Владлен Бахнов

МОНОЛОГ ДОН КИХОТА

Я Дон Кихот. Задуман я, как шут. Чтобы потешить публику честную. Читая обо мне, гидальго ржут: — Вот так чудак! Кто ж поступает так? Вот выдумал историю смешную! А я всерьез на мельницу скачу. А я лицом к лицу врага встречаю И раненую ногу волочу… Ведь я всерьез удары получаю. И синяки на теле у меня. И Санчо вновь готовит перевязки. Да, колдуны живут не только в сказке, А это значит — снова на коня. Не зная ни сомнений, ни опаски, И Дульцинею в памяти храня. Пускаюсь в путь я по дорогам тряским. Над полем поднимается заря. Когда в последний раз мы с Санчо ели? Не спали мы уже почти три дня, И синяки не только у меня. Но и у Санчо бедного на теле. О, кто б сказал, что на своем осле Со мною он в бессмертие въезжает. О том не ведали ни я, ни он, Ни Дульцинея… Всех нас вечный сон Унес. Ни у кого нет превосходства. Но я — я, чей удел быть жалким чудаком. Чьи похождения — сплошное сумасбродство, Над кем смеялись, словно над шутом — Я среди вас живу как символ благородства… Ах, если б знать всегда, что станется потом!

ОПАСНЫЕ СВЯЗИ (Хроника времен застоя и натиска)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В ночь на новый 1975 год получила независимость последняя колония некогда могучей европейской державы. В столице Ломалии Ломуте над бывшим губернаторским, а ныне президентским дворцом впервые взвился флаг суверенного государства. Флаг состоял из разноцветных квадратов и напоминал пестрое, покрытое заплатами одеяло. Двести сорок раз выстрелили дворцовые пушки, народ ликовал и пел новый государственный гимн «Ча-ча-ча». Согласно новой конституции ныне при звуках гимна свободные граждане не должны были стоять по стойке «смирно» — наоборот, слушая гимн, каждый гражданин обязан был раскачивать влево-вправо, влево-вправо тазобедренным суставом, исполняя па известного народного танца, и прищелкивать пальцами. Таким образом гимн символизировал свободу, раскрепощенность и радость.

И в ту же ночь, пока ломалийцы пели и плясали, в далеком городе Вечногорске Степан Степанович Футиков по пьяной лавочке не уберегся, и жена его зачала сына. Того самого сына, которому предстояло сыграть важную историческую роль в судьбе этого заштатного городка.

Выдающийся борец за свободу и независимость Ломалии президент Лучезарро Кастракки объявил свой народ самым свободным, а свою страну — самой демократичной страной в мире. В ответ на это радостное событие благодарные граждане Ломалии присвоили Кастракки пожизненное звание Адмирал-Президента. Как мы потом увидим, подобные пожизненные звания давали в Ломалии и на три, и на два года, и даже на один месяц, но, как бы там ни было, 15 апреля 1975 года Лучезарро Кастракки такое звание получил.

И по странному стечению обстоятельств в тот же день Аделаида Футикова узнала у врача, что аборт теперь уже делать поздно. Хочешь не хочешь — придется рожать. Старший плановик Степан Степанович легко смирялся со всякими неприятностями. Смирился он и с тем, что в семье у него будет третий ребенок.

15 июля Адмирал-Президент объявил о своем твердом намерении в течение трех лет перегнать Америку и сделать свой народ самым счастливым. Благодарный народ ликовал и пел «ча-ча-ча». К этому времени аккредитованные в Ломуте дипломаты знали, что при исполнении государственного гимна следует раскачивать тазобедренным суставом, но стеснялись. Первым, как всегда, преодолел глупые предрассудки представитель Москвы. Видимо, заранее потренировавшись в посольстве, он лихо завихлял задом, к нему присоединились другие представители стран СЭВ, и вскоре весь дипломатический корпус, как только слышались звуки гимна, начинал вращать нижней частью туловища. И только английский посол чопорно стоял в стороне, ожидая, очевидно, конкретных указаний своего Форин-офиса.

Но дело не в этом, а в том, что аккурат 15 июля Аделаида Футикова, отдыхая вечером на балконе, сказала:

— Степ, а Степ, а если будет девочка, как назовем? Я думала, думала и решила назвать Диной.

— Тоже красиво, — равнодушно согласился прильнувший к телевизору Футиков.

— А мальчика? — еще более мечтательно вопросила Аделаида. И сама же ответила: — А мальчика назовем Димой.

— Не, Дима не пойдет. — вяло возразил отец.

— А как же?

— Надо подумать, — пообещал Футиков и тут же забыл об этом много раз повторявшемся разговоре.

