Влияние восточного богословия на западное в произведениях Иоанна Скота Эригены
Шрифт:
Частого обращения Эригены к Августину нельзя не заметить при первом же знакомстве с его сочинениями, и оно отмечается и западными исследователями. Но на Августина, в то же время, авторы, писавшие об Эригене, смотрят обыкновенно лишь как на посредника при передаче восточного же,. неоплатонического влияния, особенности же августиновского воззрения оставляют без внимания [141] . Между тем, мысль об особом значении спекуляции Августина для Эригены является сама по себе настолько естественной, что она не представляет чего-либо нового и для западных ученых, хотя доселе она не только не получала надлежащего раскрытия, но не всегда и припоминается.
141
Уже Штауденмайер замечает, что Августин должен был иметь важное значение для Эригены и что на него Эригена чаще всего (am meisten, unendlichmal) ссылается. Но рассуждая «о происхождении спекулятивного богословия и его Р*звитии до времен Эригены» (гл. IV), он не отмечает здесь особенностей воз–зреиий Августина в сравнении с восточными богословами; Дионисия Ареопа–гата и Максима Исповедника он при этом даже не хотел бы вводить в свой °черк, как представителей собственно мистики, и говорит о них (кратко) лишь между сылок на них Эригены. Staudenmaier. J. Sc. Erigena. 274. ff., 288–291. По «кроме влияния греческих писателей, Эригена испытывает влияние lasst sich bestimmen) и со стороны величайшего отца латинской церкви, Августина, хотя в последней инстанции греческое влияние на него остается прео6ладающим и должно было остаться преобладающим уже и потому, что и у Августина он заимствует идеи, которые притекли к последнему из греческих источников». Huber, 430. Кристлиб не только знает, что Эригена «очень часто» обращается к Августину, но и ссылается на указатель цитат к сочинению «О разделении природы», помещенный в издании Гэля; тем не менее он имеет неосторожность сказать в другом месте, будто «ни на какого философа, ни на какого отца церкви, ни даже на само Св. Писание не ссылается Эригена столь часто, как на Дионисия; почти на каждом [!] листе сочинения de divisione naturae находим цитаты из него». Christlieb, 118, Anm. 5, 12. По словам новейшего французского исследователя в области истории схоластической философии, Пикавэ, «Иоанн Скот был, без сомнения, последователем неоплатоников, доктрины которых он заимствовал у бл. Августина и еще более у псевдо–Дионисия Ареопагита», хотя «вообще он был богословом и философом, обладавшим исключительной смелостью (d'une hardiesse singulifere), который считал себя обязанным всюду следовать разуму». F. Picavet. La scolastique Revue Internationale de l'enseignement. T.25. 1893. 352.
Что в Эригене «августиновских элементов было столь же много, как и неоплатонически–ареопагитских, — говорит один из западных ученых, специально интересовавшийся Августином и занимавшийся изучением его, Рейтер, — это конечно не есть новая истина (keine neue Erkenntniss); однако хорошо, по крайней мере, и то, что эту, давно приобретенную, истину
142
H. Reuter. Augustinische Studien. Gotha. 1887. 510.
143
H. Reuter. Geschichte der religiosen AufklSrung im Mittelalter. I. Berlin. 1875. 52, 55–56.
144
W. Cunningham. St. Austin and his place in the history of Christian thought. London. 1886. 144, 149–150.
Насколько известно, лишь в очерке на итальянском языке, посвященном Эригене и его воззрениям и принадлежащем Капелло, при рассуждении об историческом положении Эригены, с определенностью высказывается мнение об особом специфическом влиянии Августина на Эригену, и это влияние определяется в общем верно, когда говорится, что именно «глубокое изучение бл. Августина (и вместе, по автору, известное знакомство с аристотелевскими доктринами) привело ирландского философа к тому рациональному психологизму (psicologismo razionale), который составляет специфическую черту философии латинских отцов и схоластических ученых», и что вследствие этого «абсолютный онтологизм» неоплатонической спекуляции, под влиянием которой он также находился чрез посредство восточных отцов, подвергся у него существенному изменению. Однако и здесь положение это не нашло надлежащего раскрытия и применения при изложении самой системы Эригены [145] .
