Вне рутины

— Ужасно твое съ нимъ обращеніе! Прямо ужасное обращеніе! — сказала она.

— Ахъ, оставьте пожалуйста. Онъ этого заслуживаетъ. Что онъ въ квартиру швейцара пришелъ, что-ли? Къ безграмотной дочери швейцара блошвейк онъ сватается разв, что вздумалъ вдругъ прельщать ее перечисленіемъ всхъ своихъ достатковъ и домашнихъ вещей! Онъ, я думаю, долженъ видть и понимать, что я двушка съ высшимъ образованіемъ, извстнаго лоска, безъ предразсудковъ.

— Оставь пожалуйста. Вотъ лоска-то у тебя и нтъ. Если-бы ты была съ лоскомъ, ты не высмивала-бы его такъ. Слушала-бы и была равнодушна къ его словамъ. Ну, отвчала-бы что-нибудь, а только иначе… А ты вдь прямо издвалась надъ нимъ. Вдь это было издвательство.

— А если онъ видлъ издвательство, то отчего-же онъ не остановился сейчасъ-же въ перечисленіи шубъ, жениныхъ платьевъ и мдной посуды? Нтъ, онъ просто дуракъ, и-я удивляюсь, какъ такой дуракъ могъ дослужиться до генеральскаго чина! — восклицала Соняша и продолжала хохотать.

— Нтъ, онъ не дуракъ, — стояла на своемъ мать. — А вотъ ты дура-то, что не хочешь его понять. Разв не видишь, что человкъ влюбленъ въ тебя, сватается, не сметъ спросить твоего отвта на сдланное въ письм предложеніе?.. Вдь онъ сдлалъ теб предложеніе. Сдлалъ предложеніе, ждетъ отвта, чувствуетъ твое превосходство и старается прельстить тебя своимъ благосостояніемъ. Вотъ и все. Все это, можетъ быть, не свтски, не какъ обыкновенно, очень угловато, но вдь онъ и говоритъ про себя, что онъ дйствуетъ вн рутины. Онъ прямо въ ротъ теб кладетъ, что онъ готовъ теб даже все приданое сдлать, подарить хорошую ротонду мховую, брилліанты и даже выигрышные билеты.

— Да не надо мн ничего этого, потому что замужъ я за него не пойду, — отвчала Соняша.

— А онъ думаетъ, что пойдешь, надется и старается себя обрисовать передъ тобой во всхъ чертахъ, чтобы ты видла, что онъ за человкъ есть. По моему, надъ нимъ не только не слдуетъ издваться и пренебрегать имъ, а прямо надо быть ласковой и пріятной. Человкъ онъ со средствами, въ чинахъ и можетъ быть для тебя хорошимъ мужемъ.

— Да ужъ слышали, слышали, слышали! Нсколько разъ слышали! — съ неудовольствіемъ отвчала Соняша и, прекративъ разговоръ о Іерихонскомъ, пошла переодваться въ капотъ.

Черезъ полчаса, убравъ съ кухаркой въ столовой принадлежности чаепитія, Манефа Мартыновна застала дочь въ спальн, сидвшею передъ открытой книгой и кушавшей конфеты, принесенныя Іерихонскимъ. Она улыбнулась и сказала дочери:

— Ага! Надъ Іерихонскимъ издваешься, а конфеты-то его все-таки шь.

— А что-жъ, выбросить ихъ, что-ли? — отвчала Соняша и предложила матери:- Не хотите-ли вотъ засахаренную грушу?

— Кушай ужъ ты. А я боюсь, зубы не разболлись-бы. Вдь никто изъ твоихъ молодыхъ поклонниковъ никогда не подносилъ теб ни конфетъ, ни цвтовъ, а Іерихонскій сразу и то, и другое…

— Да вдь это нынче и не принято.

— Вздоръ. Оттого, что т вс, что называется, шантропа, а этотъ человкъ основательный, человкъ съ настоящими солидными намреніями, влюбленный въ тебя и ищетъ случая хоть чмъ-нибудь передъ тобой выслужиться.

Соняша улыбнулась.

— Бомбоньерка съ конфетами три рубля и гіацинты рубля три. Хороша выслуга! — сказала она.

— Однако, твой лейтенантъ и этого теб не подносилъ.

— Дался вамъ этотъ лейтенантъ! Какъ что — сейчасъ лейтенантомъ попрекать.

