, — совсем тихо прошептала она. — Никто не услышит, не увидит… Умоляю, сжалься, проводи меня.
Она открыла дверь, переступила порог светлицы. Там горела свеча в подсвечнике. Через раскрытое окно с берега Днепра доносились голоса воинов, в углу водяные часы вели счет времени: «Ка-ап… ка-ап».
— Иди, княже, иди!
Владимир вошел в светлицу, остановился. Юлия задвинула засов на двери.
— Видишь, — с легким вздохом произнесла она. — Вот моя палата.
— А тени? — со смехом спросил Владимир.
— Княже Владимир! — едва усмехнулась и Юлия. — Какие могут быть тени, раз ты здесь?! Тени остались там, в переходах… Садись, княже, ты мой желанный гость, жаль только, что мне нечем тебя попотчевать.
— Я зашел не есть и пить, мы ведь после тризны.
— Да, тризна окончена, все теперь кончено, княже… — Слезы блеснули на ее глазах.
— Не говори так, Юлия! И не плачь! Кончилось все злое, недоброе, у каждого из нас есть потери, у каждого болит сердце, но нам, живым, только жить и жить…
— Спасибо тебе, княже! Я уже не плачу и не стану плакать! Как хорошо, что ты зашел нынче ко мне!
Оба умолкают. Наступает тишина. Горит свеча. В палате покойно, тени исчезли. Жизнь так проста, обычна.
— Спи, княгиня!
— Прощай, княже! Но не забывай меня. Я так одинока тут, на Горе.
…На следующий день князь Владимир едет с дружиной в Белгород над рекой Ирпень, осматривает там древнюю крепость, советуется с воеводами, как ее перестроить, где соорудить новые стены, где насыпать валы, чтобы никто не мог подступить к Киеву с запада.
Но не только за этим ездил Владимир в Белгород. После всего, что случилось, перед великими делами, которые нужно было совершить, он хотел хотя бы один день побыть в одиночестве, в поле, над Ирпень-рекой, катившей среди зеленых лугов свои воды на восток к Днепру.
Он хотел даже заночевать в Белгороде, палатах, где под потолками гулко отдавались звуки шагов, деревянные стены терпко пахли смолой и воском, в подземельях однозвучно падали капли.
Однако Владимир так и не заночевал здесь. Вечером, взойдя на крепостную стену, он долго
смотрел, как заходило, падало в небесную пропасть багряное солнце, а над Ирпенем и лугами начали подниматься, клубясь, белесые туманы, похожие на всадников, которые, наклонившись в седлах, погоняют своих коней; смотрел, как быстро посинело небо, а в нем загорелась вечерняя заря, как ей в ответ на севере и востоке отозвались-запылали большие и малые звезды.Почему же у князя Владимира стало так беспокойно, тревожно на душе в этот час? Нет, то были не беспокойство, не тревога. Глядя на небо и звезды, он почувствовал, что ему трудно ночевать в этой старой крепости. Едучи сюда, он хотел побыть один, а теперь, ощутив свое одиночество, уже боялся его.
Черные всадники гнали коней по прямой дороге, тянувшейся между двумя высокими стенами леса. Через какой-нибудь час вдали замигало несколько огоньков — то был Киев. Осадив коней, всадники проехали Подол, предградье, миновали ворота Горы.
В тереме было пусто и тихо. Внизу, в сенях, горели два светильника, при свете которых виднелись неподвижные тени стоявших на страже гридней. Попрощавшись с ними, князь Владимир поднялся по лестнице наверх.
Там, в конце переходов, горела единственная свеча. Женщина в темном платне, увидев князя, хотела было исчезнуть в глубине переходов, но остановилась, оглянулась.
— Княгиня Юлия? Уже поздно. Почему ты не спишь? Лицо ее было страшно бледно, в мерцающем свете глаза казались испуганными, растерянными, губы были сжаты, словно она старалась сдержать крик.
— Ты приехал, княже! О, как это хорошо… Я знала, верила, молилась, чтобы ты оказался здесь…
— Погоди, Юлия! Почему ты молилась!
— Мне страшно, княже…
— Почему?
Она двинулась вперед. Князь Владимир пошел за ней. У дверей своей палаты Юлия на мгновение остановилась.
— Ты зайдешь ко мне, княже?
— Да, зайду.
В палате Юлии все было так же, как накануне. Впрочем, не совсем. В эту ночь окно, выходящее к Днепру, было завешено, на столе стояла корчага вина, кубки, яства.
— Сегодня ты поужинаешь и выпьешь.
— Я ужинал в Белгороде.
— Неужели ты не выпьешь за добрую память брата Ярополка?
— За добрую память брата выпью. Налей!
— Вот так, — произнесла она другим, осмелевшим голосом. — Я сяду тут, возле тебя, княже… Ты позволишь?
— Почему же нет? Садись. Что ты дрожишь?
— Мне холодно, княже…
— Холодно? — Он снял с себя корзно и накинул ей на плечи. — Но ведь тут у тебя так тепло.
— Спасибо, княже! У меня холод был в душе… Ты выпил? Сейчас и я выпью. Это хорошее вино, греческое… Вот я еще раз наполню кубки. Выпьем! Я хочу выпить за тебя, Владимир, а ты за кого пьешь?
— Я должен выпить за тебя!
— Должен?
— Нет, хочу!
— Спасибо, Владимир! О, как мне теперь стало тепло, покойно. Это потому, что я с тобой. Но только почему так темно?
— Это догорает свеча. Дай другую.
— Я ждала тебя очень долго, все свечи сгорели. Я пойду поищу.
— Нет, не нужно. Пусть гаснет. Посидим так. К тому же я скоро уйду.
Свеча мигнула еще раз и погасла.
— Темно и тихо, — произнес Владимир.
— Неужели ты оставишь меня? — послышался в темноте ее голос. — Княже, слышишь, мне будет страшно…