145
Capello. 82. Капелл о признает при этом Эригену, в отношении к его учености и даже самой спекуляции, собственно представителем ирландских школ, в которых сохранялись традиции школы Леринского монастыря, насажденные в них еще Патриком, просветителем Ирландии, и имело место изучение Марциана Капеллы (свободных искусств), греческих отцов и бл. Августина; основные идеи своей системы философ, по его мнению, должен был иметь еще до прибытия своего во Францию, так что и знакомство с Дионисием и Максимом не дало ему в действительности чего-либо по существу нового для него. чВ этих школах, — говорит автор, — и именно в период наивысшего их развития, воспитался Скот Эригена; из этих школ он заимствовал, вместе с знанием языков античной литературы, основные начала своей доктрины, равно как особые стремления и наклонности своего гения; таким образом, из них он совершенно объясняется (4 interamente spiegato). Скот Эригена есть, следовательно, прежде всего избранный ученик школ своей родной страны, благородный (nobite) представитель их Духа, наиболее точный образ своей нации. Пусть он будет александрийцем по общим началам своего учения, по неопределенным потребностям своего сердца, исполненного живой любви (vivamente innamorato) к истинному и доброму, — но он не может назваться непосредственным и прямым учеником Плотина и Прокла; его учение есть естественный и несомненный результат, равно как наиболее совершенное выражение того направления (corso) идей, которое, получив начало от Кассиана в монастырских школах южной Франции, полного развития Достигло в ирландских школах» (83–84). Доказать все столь смело высказываемые здесь положения автор, однако, едва ли был бы в состоянии, и на самом Деле, как замечает Пикавэ, имеющий в виду именно обширное сочинение об ирландских школах и ирландских ученых Гили (1изд. 1890г.), «новые исследования о древних школах Ирландии не помогли нам уяснить, каким образом Могли эти школы выпускать учеников со столь обширной и сильной эрудицией, какой обладал Иоанн Скот», не говоря уже о том, что в отношении к спекуляции ригена остается совершенно исключительным явлением и между ирландски–и учеными. Cf. F. Picavet. Travaux rccents sur le –tomisme et la scolastique. «evue philosophique. 1893. T.35. 411.
В действительности бл. Августин имел величайшее значение для Эригены именно как представитель западной богословской спекуляции, отличающейся более или менее по своему характеру и результатом от спекуляции восточной. Отсюда отразившееся в произведениях западного мыслителя влияние известных восточных писателейбогословов, сколь бы значительно оно ни было, должно было явиться собственно лишь влиянием восточного богословия на западное в лице этого мыслителя, жившего на западе, но стремившегося к востоку, и вовсе не предполагает само по себе совершенного отрешения его от почвы западной спекуляции, — как от ее формальных принципов, так, в большей или меньшей степени, и от добытых ею результатов. При рассмотрении с этой именно точки зрения развития системы Эригены, как представляющей своеобразное усвоение западным мыслителем, воспитанным на основе принципов и воззрений августиновской спекуляции, результатов спекуляции восточной, может быть, сделается несколько понятной возможность появления в IX веке этой системы с ее характерными особенностями. Уяснение же исторического положения мыслителя может в то же время приблизить и к пониманию смысла его воззрений.
Соответственно сказанному, в предлагаемом исследовании, после сообщения необходимых сведений о личности Эригены и его научнолитературной деятельности (I глава), прежде всего делается попытка определить более или менее точно на основании заключающихся в его сочинениях данных, какие явления из области предшествовавшего ему развития мысли должны быть признаны прецедентами, имевшими непосредственное, так сказать, и наиболее важное для него значение, и как он относится к ним (II). Такими прецедентами являются воззрения — с одной стороны — бл. Августина, как представителя западного богословия, с другой — некоторых представителей восточного богословия — св. Дионисия (Ареопагита), св. Григория Нисского и св. Максима Исповедника. Характеристика и изложение общих результатов спекуляции этих представителей западного (III) и восточного богословия (IV) предшествуют рассмотрению системы самого Эригены. Затем определяются характерные особенности спекуляции Эригены с формальной стороны по сравнению ее с спекуляцией богословов–предшественников его и указывается общий смысл его системы (V). Наконец, излагается самая система с подразделением ее на учение о Боге и происхождении от Него всего (VI) и учение о человеке и возвращении через него всего к Богу (VII). В заключение, делается несколько замечаний о судьбе идей и сочинений Эригены на западе в средние века и предлагаются общие выводы по вопросам о происхождении и смысле его воззрений.