— Вотъ тоже и жильцы наши, которые за тобой ухаживали. Поднесли-ли они теб что-нибудь хоть вскладчину въ день твоего ангела 17-го сентября? А сами, между тмъ, пили и ли у тебя на именинахъ, вс комнаты окурками папиросъ засорили.

— Какая вы, посмотрю я на васъ, взяточница! — покачала головой Соняша.

— Тутъ не во взяточничеств дло, а за любезность надо любезностью платить. Вдь они тогда одной семги у меня слопали на полтора рубля.

Манефа Мартыновна, какъ и всегда, на сонъ грядущій разложила два раза пасьянсъ, потомъ сбила карты и пошла въ спальню ложиться спать. Соняша уже лежала въ постели раздтая и читала. Мать подсла къ ней на кровать и погладила ее по голов, сказавъ: «глупая, совсмъ глупая».

Соняша оставила читать, звнула, потомъ улыбнулась и проговорила:

— Наврное опять объ Іерихонскомъ сбираетесь говорить,

— А хоть-бы и объ немъ? Какъ хочешь, а въ нашей жизни онъ представляетъ эпоху, — сказала мать.

— Ужъ и эпоху! — потянулась Соняша.

— А ты какъ думаешь? Конечно-же, эпоху. По моему, счастье намъ въ руки валится, а мы не хотимъ его принять.

— Говорите. Я буду слушать. Вдь вы адвокатъ Іерихонскаго и вс слова будутъ въ защиту его.

— Въ защиту здраваго смысла, другъ мой. Я вижу, что ты теперь успокоилась, въ благодушномъ настроеніи — вотъ я и хочу поговорить, — сказала мать.

— Просто спать хочу, — отвчала Соняша и звнула.

— Ну, такъ вотъ… Я теб признаюсь… Пока ты давеча одвалась, чтобы выйти къ Іерихонскому, а онъ сидлъ со мной, то онъ вдь чуть не со слезами на глазахъ упрашивалъ меня направить тебя и подготовить такъ, чтобы ты ему не отказала, когда онъ будетъ длать теб предложеніе.

— Ну, вотъ! Адвокатскія рчи! — воскликнула Соняша.

— Да, адвокатскія. Онъ хотлъ даже сегодня излить передъ тобой свою душу и просить твоей руки, но я убдила его сегодня не ставить этого вопроса ребромъ, а дать теб попривыкнуть къ нему, поприглядться немножко къ нему, — продолжала мать.

— И чмъ больше я къ нему приглядываюсь, тмъ больше влюбляюсь, — перебила Соняша мать.

— Будь, другъ мой, безъ ироніи. Я говорю съ тобой серьезно. Ну, вотъ я удержала его отъ объясненій съ тобой, общалась тебя подготовить и просила дать мн дней десять сроку. И онъ согласился. «Скажите, говоритъ, ей, что ее лелять буду, какъ цвтокъ тепличный, на рукахъ ее носить, смотрть на нее, какъ на святыню…».

Манефа Мартыновна сама сочинила эту фразу.

— Вишь какъ подъзжаетъ! А потомъ и возьметъ въ ежовыя рукавицы, — проговорила дочь.

— Полно, Соняша, не такая ты двушка, чтобы даться ему въ руки! Да къ тому-же пожилые люди очень хорошо понимаютъ, что, женясь на двушк моложе себя, они только лаской и угодливостью могутъ заслужить ихъ расположеніе.

— Какъ вы сладко поете!

— Соняша! Опомнись и подумай, что у тебя впереди! На что ты можешь разсчитывать, если не выйдешь замужъ за Іерихонскаго? Старое двство. А умру я — ты безпомощна. Ты неумлый, ни къ чему практическому неспособный человкъ.

— Врете вы. Мн стоитъ только захотть, и я всегда найду себ уроки и другую заработку.

— И умрешь въ углу. Въ комнат съ мебелью. А выйдешь замужъ за Іерихонскаго, передъ тобой жизнь въ довольств, пенсія… Подарки… Домъ у него полный. Онъ намекнулъ и на выигрышные билеты, и на брилліанты.

— И на шубу… — вставила Соняша.

— Да, и на шубу. Вдь это, обыкновенно, въ приданое дается, а тутъ и никакого приданаго. Подумай, Соняша, — просила мать.

— Скажите ему, чтобы онъ лошадей для меня завелъ, тогда подумаю.

— Ты шутишь, Соняша, а я говорю серьезно.

— Нисколько не шучу. Ужъ продаваться, такъ продаваться, чтобы было не дешево.