Властелин колец
Шрифт:
В дни, последовавшие за коронацией, Король, воссев на трон в Королевском Зале Белой Башни, вершил суд и объявлял свою волю. Явились послы от многих стран и народов — с Востока, с Юга, от границ Чернолесья и из Дунланда. Сдавшиеся в плен восточные кочевники были помилованы и отпущены на свободу. С харадцами был заключен мир. Рабам Мордора Король даровал свободу и пожаловал в их владение все земли вокруг озера Нурнен. Перед Королем прошло много храбрых воинов, которые удостоились от него похвалы и награды.
Наконец Начальник Стражи привел на королевский суд Берегонда.
– Берегонд! — обратился к нему Король. — Твой меч пролил кровь в Усыпальницах, где на это наложен строжайший запрет. Кроме того, ты оставил свой пост в Цитадели, не испросив ни разрешения Наместника, ни разрешения своего командира. В прежнем Гондоре такие преступления карали смертью. Выслушай же свой приговор! Я снимаю с тебя наказание, ибо в бою ты выказал немалую доблесть и проступок твой совершен был единственно из любви к Властителю Фарамиру. Но ты должен будешь покинуть как Гвардию, так и Город. В стенах Минас Тирита отныне тебе не жить.
Кровь отхлынула от лица Берегонда, и он, пораженный в самое сердце, низко опустил голову. Но Король продолжал:
–
И Берегонд увидел, сколь справедливо и милостиво решение Короля, и лицо его просветлело. Преклонив колено, он поцеловал руку Арагорна и покинул Короля с великой радостью в сердце. А Итилиэн отошел Фарамиру, которого Король попросил поселиться на холмах Эмин Арнен, вершины которых были видны со стен Города.
– Крепость Минас Итиль в Долине Моргула должна быть стерта с лица земли, — сказал Король. — Может быть, место, где она стояла, со временем и очистится, но людям еще долго нельзя будет селиться на нем.
Последним Арагорн призвал Эомера Роханского. Они обнялись, и Арагорн сказал:
– К чему нам слова, к чему богатые дары и награды? Ведь мы братья. В счастливый час прибыл с севера Эорл Юный! Мир еще не знал такого благословенного союза, как союз наших стран, ибо ни один из наших двух народов ни разу не отступил от данных обетов и не отступит вовеки. Теоден Славный лежит теперь в Усыпальницах Минас Тирита и, если ты пожелаешь, навечно останется среди Королей Гондора. Но если ты решишь перенести его останки в Рохан, мы вместе отправимся в Рохан, дабы совершить погребение Теодена среди могил его предков.
– С той минуты, как ты встал передо мною из зеленой травы, я полюбил тебя, и этой любви уже ничто не угасит, — отвечал на это Эомер. — Но теперь я должен ненадолго отправиться домой, где мне предстоит залечить нанесенные моей земле раны и где я должен многое привести в порядок. Когда все будет готово, мы вернемся сюда за Павшим. Пока же пусть прах его покоится в Городе.
И Эовейн сказала Фарамиру:
– Я должна отправиться домой — взглянуть еще раз на свою родину и помочь брату. Но когда тот, кого я любила, как отца, обретет наконец покой в земле Рохана — я вернусь сюда.
Минули дни торжеств и ликований — и вот, на восьмой день мая, всадники Рохана подготовились к походу и Северным Трактом выступили в обратный путь. С ними отправились и сыновья Элронда. От самых городских Ворот до стен Пеленнора выстроились гондорцы, провожая своих союзников. После отъезда Рохирримов потянулись домой и остальные гости Города, прибывшие из далеких краев.
Между тем в Городе начались работы — и не было недостатка в добровольцах: многое надо было отстроить, восстановить, обновить. Предстояло залечить все шрамы, нанесенные войной, а с ними — искоренить самую память о Тьме.
Хоббиты, вместе с Леголасом и Гимли, остались пока в Минас Тирите: Арагорн просил их задержаться, не желая, чтобы разлука наступила слишком быстро.
– Всему когда–нибудь приходит конец, — сказал он. — Но я хотел бы, чтобы вы побыли здесь еще немного. История, в которой вам довелось принять участие, еще не кончилась. Близится день, которого я жду уже много лет с тех самых пор, как перестал быть юношей и сделался мужем. Когда же этот день наконец наступит, мне хотелось бы, чтобы мои друзья были рядом со мной.
Однако, что это за день, он утаил.
Жили друзья все вместе, в одном доме с Гэндальфом, и проводили время, как им того хотелось.
