Властелин колец

И Арагорн ответил ей:

– О госпожа, мое желание тебе известно. Ты долго хранила у себя то единственное сокровище, коего я взыскую. Но не в твоей власти дать мне его, даже если бы ты того пожелала. Лишь пройдя сквозь тьму, я обрету его.

– Что ж, может, то, что я дам тебе взамен, послужит тебе утешением, — молвила Галадриэль. — Эта вещь была оставлена мне на хранение, дабы я передала ее тебе, если ты пройдешь через нашу землю.

Она взяла с колен крупный прозрачно–зеленый камень, оправленный в серебро [298] . Брошь имела вид орла, распростершего крылья. Галадриэль подняла камень — и он вспыхнул, как луч солнца в свежей листве.

298

В НС (с. 248) можно прочесть, что у Толкина существовало две версии происхождения и смысла этого подарка Галадриэли. В Гондолине (см. прим. к этой части, гл. 4) эльфийским мастером Энердилом (синд. «одинокое острие»), который мечтал соединить воедино свет солнечных лучей и зелень листвы, был некогда создан камень с волшебными свойствами. Те, кто смотрел в этот камень, видели мир юным, а руки того, кто носил этот камень на груди, давали исцеление больным и страждущим. От Энердила камень попал к Идрил, дочери короля Гондолина Тургона; Идрил спасла чудесный кристалл из пожара Гондолина, когда тот был разрушен. Идрил стала женой человека — Туора и передала камень своему сыну Эарендилу (см. эту часть, гл. 1), запретив передавать его кому бы то ни было. Сама же она отплыла за волны Моря. Когда Эарендил покинул Средьземелье, камень был с ним. Однако по прошествии столетий камень Энердила (или его копия) вновь объявился в Средьземелье. Согласно первой версии, это был тот же камень, по милости Валар(ов) привезенный в Средьземелье Олорином (Митрандиром) (см. прим. к этой части, гл. 2, Он принадлежит к моему Ордену…). Он же и передал камень Галадриэли, сердце которой к тому времени снова обратилось к Валинору: она тосковала по его неумирающим цветам и деревьям. Передавая Галадриэли камень, который звался Элессар, Митрандир заповедал ей вручить его тому, кто будет носить то же имя. Согласно другой версии, Элессар Энердила так и остался в Валиноре, но по просьбе Галадриэли Кэлебримбор создал точное подобие этого камня, так как в искусстве не уступал Энердилу и в свое время тоже жил в Гондолине. Кэлебримбор любил Галадриэль и не мог отказать ей в просьбе. В некотором смысле камень Кэлебримбора по своим волшебным свойствам даже превосходил камень Энердила, но свет прежнего камня был чище, так как с тех пор Средьземелье накрыла тень, омрачившая свет солнца.

– В свое время я дала этот камень Кэлебриан [299] , своей дочери, — продолжала Владычица, — а та подарила его своей. Теперь он переходит к тебе как знак и символ надежды. Прими же ныне предреченное тебе имя: Элессар, Эльфийский Камень из рода Элендила!

Арагорн приколол брошь к груди — и всем показалось, что он стал выше и обрел поистине царственное величие. Бремя многолетних трудов и забот, отягощавшее его плечи, бесследно исчезло. Он выпрямился и произнес:

299

Дочь Кэлеборна и Галадриэли, супруга Элронда, мать Элладана, Элрохира и Арвен Вечерней Звезды.

– Благодарю тебя за дары, о Владычица Лориэна, что привела в этот мир Кэлебриан и Арвен Вечернюю Звезду! Может ли быть похвала выше этой?

В ответ Галадриэль наклонила голову и обратилась к Боромиру. Ему она подарила широкий золотой пояс, Мерри и Пиппину — маленькие серебряные пояски с золотыми пряжками в виде цветка, Леголасу вручила лук, какими пользуются Галадримы, — он был длиннее и крепче чернолесских, а тетива его сплетена была из волос эльфов. К луку прилагался полный колчан стрел.

– А для тебя, маленький садовник, любящий деревья, — сказала она Сэму, — у меня совсем крошечный подарок.

Она вложила ему в руку небольшую шкатулку из простого серого дерева, ничем не украшенную, кроме одной–единственной серебряной руны на крышке.

– Это «Г», что означает «Галадриэль», — ответила она на вопрошающий взгляд Сэма. — Но на твоем языке это может значить и другое — например, «грядка» или «гроздь». В этой шкатулке — земля из моего сада, а с ней — самое могущественное благословение, какое может дать Галадриэль. Оно не защитит тебя в пути, не спасет от опасности, но, если ты сохранишь эту землю и вернешься в конце концов домой, она вознаградит тебя за все. Если твой край будет разорен и опустошен — разбросай эту землю у своего дома, и во всем Средьземелье не будет сада, который сравнился бы с твоим! Когда твой сад расцветет, ты вспомнишь Галадриэль, и тебе покажется, что вдали блеснул свет Лориэна, хотя повстречался ты с нами в дни нашей зимы. Весна и лето миновали и не вернутся уже на землю — разве что как воспоминание!

Сэм покраснел до ушей, пробормотал что–то невразумительное и, крепко сжав коробочку, как можно изысканнее поклонился.

– Какого же дара испросит у эльфов гном? — И Галадриэль перевела взгляд на Гимли.

– Никакого, госпожа, — смиренно ответил Гимли. — С меня довольно и того, что я видел Владычицу Галадримов и внимал ее милостивой речи.