Глава 1. Иоанн Скот Эригена и его произведения
Славе великого ученого и философа, которую оставил по себе Эригена, далеко не соответствует точность и полнота дошедших до нас сведений о внешних обстоятельствах его жизни. У современников его можно встретить лишь весьма немногие, случайно сообщаемые, известия о его личности. «Как будто, по–видимому, — говорит по этому поводу Куртц, — полное неведение, в каком оставили нас относительно обстоятельств жизни величайшего ученого и глубочайшего мыслителя своего времени все решительно писатели IX века (которые, однако, могли и должны были иметь о том более точные сведения), должно быть рассматриваемо как фактическое засвидетельствование того, что его появление было аномалией в духовном развитии того времени» [146] . Из собственных сочинений его можно извлечь также очень немного биографических данных. Сведения же, сообщаемые позднейшими писателями, признаются большей частью не особенно ценными, как не нашедшие пока достаточного подтверждения в более древних памятниках. Место и время рождения Эригены, обстоятельства его воспитания и жизни до прибытия во Францию, ко ДВору Карла Лысого, частные обстоятельства жизни и деятельности его здесь, обстоятельства последних лет его жизни, год и место его смерти, — все это покрыто мраком неизвестности и может быть предметом только более или менее вероятных догадок. Самое имя «Эригена”, которое усвояется ему в настоящее время, его происхождение и значение до сих пор не разъяснено вполне удовлетворительно [147] .
146
J. H. Kurtz. Handbuch dег allgemeinen Kirchengeschichte. Mitau. 1856. II, 1, S 555–556.
147
О жизни Эригены подробно говорят: Staudenmaier, Bonner Anonym, Christlieber Huber, Hermens.
От эпохи, в которую жил сам Эригена, мы имеем прежде всего Иердо засвидетельствованным его кельтское происхождение, и именно из Ирландии. На кельтское происхождение Эригены указывает имя его, с каким он был известен у современников, Scotus или Scotigena. Что под Скотией, из которой он происходил, нужно разуметь Ирландию, Scotia major, об этом можно заключать из слов Пруденция Труаского, который прямо говорит, что Эригену, с его «кельтским красноречием», даровала или прислала Галлии Ирландия (Galliae transmisit Hibernia) [148] . На происхождение из Ирландии так или иначе указывает, по–видимому, и имя «Эригена», по более вероятному объяснению, переделанное из первоначального Ierugeпа — урожденец «острова святых» (insula sanctorum), как называлась иногда Ирландия [149] . Ирландия, в монастырях которой находило убежище просвещение и хранилось до позднейшего времени знание греческого языка, была страною, где скорее всего Эригена мог получить свое первоначальное образование. Но где именно и когда он полился, где и под чьим руководством воспитывался, долго ли оставался в Ирландии, об этом не имеется сведений. Предположения, что он родился между 800 и 810–815 годами или в 828 году, не имеют каких-либо прямых и твердых оснований для себя. Рассказ о путешествии на восток с целью образования основывается на недоразумении, которое в настоящее время окончательно выяснено, именно на смешении Иоанна Эригены с позднейшим Иоанном Патрицием Испанским [150] .
148
Floss, с.351–352.
149
В рукописях сочинений Эригены, как показано это издателем их Флоссом, это имя встречается почти только в надписании перевода творений Дионисия Ареопагита и именно в форме Ierugena в 6 кодексах (sec. X-XI, XI, XII, XIV, XIV и XV; De praedest. cod. sec. X, mann forte s. XV: Erugena) и Eriugena в 2 (cod. florent. XI-XII darmstad. XII); у Вильгельма Мальмсберийского (XII) указывается еще чтение Heruligena; Erigena уже у Сигиберта de Gembloux (t 1112) (Fabricius. Biblioth. eccles. Hamb. 1718. p. 104; cf. ibid. Eurigena), затем у Трите–мия († 1516). По Флоссу, Ierugena сложено из греческого , т. е. , и gena, наподобие встречающегося у Эригены слова Grajugena (Floss, с. 1236; cf. alienigena с. 339, monogena, heterogena с. 502, Francigena с. 1029, almigena с. 1223, Christigena с. 1228, terrigena с. 1233, caeligena с. 1221, 1235; cf. Scotigena с. 1027–1028), в Eriugena изменено некоторыми переписчиками, потом было читаемо как Erygena, откуда образовалось наконец Erigena. Floss, § 17. Менее вероятно производство'от , Hibernia (=Erin), предлагаемое Губером, равно как некоторые другие. Huber, 36–40. Christlieb, 16–21. Hermens, 7–10.
