ВладИслав и Зверь
Шрифт:
– Для своего возраста он очень изящен! – улыбается Роберт.
– Да, он немного занимается танцами – девчонки учат. Но что мы о нём?
– Признайся, он ведь сын самого Рияда? Начинает напоминать… Хотя красив в тебя.
– Ха, ошибка всей моей жизни. Родить от князя и ничего с этого не поиметь! Сначала сына не признал, сволочь, а прошло пятнадцать лет, так потребовал, чтобы я отказалась от Влада!
– А когда у тебя роман с Повелителем случился?
– Скажешь тоже! Случайная встреча… Зачем я выпила, как его на пороге борделя увидела, то зелье?! Так что у тебя за предложение?
– Очень щедрое, Мари! Не могу больше терпеть. Отдай мне… сына.
– Владьку? За деньги?! Ты из него князя
– К сожалению, он погиб. Мне так его не хватает – в том и дело.
– Пытался сбежать или ты его за…
– Некачественный товар – с пороком сердца! Твоя вина, между прочим, – плохо проверяешь. Владик ведь здоров?
– Да… То есть… Роб, я не могу его продать, я ж мать, – вздыхает.
– Подари! Или вот… Мать, взгляни – корона Пенелопы Круз! – достаёт из-за пазухи свёрток, приоткрывает его, и комната озаряется сиянием сапфиров.
– Крус?.. – Мариэтта не очень сильна в древней истории, хотя сомневается, что в ту эру носили короны.
– Это ещё и могущественный артефакт! Она ждала мужа полвека и не состарилась! Ты тоже сохранишь вечную молодость!
– Ага, а после рассыплюсь в прах? Знаешь, мой сын очень талантливый, перспективный очень. У меня на него большие пл… надежды! Представляешь, от девчонок он выучил пару языков! – осторожно отодвинула ткань, любуясь артефактом. – И я заметила, что на него уже заглядываются клиенты.
– Я ведь твой лучший клиент! Забыла?! Заключим сделку, Мари?
– Роб, я не могу! – она не может оторваться от короны. – Не соблазняй. Со всеми недостатками, то есть достоинствами, он мой единственный сын. Чего стоила мне та беременность, работать-то я не прекращала! А роды и вспомнить страшно! Это я ещё форму не потеряла. Кормить, конечно, не стала, но…
– Обещаю, что с ним всё будет в порядке. Денег у меня достаточно! Вы даже можете видеться, а я избавлю тебя от забот в его сложном возрасте. – Роберт бухнулся на одно колено, будто делал ей предложение руки и сердца. – Всё равно его скоро в углу зажмёт один из твоих пьянчуг! Или Влад сам влюбится… Зачем просто так про… упускать преимущество?! Я хочу сорвать этот цветок. Больно не сделаю, ты ведь знаешь по себе!
– А давай так! Корона останется здесь, – Мариэтта поправляет волосы, представляя украшение на них, – Влад тоже. Будешь чаще к нам – к нему заезжать. Мы все условия вам обеспечим! Я даже могу присутствовать, чтобы всё прошло без эксцессов. А? Ни тебе, ни мне!
– Стой. А какой вариант… был бы идеален для тебя? – Роб, кряхтя, поднимается.
– Ты не трогаешь моего сына, с пьянчугами и влюблённостью сама разберусь, а корону мне даришь. Ты ведь мой первый во всём клиент! – льстит она, хотя очень не любит, когда ей напоминают о начале её пути.
– Плохая сделка получается, подожди!
– Точно! Давай подождём годик-другой, – заворачивает корону, веря, что за это время при должном уходе не состарится.
– Но в этом возрасте!.. Если он потеряет девственность, цена упадёт, учти.
– Между прочим, он бесценен! Как и я… Чтобы сделать тебе приятное, я за ним прослежу. И мозги ему промою, что надо себя беречь, договорились? Кстати, у нас новенькая в твоём вкусе – Арианна…
Верная Химэ по моей просьбе принесла бутылку и сладости из собственных запасов. Я захожу с подносом. Эти двое так на меня смотрят, будто обо мне и говорили.
В курсе я – не зря ведь подслушивал. Не знаю, как мне удалось держать лицо, чтобы не показать, как Роб мне отвратителен! А мама всё-таки не отдала меня… Даже родному отцу.
Через неделю нам принесли печальную весть, что Роберт умер в караване от сердечной недостаточности. Мама смеялась до слёз.