20 августа старший плановик отвез жену в родильный дом. И в тот же день борец за свободу и независимость Ломалии Адмирал-Президент Кастракки прибыл в Москву, ибо для того, чтобы догнать Америку и сделать свой народ самым счастливым, Кастракки требовалось пятьдесят самолетов, шестьдесят танков и восемьдесят самоходок.

23 августа утром жена Футикова родила сына, и в тот же вечер переволновавшийся счастливый отец смотрел по телевизору выступление Адмирал-Президента. Борец за свободу и независимость обаятельно улыбался, благодарил за бескорыстную помощь великий советский народ и с очаровательным акцентом говорил «тобрый фетчер» и «то свитаня». И, слушая это выступление, выпивший на радостях отец семейства проникся к президенту неподдельной симпатией и сразу понял, как нужно назвать новорожденного. Лучезарро! Да, да, вот именно — Лучезарро!

26 августа Адмирал-Президент вернулся в Ломуту и спустя всего три часа получил телеграмму: «ЛОМАЛИЯ ЛОМУТА ГОСПОДИНУ АДМИРАЛ-ПРЕЗИДЕНТУ ЛУЧЕЗАРРО КАСТРАККИ ЛИЧНО ВОСХИЩАЯСЬ ВАШЕЙ МУЖЕСТВЕННОЙ БОРЬБОЙ СВОБОДУ ЗПТ НЕЗАВИСИМОСТЬ ЗПТ РЕШИЛ НАЗВАТЬ СВОЕГО НОВОРОЖДЕННОГО СЫНА ВАШУ ЧЕСТЬ ЛУЧЕЗАРРОМ ТЧК ЖЕЛАЮ УСПЕХА РАБОТЕ ЗПТ СЧАСТЬЯ ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ ТЧК СТАРШИЙ ПЛАНОВИК ФУТИКОВ».

Искренние чувства бесхитростного плановика тронули закаленного в борьбе за свободу и независимость Кастракки, и в Вечногорске начались невероятные события.

Маленький Лучезарро Футиков любил орать по ночам. Днем он невинно спал в своей кроватке, а с 23.00 начинал развивать легкие и развлекался как мог. Аделаида и Степан по очереди баюкали его, пели колыбельно-массовые песни, но ничего не помогало. Футиков-младший надрывался и не умолкал. Однако стоило в шесть утра зазвенеть будильнику, поднимавшему Степана на работу, Лучезарро резко обрывал рев и погружался в глубокий сон.

В то утро одуревший от бессонной ночи Футиков кое-как побрился, проглотил бутерброд с плавленным сыром и, торопясь, сбежал по лестнице. Когда он выходил из подъезда, к дому подкатили две невероятно вытянутые машины — одна, представьте, черная-черная, а вторая, черт побери, серебристо-пепельная. Футикову, видевшему прежде такие неправдоподобные автомобили только в фильмах из не нашей жизни, почудилось даже, что от этих потусторонних машин попахивает духами. Из черного-черного автомобиля выглянул какой-то молодой человек и на чисто русском языке спросил Степан Степаныча, не это ли дом четыре? Футиков подтвердил, что этот.

— А вы не подскажете, где здесь двадцатая квартира?

— Я живу в двадцатой, — осторожно ответил плановик. — А что?

— О! — воскликнул молодой человек. — Так вы, наверное, и есть Степан Степанович Футиков? — и он что-то проговорил на каком-то иностранном языке сидевшему в глубине машины смуглому гражданину, явно импортного вида.

— О! — воскликнул в свою очередь иностранец. — Господин Футико-фф!!!

Молодой человек, оббежав вокруг машины, открыл дверцы иностранцу, и тот, подойдя к растерянному Футикову, стал трясти его руку.

— Разрешите, Степан Степаныч, представить вам первого секретаря посольства Ломалии господина Луизо Луччиччо — сказал молодой человек.

— Очень приятно, — пробормотал Футиков.

— А я переводчик, — добавил молодой человек, и, не назвав своего имени, щелкнул каблуками. Футиков тоже неумело щелкнул каблуками. Все было нереально и странно, как во сне. Иностранец еще раз крепко пожал руку Футикову и произнес длинную фразу, из которой Степан Степаныч понял только три слова: свою фамилию, Лучезарро и Кастракки.

— Господин Луччиччо говорит. — продолжал переводчик в штатском, — что он имеет честь передать вам послание своего Президента.

А первый секретарь открыл папку из бегемотовой кожи, достал из папки плотный лист с печатями и стал торжественно читать, а молодой человек, запинаясь, переводил:

— Уважаемый господин старший плановик Футиков, от всего сердца поздравляю вас… эээ… с рождением сына. Я глубоко тронут вашим желанием… эээ… дать вашему сыну мое скромное имя Лучезарро. Разрешите поблагодарить вас за оказанную мне честь и преподнести новорожденному мой… эээ… скромный подарок. Примите заверения в совершенном уважении. Президент Кастракки.