[Из Дополнения: В последнее время правильной, первоначальной формой имени ирландского философа стали признавать не Ierugena, a Eriugena, основываясь именно на свидетельстве наиболее древних рукописей перевода Дионисия, у Флосса не упоминаемых. Таковы cod. Berolin. 46 (olim Bituric.) s. X и cod. Bernens. 19 s. X-XI, и вообще, по Траубе, кодексы так называемой у него франкогалльской фамилии (ср. ниже, с.71, дополн. к с. 70i). EriugenaScotti-gena, или собственно=Hibernigena, из ирландского Eriu, Ирландия, и греческого gena, по–ирландски должно бы быть Eirindach. LTraube (О Roma nobilis). Philo-logische Untersuchungen aus dem Mittelalter. Abhandlungen der philosophish-philologischen Classe der kSniglichen bayerischen Akademie der Wissenschaften.
B. XIX. Mflnchen. 1892. II Abth. (1891). 360–361; также Poetae. III. 1896. 518–519. Cf. C. Bflumker в Jahrbuch far Philosophie u. speculative Theologie v. Commer. VII. 1893. 346; VIII. 1894. 222. Между прочим, еще Гэль, замечая против чтения Heruligena, что «omnes codices mss. uno quasi ore ei contradicunt, et perpetuo prae se ferunt aut Erigenam aut Eriugenam», говорит далее: «Saepius in antiquis libris Eriugena dicitur quam Erigena; certe in codice ultimae antiquitatis (qui nunc serva-tur in Bibliotheca collegii S. Trinitatis Cantabr.), quo usus est Usserius Armachanus, et ego quoque, scribitur Eriugena, non Erigena Ita quoque Suffridus Petri, ita in suis reperit Dionysius Petavius, ita Philip. Labbeus»; с производством имени Эригены от Erin он однако не соглашается, потому что, по его мнению, в таком случае это имя должно бы иметь форму Erinigena, и выводит его из названия местечка Eriuven, или области Ergene (Eiynug, Ereinuc) в Англии. Floss, с.94–95. Гили, хотя знает, по–видимому, только два позднейшие, указанные Флоссом, манускрипта с чтением Eriugena, тем не менее отдает ему предпочтение перед Ierugena («as being a far simpler and more natural form») и замечает, что Eriu есть древний именительный падеж и эта форма, благодаря окончанию на гласную, была более удобна для сложения, нежели родит, падеж Erin. Healy, 578. (О названии insula sanctorum, по–ирландски Inis па Naomh, cf. 631.)
Пуль признает, что Eriu в форме Eriugena несомненно происходит от Erin; но в то же время находит, что другая форма, Ierugena, внушает мысль о происхождении Ieru от . Poole. Diet, of nat. biography. LI. 1897. 115–116. В действительности, если форма Eriugena есть древнейшая и подлинная форма имени Иоанна Скота, всетаки остается неясным, каким образом могла произойти из нее форма Ierugena, встречающаяся почти во всех кодексах других фамилий, по Траубе, кроме Франко–галльской (в codd. Vat. 177 и 176 s. XIV надписания нет, Floss, 1035б, и *» видно, где должно стоять в них Ierugena, Floss, § 17, p. XIX; нет заглавия и в CM. Cassin. 221 XI). Erigena у Сигиберта и Erugeria в надписании на cod. Paris. 13386 X De praedestinatione от XV в. могут быть объясняемы из Eriugena при предположении пропуска букв и или i; не совсем понятно чтение Eurigena у Сигиберта в некоторых списках его произведения (cod. Gemblac. sec. XII ineuntis, cod. Affigemensis, scriptus ante a. 1189; cf. Fabricius, I. e., Migne, s. l. 1.160, c.568), * оно не стоит вместо Eriugena. Erigena у Тритемия едва ли не ведет начало ОТ Сигиберта; от Тритемия могли заимствовать эту форму другие (Usserius, HSJ2; Gale).].150
K. L. Poole. Illustrations of the History of Mediaeval Thought in the departments of theology and ecclesiastical politics. London. 1884. Append. I. p.311–312.