С его стороны было очень любезно завещать ей драгоценность. Корона для продажной женщины, хоть и хозяйки оригинального борделя!
Она заслуживала награду. Мариэтте приходилось всё контролировать самой: от закупок выпивки и продуктов
для ресторана до смены постельного белья. Она не доверяла никому – всегда лично общалась с важными клиентами. Была везде и сразу: её каблуки стучали по кухонному полу, парфюм чувствовался на сцене, сигаретный шлейф струился по коридорам. При этом она не забывала о творчестве – ставила танцы, сама выступала на воскресных представлениях, не сказать бы «службах». Для меня она всё равно оставалась святой.Мужчины, которым посчастливилось пройти через её постель, готовы были отдать жизнь за ночь с этой богиней. Она идеально владела своим идеальным телом. И ни к кому не привязывалась, даже ко мне – единственному сыну.
«бЕдуар»
Как ни странно, беда пришла в бордель через верхний уровень, хотя это на нижнем можно было ожидать от клиентов чего угодно… Что взять с маляров, грузчиков, матросов?.. Нравы у них простые, желания нехитрые, запросы низкие. И покричать, и кулак поднять могут, и права на пустом месте качать. Конечно, наши «амазонки» их успокоят, если что…
Посетители среднего уровня доставляли в разы меньше проблем, а уж на самой «вершине» клиенты приходили не только за плотскими развлечениями, но и приятно провести досуг. Музыка, поэзия, танцы и чайные церемонии, байки о чудесах Кофейной эры, будто копировали развлечения богатых господ у гетер и гейш. Подслушать беседы под звуки арфы стало для меня в порядке вещей. Понятно, что почётные гости с сомнением относились к тому, что рядом придаются разврату простолюдины, но Мариэтта всегда убеждала благородных, что нижний уровень к её любимым будуарам не имеет никакого отношения – так, дань традициям. Бедняки тоже хотят расслабиться. А если платят исправно, то в чём проблема? Моя Химэ-тян, обычно молчаливая, однажды пошутила при хозяйке, что здесь будуары, а внизу «бедуары». Повезло, что это случилось при мне, и я поспешил расхохотаться, спасая подругу, ведь мама уже нахмурилась. Сколько могла, Мари сдерживала смех, но последовала моему примеру, даже слова обидного Химэ не сказала, а название прицепилось.
Кстати, моя подруга Химэ была потомственной гейшей: молчаливой, услужливой, даже замкнутой. Общалась она, кажется, только со мной. Больше всего она любила предстать перед «гостями» в историческом образе: выбеленное лицо, кроваво-красные губы, гладкие чёрные волосы. Впрочем, бордель внёс коррективы: кимоно с глубокими разрезами по ногам и декольте на груди. Химэ первая здесь накормила меня нормально: напекла мне лепёшек из рисовой муки, которая всегда у нас стоила весьма дорого. Все остальные вечно пичкали меня сухофруктами, с тех пор не люблю сладкое. Ещё Химэ расчесывала мне волосы, смазывала их кремом, чтобы не завивались, собирала причёски на азиатский манер. Она первая дала мне понять, что я не урод. Возможно, даже сносный… Подростку это особенно приятно слышать! Мы читали с ней прекрасные хокку и труд Фон Куция о нравах Арабии, у нас запрещённый, хотя втайне горожане были с ним согласны. Химэ учила меня иероглифам и даже айкидо. Пили островной чай из фарфоровых стаканчиков, которые даже не нагревались. Единственное, что мне не нравилось у неё, так это золотистые цветы, которые она заботливо выращивала – «хамидзу ханамидзу». У нас их называли паучьи лилии.
В тот вечер я принёс ей в подарок сямисэн, на который мне было так непросто скопить. Наверняка она на этой азиатской гитаре умеет играть! Ещё и меня научит… В общем, я предвкушал интересную ночь – в самом чистом смысле этого определения. Но у кого-то случился интересный вечер. В плохом смысле.
Постучав в дверь, я позвал Химэ. Мёртвая тишина. Конечно, я как сын хозяйки носил с собой универсальный ключ, но вежливость не позволяла мне просто так войти. Позвал громче. Беспокойство от тишины охватило меня. Подруга должна меня ждать! Сам открыл дверь. Химэ лежит на кровати… Она – на кровати, а её органы – на столе вперемешку с зёрнами риса.