– Ты не знаешь, что за День имел в виду Арагорн? — спросил однажды у Гэндальфа Фродо. — Мы тут очень счастливы, хоть совсем не уезжай, но дни идут, и Бильбо нас, наверное, заждался. К тому же мой дом — в Заселье, а не здесь.
– Что касается Бильбо, — отвечал Гэндальф, — то он и сам предвкушает этот День, и для него не тайна, почему вы так мешкаете в Гондоре. Дни, конечно, идут, но ведь май еще не кончился, а настоящее лето не началось. Нам кажется, что в мире прошли века — так переменилось все вокруг, но, по счету деревьев и травы, еще и года не минуло, как вы отправились в путь.
– Эй, Пиппин! — засмеялся Фродо. — Слушай! Не ты ли мне говорил, что Гэндальф перестал скрытничать? Куда там! Тогда он, верно, просто устал от трудов праведных и слегка забылся. А теперь помаленьку приходит в себя…
– Многие любят заранее выведать, что подадут к пиршественному столу, — улыбнулся Гэндальф. — Но повар предпочитает хранить свой замысел в тайне, чтобы неожиданность сделала похвалы более пылкими. Кроме того, Арагорн ждет знака, а до тех пор…
Однажды друзья хватились Гэндальфа, но не смогли его отыскать и долго недоумевали — что бы могло значить это странное исчезновение? А Гэндальф, взяв с собой Арагорна, под покровом ночи вышел с ним за пределы Города, к южному подножию Миндоллуина. Вместе они отыскали там тропу, вырубленную в скалах много веков назад. Мало кто решался вступить на нее, потому что вела она в гору, к высоким уступам, на которые поднимались только Короли [637] . Гэндальф с Арагорном взошли по этой крутой тропе и оказались на высокогорном лугу, сразу за которым начинались вечные снега. Остановившись над пропастью, обрывающейся к Городу, они осмотрелись вокруг, ибо уже рассвело, и увидели внизу белые острия высоких точеных башен Цитадели, озаренные первыми лучами солнца, и цветущую подобно саду долину Андуина, и Мрачные Горы в золотистой дымке. Слева серой тенью виднелись скалы Эмин Муйла, и, как утренняя звезда, искрился вдали Раурос; справа, извиваясь, уходила к Пеларгиру лента Великой Реки, и озаренный край небес на горизонте напоминал о Море.
637
По–видимому, Миндоллуин по аналогии с Менелтармой, священной горой Нуменора, — являлся местом, где короли Гондора совершали службу Единому. О том, что могла представлять из себя эта служба в Нуменоре, в чем выражалась, можно только догадываться; по крайней мере, очевидно, что на Менелтарме приносили что–то вроде «бескровных жертв» Единому, причем обращаться к Нему с благодарением
могли не только Короли, но и обычные нуменорцы. В письме к Р.Муррэю от 4 ноября 1954 г. Толкин пишет (П, с.204): «Нуменорцы начали в мире новое и великое благое дело — и начали его как монотеисты; однако, как и у Иудеев… у них было только одно место для «поклонения Богу» — вершина горы Менелтармы, «Столпа Небес» (название это не было метафорическим, поскольку они не считали небо обителью Бога). Гора эта находилась в центре Нуменора, но ни храма, ни особых молитвенных зданий на ней не было, поскольку с храмами у нуменорцев были связаны далеко не самые лучшие ассоциации». И далее в том же письме (с.206): «Гондор унаследовал от Нуменора ненависть к Саурону, дружбу с эльфами, знание об истинном Боге… Но святилище Бога на Горе исчезло с лица земли, и настоящей замены ему не было. Также, когда пришла в упадок династия королей, утратили гондорцы и свой эквивалент «священства» (Король и священник в понятии нуменорцев были неразделимы). Поэтому, хотя Бог (Эру) был основой «светлой» нуменорской философии <<Были и «злые» нуменорцы, последователи Саурона, но о них в ВК говорится лишь намеками; страшные Короли, ставшие потом Назгулами, или Кольцепризраками, из их числа. — Прим. автора.>> и главным фактором, определявшим понимание истории в Нуменоре, — во времена Войны за Кольцо у Него не было в Средьземелье ни культа, ни святилища. Эта разновидность «негативного» знания истины была характерна для всего Запада в целом и для всей той области, что находилась под влиянием нуменорцев: здесь отказывались поклоняться чему бы то ни было «сотворенному», и прежде всего — «черным властелинам», демонам из числа слуг сатаны, будь то Саурон или кто–нибудь другой; дальше, однако, дело почти не шло. Как мне кажется, у них не было просительных молитв к Богу, зато они сохранили привилегию благодарить Его… Позже выяснится, что на Миндоллуине, по–видимому, было особое «святилище», куда могли подниматься только Короли; согласно древнему обряду, они приносили там от имени своего народа благодарение и возносили хвалы. Но обычай этот был позабыт. Его обновил только Арагорн… Подразумевается, что с восстановлением линии королей–священников (потомков Лутиэн Благословенной, Эльфийской Девы) (см. прим. к этой главе, ниже, …Арагорн, Король Элессар, обручился с Арвен Ундомиэль…) службы Богу возобновятся и Его Имя (или одно из наименований) будет слышаться чаще. Но пока длится в Средьземелье нуменорское владычество, храма Истинному Богу в нем не воздвигнут».– Твое Королевство перед тобою, — сказал Гэндальф. — Но ты видишь только малую часть его, только самое сердце твоих будущих владений. Третья Эпоха кончилась, началась новая. Твоя задача — выпестовать ее с самого первого ростка и сохранить все, что можно сохранить. Ибо спасти удалось многое, но многому суждено и прейти. Три Кольца лишились былой власти. Все земли, которые ты видишь с этой высоты, и все земли, лежащие за горизонтом, отойдут к людям. Настала эпоха владычества Людей [638] , и Старшему Племени придется умалиться или покинуть эти края совсем.
