Власть холодного железа

Он бледно улыбнулся, хотя до глаз улыбка не дошла.

— Большинство моих друзей не отличат де Труа от Мэлори.

— Я никогда не читала де Труа. — Вероятно, самый знаменитый из средневековых авторов, писавших об Артуре. — Я изучала средневековую Германию, а де Труа француз [39] .

Он пожал плечами… потом покачал головой и глубоко вздохнул.

— Простите. Я не хотел выплескивать на вас свое дурное настроение. Вчера убили одного моего знакомого. Мы не были близки или что-нибудь, но… Никак не подумаешь, что человека могут так убить. Остин привел меня сюда, потому что считал, что нам обоим это не помешает.

39

Кретьен де Труа, средневековый французский романист XII века. Томас Мэлори, английский писатель XV века, автор самого известного романа о короле Артуре.

— Вы знали охранника из резервации? — спросила я.

Теперь нужна осторожность. Не думаю, чтобы мои отношения с Зи стали общеизвестны, но и лгать не хочется. Не хочу обижать его больше, чем уже успела.

Он кивнул.

— Хоть он и был придурок, но такой смерти не заслуживал.

— Я слышала, взяли кого-то из малого народа. Считают, что он виноват. Ужасная история. Любого выбьет из колеи.

Он посмотрел мне в лицо, кивнул.

— Послушайте, — сказал он, — вероятно, мне нужно забрать Остина и уходить. Уже почти одиннадцать, а ему завтра к шести на работу. Но если вам интересно, мы с друзьями собираемся по средам вечером, в шесть. На этой неделе все необычно — раньше мы встречались у О'Доннелла. Мы говорим об истории и фольклоре. Думаю, вам понравится. — Он поколебался и торопливо добавил: — Это местное отделение общества «Светлое будущее».

Я откинулась на спинку.

— Ну, не знаю…

— Мы не громим бары. Ничего такого, — сказал он. — Просто разговариваем и пишем своим конгрессменам… — он неожиданно улыбнулся, и улыбка осветила его лицо, — а также конгрессменкам. Проводим исследования.

— Разве не странно? — спросила я. — Я хочу сказать, вы знаете валлийский и, совершенно очевидно, разбираетесь в фольклоре. А те из Общества, кого я знаю, обычно…

— Обычно любят малый народ, — закончил он деловым тоном. — Они едут в отпуск в Неваду, толкутся в барах для малого народа и платят проституткам из иных, чтобы те дали им ненадолго почувствовать себя не вполне людьми.

Я подняла брови.

— Жестокая характеристика.

— Они идиоты, — ответил он. — Читали когда-нибудь оригинал братьев Гримм? Малый народ — это вовсе не большеглазые добрые садовники и домовые, жертвующие собой ради детей, которых им поручили беречь. Они живут в лесу в пряничных домиках и поедают детей, которых заманивают к себе. Они завлекают корабли на скалы и топят уцелевших моряков.

«Вот и мой шанс, — подумала я. — Проверить эту группу, чтобы узнать что-нибудь полезное для Зи? Или ловко уклониться и не травмировать этого хрупкого — и знающего человека?

Зи мой друг, и он погибнет, если кто-нибудь что-нибудь не предпримет. Насколько мне известно, я единственная, кто в состоянии хоть что-то сделать».

— Это все сказки, — сказала я с необходимой толикой нерешительности.

— Библия тоже, — серьезно ответил он. — И любая из прочитанных вами исторических книг. Эти сказки передавались из уст в уста людьми, не умевшими ни читать, ни писать, в качестве предупреждения. Эти люди хотели, чтобы их дети поняли: малый народ опасен.

— Нет ни одного доказанного случая убийства или вообще причинения людям вреда малым народом, — сказала я, повторяя официальное утверждение. — Ни разу за все годы с тех пор, как они официально заявили о себе.

— Хорошие адвокаты, — задумчиво сказал он. — И подозрительные самоубийства иных, которых нельзя держать за железной решеткой.

Он убедителен — потому что прав.

— Послушайте, — сказал он. — Малый народ не любит людей. Мы для него ничто. До появления христианства и доброй стали мы были недолговечными куклами, склонными усиленно размножаться. А после стали опасными недолговечными куклами. У них сила, Мерси, у них магия, способная творить невероятные вещи. И все это есть в сказках.

— Тогда почему они нас не перебили? — спросила я. Вопрос не пустой. Я долгое время над этим думала. По словам Зи, Серые Повелители необычайно могущественны. Если христианство и железо для них такое проклятие, почему нас всех не извели?

— Мы им нужны, — ответил он. — Малый народ размножается с трудом, если вообще на это способен. Чтобы сохранить свою расу, им нужны смешанные браки. — Он положил обе руки на стол. — И именно за это они ненавидят нас больше всего. Они горды, высокомерны и ненавидят нас. Потому что мы им нужны. А как только эта необходимость исчезнет, они избавятся от нас, как мы избавляемся от тараканов или мышей.

Мы посмотрели друг на друга — и он понял, что я ему верю, потому что достал из заднего кармана небольшой блокнот и вырвал из него листок.

— Встреча в среду у меня на квартире. Вот адрес. Думаю, вам следует прийти.

Он взял мою руку и вложил в нее листок.

Когда его рука легла на мою, я почувствовала приближение Сэмюэля. Он положил руку мне на плечо.

Я кивнула Тиму.

— Спасибо за компанию. Вечер был очень интересный. Еще раз спасибо.

Прежде чем отпустить мое плечо, Сэмюэль сильнее сжал его. И пошел за мной, когда я направилась к выходу из пиццерии. Открыл передо мной дверцу своей машины, потом сел на место шофера.

Молчать было не в его характере — и это меня встревожило.

Я начала что-то говорить, но он поднял руку: просьба помолчать. Он не был сердит, и это меня удивило: значит, перед Тимом он играл. Но он не заводил мотор и не трогался с места.

— Я люблю тебя, — сказал он наконец с несчастным видом.

— Знаю. — В животе появились тугие узлы, и я забыла о Тиме и «Светлом будущем». Мне не хотелось делать это сейчас. Не хотелось никогда. — Я тоже тебя люблю.

Мой голос звучал не бодрее, чем его.

Он вытянул шею, и я услышала, как щелкнули позвонки.

— Так почему я прямо сейчас не разорву этого обтрепанного ублюдка на куски?

Я с трудом сглотнула. Ловушка? Есть ли верный ответ на этот вопрос?

— Хм-м. Ты не кажешься сердитым, — заметила я.

Он ударил по приборному щитку своей очень дорогой машины так стремительно, что я не увидела движение его руки. Не будь обивка кожаной, он разорвал бы ее.

Я хотела сказать что-нибудь забавное, но решила, что момент неподходящий. С шестнадцати лет я кое-чему научилась.

— Вероятно, я ошиблась.

Нет. Ничему я не научилась.

Он медленно повернул ко мне голову, его глаза стали жесткими осколками льда.

— Ты смеешься надо мной?

Я зажала рот рукой, но ничего не могла сделать. Плечи у меня задрожали, потому что я неожиданно поняла ответ на его вопрос. И это объяснило мне, почему его так беспокоит отсутствие припадка смертоносного гнева. Как и мне, Сэмюэлю сегодня вечером было откровение — и ему оно не понравилось.

— Прости, — сказала я. — Провал, верно?