Впервые Эригена выступает в истории, как пользующийся уже известностью и уважением ученый, в половине IX века, во Франции, при дворе короля Карла Лысого. Переселение Скотов в Галлию и вообще на континент Европы, вследствие постигших их отечество стеснительных обстоятельств, было в то время довольно обычным явлением. Переселялись в числе других и лица, обладавшие ученостью, которые принимаемы были с благосклонностью, особенно в Галлии, где оказывали им покровительство сами короли [151] . Внук Карла Великого, сын Людовика Благочестивого и Юдифи, Карл Лысый (род. 823, 843–877) был по преимуществу известен как просвещенный ревнитель науки и покровитель ученых. Интерес к науке был возбужден в нем еще в детстве, благодаря стараниям его матери о его образовании; и когда он вступил на престол, он превратил свой дворец как бы в ученое учреждение, окружив себя представителями тогдашней учености. Интерес к науке и заботы о ней не ослабевали в нем, несмотря на все политические волнения того времени ‘.
151
H. Zimmer. Uber die Bedeutun8 des irischen Elements f"ur die mittelalterliche Cultur. Preussische Jahrb"ucher, LIX. 1887. S. 27 ff. Здесь указываются следующие ирлндские ученые, переселившиеся в Галлию: Иосиф, друг Алкуина; Климент (t 826, — exul hibernicus?) и пришедший, вероятно, с ним Дунгаль, занимавшийся астрономией и принимавший участие в богословских спорах; Дикуиль, астроном и географ того же времени; затем Эригена; Седулий Скот, оставивший после себя стихотворения (840–860), и с ним другие «ученые и грамматики» в Люттихе; Круиндмель (Cruindmel). В восточной половине франкского государства были: Виргилий, еп. Зальцбургский (743–784); Добда, того же времени; затворник Финдан (851–878). В С. Галлен пришел еп. Марк с племянником Мён–галем (MOngal, ок. 850). Ср. Dttmmler. Geschichte des ostfrankischen Reichs. III2. Berlin. 1888. S. 656–7, где называется еще ученый Израиль, более позднего времени.
При дворе этого государя, когда «чуть не вся Ирландия со своими учеными (cum grege philosophorum)», по выражению Гейрика, переселилась в Галлию, когда прибыл, например, сюда из Ирландии Британский епископ Марк, «привлеченный щедротами благочестивейшего короля Карла» [152] , и другие, появляется и «пришелец» (advena) Эригена, как он сам в одном стихотворении называет себя. Неизвестно, когда он пришел сюда; полагают, что не позже 847 года, судя по знакомству и даже дружеским отношениям между ним и жившим при дворе Пруденцием, который в этом году назначен был епископом в Труа (Troies) [153] . Король, «плененный, как выражается Вильгельм Мальмсберийский, чудом учености», какое представлял из дебя Эригена, приблизил его к себе более других. Занимал ли Эригена официально должность учителя при дворе, об этом нет достоверных сведений [154] . Несомненны лишь в общем близкие личные отношения его к королю. По словам Вильгельма Мальмсберийского, философ разделял с королем стол и был его неразлучным спутником. Никогда между ними не было разногласия, так как король не обижался даже иногда резкими ответами и замечаниями вспыльчицого «учителя», как он обыкновенно называл его. Трудно сказать, насколько достоверны эти сообщаемые писателем позднейшего времени сведения [155] . У самого Эригены, в его произведениях, касательно отношений его к Карлу встречаются только немногие и недостаточно отределенные указания, не вполне согласные с рассказами Вильгельма. Воздавая похвалы Карлу, также супруге его Ирминдруде [156] , и вознося о нем молитвы Богу [157] , Эригена называет себя в некоторых стихотворениях «недостойным рабом», который, выступая в качестве поэта, исполняет лишь долг перед своим владыкой, ожидая от него награды [158] ; однажды он с огорчением замечает, что муза его осталась без награды в предыдущий раз [159] . Но едва ли нужно видеть в подобных словах и выражение «чрезмерной лести» со стороны философа [160] . Чувства его ввиду, с одной стороны, всеми единогласно признаваемой за Карлом славы образованного и щедрого покровителя науки, с другой, ввиду особенно важного значения покровительства короля именно для Эригены, как это можно видеть из далее излагаемых обстоятельств его жизни во Франции, могли быть искренними [161] .