– Слышите, эльфы?! — воскликнула Галадриэль, оборачиваясь к своим подданным. — Пусть никто из вас не говорит больше, что гномы алчны и неблагодарны! Но все же, Гимли, сын Глоина, у тебя наверняка есть заветное желание, и, возможно, я могла бы его исполнить. Назови же его! Я не хочу, чтобы ты, один из всех, ушел без подарка!

– У меня нет заветного желания, о Владычица Галадриэль, — молвил Гимли, низко поклонившись, и вдруг запнулся. — Разве что… разве что если бы мне позволено было просить об одной милости — впрочем, просить о ней я не дерзаю, но твоя благосклонность внушает мне отвагу назвать свою просьбу. Так вот, я просил бы о пряди твоих волос [300] , что превосходят блеском все золото земли, как свет звезд превосходит сияние гномьих алмазов. Ты сама велела мне назвать свое заветное желание, о Владычица!

300

Когда Галадриэль жила в Валиноре, многие считали, что в ее волосах заключена частица Света Двух Деревьев, и ее родич — сам великий Феанор — обратился к ней однажды с просьбой подарить ему локон, но Галадриэль отказала ему, так как относилась к нему с подозрением. Без сомнения, эта история была известна лориэнским эльфам — немудрено, что они изумились дерзости Гимли и согласию Владычицы.

Один из литературных предшественников Толкина — Г.К.Честертон — в своей биографии католического учителя церкви св. Фомы Аквинского рассказывает о случае, который произошел со св. Фомой в церкви св. Доминика в Неаполе. Из деревянного распятия, перед которым молился св. Фома, донесся голос: «То, что ты написал, будет жить вечно. Выбери же себе любую награду из всего, что ни есть на свете». И св. Фома ответил: «Я выбираю Тебя».

Эльфы зашевелились, по их рядам пробежал потрясенный шепот. Кэлеборн глядел на Гимли с удивлением, но Владычица улыбнулась:

– Говорят, у гномов руки золотые, а язык деревянный. Но гном Гимли красноречив! Никто еще не обращался ко мне с просьбой столь дерзкой и вместе с тем столь учтивой! И как я могу отказать, если сама велела ему держать речь? Но скажи мне, что бы ты сделал с таким даром?

– Сохранил бы как сокровище, госпожа, в память о словах, которые ты произнесла при нашей первой встрече, — ответствовал Гимли. — И если когда–нибудь я вернусь в родные кузницы, то заключу твой дар в кристалл, который никто не сможет расколоть, и завещаю своим потомкам в знак вечного обета дружбы между народами Гор и Леса.

Тогда Владычица расплела одну из длинных кос, отрезала три золотых волоска и вложила в руку Гимли, молвив:

– С этим даром прими от меня вот какое слово. Я не предрекаю — предрекать сейчас нет смысла: по одну сторону — тьма, по другую — единственная надежда. Но если надежда наша оправдается, говорю тебе, Гимли, сын Глоина: золото будет само течь тебе в руки, но власти над тобой не возымеет.

– А теперь твоя очередь, Хранитель Кольца. — Она повернулась к Фродо. — К тебе я обращаюсь последним, хотя ты далеко не последний в череде моих дум. Для тебя я приготовила вот это.

Она подняла маленький хрустальный сосуд; тот брызнул лучами белого света.

– В этой склянице, — сказала она, — заключен свет звезды Эарендила, растворенный в воде из моего источника. Чем чернее будет ночь вокруг тебя, тем ярче он загорится. Пусть он укажет тебе дорогу во тьме, когда погаснут остальные огни! Помни Галадриэль и ее Зеркало!

Фродо взял скляницу, и в ее свете Владычица на мгновение вновь предстала ему в королевском обличии. Однако величие и красота ее уже не казались грозными. Фродо поклонился, но слов для ответа не нашел.

Владычица поднялась; Кэлеборн повел гостей обратно к причалу. На зеленом лугу сиял золотистый полдень, и вода блестела, как серебро. Все было готово. Отряд занял прежние места в лодках. Звонко прощаясь, эльфы Лориэна длинными серыми шестами оттолкнули их от берега. Лодки вышли на быстрину — и журчащая у бортов вода понесла суденышки вперед. На зеленом берегу, на остром конце Клюва, одиноко стояла Владычица; она молчала — как и те, кто покидал Лориэн. Проплывая мимо, они обернулись к ней и долго смотрели, как мало–помалу уплывает вдаль белое пятно ее платья. Ибо им внезапно пригрезилось, что это Лориэн, словно сверкающий корабль с зачарованными деревьями вместо мачт, удаляется, держа курс к забытым берегам, а они беспомощно и неподвижно покачиваются в лодках на окраине серого, безлистого мира.

Они все еще смотрели назад, когда струи Серебряной влились в быстрые воды Великой Реки и лодки, повернув, устремились к югу. Вскоре белая фигурка Галадриэли превратилась в маленькую блестку — словно окно на дальнем холме, в которое нечаянно ударил луч заходящего солнца, словно дальнее озеро, увиденное с горной вершины, — хрустальная искра на необъятном земном лоне. Фродо показалось, что Галадриэль подняла руки в последнем прощании, и попутный ветер донес слова ее песни — далекой, но внятной и отчетливой. Песня была на древнеэльфийском языке, на котором говорили эльфы, жившие за Морем, и Фродо не понимал слов — понимал только, что прекрасная мелодия не несет утешения.