638
В письме к Р.Муррэю от 4 ноября 1956 г. (П, с.204) Толкин пишет: «История о них [[нуменорцах]] и Арагорне представляет собой миф, плавно переходящий в Историю, где владычествуют люди; Тень, конечно же, в том или ином виде появится снова (как недвусмысленно предсказывает Гэндальф), но никогда уже (разве что перед Последним Концом <<Имеется в виду предсказанное в Откровении Иоанна (Апокалипсисе) пришествие Антихриста, который явится незадолго до конца света и будет человеком из плоти и крови.>>) злой демон не воплотится как реальный враг, как существо из плоти и крови; он будет направлять людей по своим путям и создавать из людей всевозможные помеси полузлых и несовершенно–добрых людей… а также наводить сумерки сомнения — такие ситуации он любит больше всего (их можно наблюдать уже и во времена ВК…): это станет (и уже стало) нашей — более трудной, чем у них (героев ВК. — М.К. и В.К.), — судьбой. Но если представить себе людей, живущих в мифологическом времени, где зло по большей части существовало в воплощенном виде, людей, для которых физическое сопротивление этому злу было главным выражением их преданности Богу, — то, полагаю, все «добрые» люди этого мифологического времени будут именно такими, какими их изобразил я: они будут сконцентрированы на «негативной» стороне истины, т.е. на сопротивлении лжи, в то время как истина будет являться им более в образах истории и философских категориях, нежели в формах религиозных». В письме в издательство Houghton and Mifflin (1955 г., П, с.220) Толкин пишет: «…единственная критика, которая меня серьезно обеспокоила, — это замечание, что в Средьземелье якобы «нет религии» (и «нет женщин» — но это не так важно, да и неправда). Это мир «естественного богословия», где господствует единобожие. Здесь нет ни церквей, ни храмов, ни религиозных обрядов и церемоний — но эта странная деталь является просто–напросто частью изображенного мной исторического климата. Отсутствие храмов найдет себе исчерпывающее объяснение, если будет опубликован Сильмариллион и другие легенды ПЭ и ВЭ (а это теперь вполне вероятно). Сам я христианин; но Третья Эпоха — мир не христианский». См. также прим. к гл.5 ч.4 кн.2, Наше Предание делит людей на Западный, или Горний, Народ и… на Обитателей Сумерек.
– Я хорошо знаю это, друг мой, — сказал Арагорн. — Но мне еще нужен будет твой совет.
– Недолго мне быть твоим советчиком, — возразил Гэндальф. — Моим временем была Третья Эпоха. Я был послан сюда как враг Саурона. Теперь мой долг исполнен. Я скоро покину Средьземелье. Бремя ляжет на тебя и твой род.
– Но я умру, — сказал Арагорн. — Я смертен, и хотя, будучи прямым потомком людей Западной Расы, я проживу гораздо дольше других, срок моей жизни все–таки недолог. Когда те, кого сегодня носит материнская утроба, родятся, вырастут и состарятся — я состарюсь вместе с ними. Если мое желание не исполнится, кто будет после меня править Гондором и остальными народами, которые чтут Белую Башню как свою королеву? Дерево на площади Фонтана по–прежнему сухо и не плодоносит. Увижу ли я знак, что когда–нибудь все станет иначе?