152
Migne, s. 1.1.124, с. 1133, c. 1245.
153
Christlieb, 24. Hvber, 42.
154
Об Эригене как начальнике парижской придворной школы, говорится только В письме Николая I к Карлу Лысому в неподлинной его редакции (Floss, С» 1025–1026). Но школа в то время даже не находилась в Париже. DOmmler, III2, 052, Anm.
155
Willelmus malmesberiensis. Epist. ad Petrum: [Erigena], relicta patria (-Pannonia по Вильгельму), Franciam ad Carolum Calvum venit, a quo magna dignatione susceptus familiarium partium habebatur, transigebatque cum eo (ut alias dixi) tam serla. quam joca, individuusque comes tam mensae, quam cubiculi erat: nec unquam inter eos fuit dissidium, quia miraculo scientiae ejus rex captus, adversus magistrum quamvis ira praeproperum, nec dicto insurgere vellet. Floss, c.92D. В соченении De Pontificibus 1. V у него приводится рассказ, имеющий характер анекдота, о том, ПК однажды, за столом, на шутливый вопрос короля по поводу какой-то допущенной Эригеной неловкости: «Quid distat inter sottum (глупец) et Scottum?» Эригена отвечал сидевшему напротив королю: «Один только стол (Tabula tantum)". В другой раз, рассказывает Вильгельм, когда принесены были к столу три рыбы, две большие и одна маленькая, и когда король предложил Эригене поделиться ими безобидно с двумя присутствовавшими за столом клириками внушительных размеров, Эригена предоставил двум клирикам одну маленькую рыбку, а себе, обладавшему весьма незначительною на вид фигурой (perexilis corporis), оставил две большие. «Здесь один небольшой и две большие, — сказал указывая на себя и на две рыбы, в оправдание такого раздела, — и там — два большие (необъятной величины клирики) и одна небольшая (рыба)». Floss, Губер с недоверием относится к этим анекдотам. Huber, 48–49.
156
Praefat. ad versionem Dionysii, c.1031. Versus, Sectiol, IV; S. II, II, 8–11; S. Ill, I. 1–8; S. V, 20.
157
Versus, S. I: I, 47–56; II, 61–66; III, 61–74; IV, 38–52; V, 41–50; VI, 32–36; VII, «-24; VIII, 80–84; S. И, II, 5–20; S. IV, 78–84; S. V, I, 11. 15 (18). 19. 20.
158
Versus, S. I, II, 81–82; II, 69–72: servulus indignus. S. Ill, I, 8. Praef. ad vers, с. 1193: extremus servorum vestrorum.
159
Versus, S. I, VI, 37–40.
160
Huber, 48; die ttbertriebenen Schmeicheleien.
161
Hermens, 26–28. Из исторических обстоятельств времени у Эригены указываются: междоусобия сыновей Людовика Благочестивого, Praefatio ad vers. Dionysii, с. 1031: civilium plusque quam civilium bellorum maximae assiduaeque perturbationes; поражение Людовика Немецкого 859 года 15 января, Versus, S. 1, 1, 57–78; нападения норманнов, Praef., с. 1031; Versus, S. I, 55–56: pagana rostra; S. I, II, 62: hostis ferox (?); S. I, IV, 47–50: pagani piratae; построение и украшение королем храмов, S. III, 67–74; S. I. IV, 35; S. II, II, 15—20: Dionysii, aedes, cf. S. V. 11; S. IV, I, 85–100: aedes Mariae.
Едва, однако, Эригена успел найти себе спокойное пристанище при дворе короля после различных скитаний в пределах Галлии, когда он, по его выражению, подобно кораблю под влиянием различных течений носим был по волнистому и бурному морю державы франкского монарха [162] , как разразилась над ним буря, виновником которой был отчасти он сам. Высокое уважение, которым он пользовался и как ученый, и как «святой во всех отношениях муж» (vir per omnia sanctus) по своей жизни, по отзыву Анастасия Библиотекаря [163] , послужило, нужно думать, поводом к тому, что он вовлечен был в область церковно–практических интересов, в спор о предопределении, возбужденный Готтшалком. Гинкмар Реймсский и Пардул Лаонский, надеясь получить от ученого Эригены окончательное и вполне авторитетное решение вопроса о предмете спора, после того как учение Готтшалка осуждено уже было на двух соборах (в Майнце 848 и Керси 849), обратились к Эригене с настоятельным требованием — написать в опровержение Готтшалка сочинение. Сам король поддерживал это требование [164] . Философ заранее предвидел недоразумения, какие вызваны будут его мнениями [165] , однако не отказался принять участие в защите «кафолического исповедания» и написал в 851 году сочинение «О предопределении» [166] . То, что он предложил в этом сочинении, поразило, можно сказать, своею неожиданностью представителей франкской ортодоксии. Решение вопроса, которое он дал здесь с отвлеченно–философской точки зрения, пользуясь правилами науки, «называемой обыкновенно у греков философией» [167] , не применяясь к практическим потребностям времени, допустив притом крайние натяжки в истолковании некоторых мест в творениях бл. Августина, для франкских богословов показалось ересью более опасною, чем само учение Готтшалка. От Готтшалка внимание теперь было перенесено на Эригену и предметом опровержений сделалось уже его сочинение. В то же время, пригласившие Эригену к участию в споре Гинкмар и Пардул, которые оказались в очень неловком положении и вовсе не думали соглашаться с его учением, подвергались нападкам со стороны южногалльских богословов. Спор тяргим образом осложнился. Сначала борьба велась чисто литературяии путем, потом вопрос рассматриваем был на соборах.
162
De praedest. praefatio, c. 555–556.
163
Anastasii ad Carolum calvum literae. Floss, c. 1027–1028.
164
Pardulus laud, apud Remig. (De tribus epist. cap. 39). Scotum ilium, qui est in palatio regis, Ioannem nomine, scribere coegimus. Floss, c. 89. Huber, 59. — Erigena, De praed. praef. c.356: ad testimonium vestrae orthodoxae professionis vobis jubentibus scribere curavimus; cap. I, §11, c.358: respondere compellimur jubentibus<..·>catholicae Ecclesiae vigilantissimis pastoribus,<…>annuente praesertim orthodoxissimo principe domino venerabili Carolo.
165
De praed. praef. c.357.
166
H. Sdirars. Hinkmar Erzbischof von Reims. Freiburg im Brisgau. 1884. S. 115, m. 24. При изложении истории спора о предопределении необходимо иметь в виду поправки к прежним исследованиям, делаемые в этом сочинении. S. 108–126.126–150.
167
De praed. cap. I, § I, с. 357.
Венилон, архиеп. Санский (Sens), извлек из сочинения Эригены 19 пунктов и прислал Пруденцию Труаскому, своему суффрагану, с поручением написать опровержение. Последний достал и само сочинение Эригены. Он нашел у него «яд пелагианского неверия, по местам безумие Оригена, также неистовство еретиков Коллириан», усмотрел сходство его в особенности с Юлианом экланским [168] , вообще нашел в его книге, направленной, под именем Готтшалка, против всех нафоликов, богохульства, которые произвели на него тем более тягостное впечатление, что прежде он находился в дружеских отношениях к Эригене. «Ты думал, — говорит он, обвиняя Эригену в превозношении и любочестии (philocompos), — навязать нам то, чего, по твоему мнению, никто из нас не мог понять, подвергнуть критике и опровергнуть» (cap. I). «Кто будет слушать тебя, — говорит он в другом месте, — чужеземца (barbarum), который не отличен никакою церковною степенью или саном и которому кафолики и не должны давать никакой степени, когда ты дерзко поносишь предстоятеля апостольской кафедры города Рима Григория?» (cap. III). «Ты один умнее всех, — иронизирует Пруденций, — прислан Ирландией Галлии, чтобы чего никто без тебя не мог знать, тому научился от твоей учености» (cap. XIV). «Я мог бы, конечно, — заключает он свое сочинение, — произнесть анафему на тебя, если бы не ожидал и не желал твоего исправления более, чем погибели. Потому я и не обращаю пока на тебя тяжести анафемы, но (quoniam) убеждаю, увещеваю и прошу от всего сердца, чтобы пришел ты в разум по благоговению к превышней благодати» [169] .
168
De praed. contra I. Scotum, sive liber I. Scoti correctus. Migne, s. l. t.115, c. 1109–1376. Schrors, S. 117, Anm.30. Floss, c. 349–354. По Schrors’y написано во вторую половину 851 года, а не в 852.
169
Floss, 1. с.