Вне рутины
Шрифт:
«Все дло испортитъ теперь этотъ лейтенантъ», — думалось ей и она спросила:.
— Что-же онъ пишетъ?
— А вотъ можете прочесть.
И Соняша протянула ей почтовую карточку, половина которой была заполнена раскрашеннымъ видомъ города Нагасаки, а на свободной половин стояло что-то написанное. Мать повертла карточку въ рукахъ и сказала:
— Безъ очковъ я не могу. Прочти сама.
Соняша прочитала:
— «Многоуважаемая Софья Николаевна. Шлю о себ всточку изъ японскаго далека и привтствую васъ изъ Нагасаки. Въ Японію мы пришли уже около недли и ремонтируемся, выдержавъ сильный штормъ въ Тихомъ океан. Какой прелестный городъ!
Соняша не докончила и опять заплакала.
— «Михаилъ»… — пробормотала она сквозь слезы и ужъ даже не могла произнести фамиліи отъ слезъ.
— Зачмъ-же плакать-то? Плакать-то съ чего? — бормотала мать. — Въ письм вдь ничего нтъ такого… Самое сухое письмо. И чудакъ-же, не могъ написать основательное закрытое письмо!
«Испортитъ онъ все наше дло. Все дло съ Іерихонскимъ испортитъ», — лзло ей въ голову.
XVI
Соняша плакала долго, смотря на письмо Михаила Леонтьевича, которое лежало передъ ней на стол. Она не могла даже заниматься и сложила краски и кисти. Тарелка была убрана. Мать ходила мимо. Соняши и косилась на нее, не говоря ни слова. Дочь сама ее остановила и сказала:
— А что если я поступлю въ сестры милосердія и уду на Дальній Востокъ?
Манефа Мартыновна вздрогнула и у ней даже колнки подогнулись, до того вопросъ былъ неожиданъ.
— Выдумай еще что-нибудь, глупая! Въ сестры милосердія… — испуганно проговорила она. — Да способна-ли ты на такое дло! Ахъ, Боже мой! Вотъ глупая-то! Ты думаешь, что это тяпъ — ляпъ да и клтка. Все равно что тарелку расписать?
— Ничего я не думаю. А другія-же идутъ.
— Такъ то другія… Такія, которыя ужъ много всякихъ горестей видли, и наконецъ, привыкшія къ труду.
— Дался вамъ этотъ трудъ! И почему вы меня непремнно за бездльницу считаете? Я трудилась, работала, пока была подходящая работа.
— Въ сестры милосердія идутъ такія, которымъ ужъ въ жизни ничего не осталось, — продолжала мать.
— А мн что осталось? Выходить замужъ за старика съ плотоядными губами? Тогда уже лучше пожертвовать себя на нужды страждущихъ. Буду ухаживать за больными и ранеными, буду…
— Постой… Теб это зачмъ Дальній-то Востокъ понадобился? — перебила ее мать. — Съ нимъ встртиться думаешь, что-ли?
— То-есть съ кмъ это съ нимъ? — широко открыла глаза Соняша.
— Ну, да съ лейтенантомъ, что-ли!
— Какъ это глупо! Михаилъ Леонтьичъ ужъ ухалъ съ Дальняго Востока, пишетъ изъ Японіи и сообщаетъ, что пойдетъ въ Санъ-Франциско, а Санъ-Франциско въ Америк.
— А кто-жъ тебя знаетъ! Можетъ быть, ты думаешь, что онъ опять вернется на Дальній Востокъ. Вдь вс эти мста на одномъ океан. На Тихомъ океан. А онъ посланъ въ Тихій океанъ.
— То-есть ужасъ что говорите!
Соняша пожала плечами.
— Ну, зачмъ-же теб понадобился Дальній Востокъ, зачмъ? Отчего-же ты раньше объ этомъ Дальнемъ Восток не вспомнила, пока не получила отъ лейтенанта письмо? Тебя письмо изъ Японіи взволновало — вотъ ты на стну и ползла. Вотъ и Дальній Востокъ.
— На стну ползла! Какія слова!
— Душечка, Соняша, да мн ужъ очень горько — оттого я такъ и говорю. Вдь подумай хорошенько, о чемъ ты толкуешь! Вдь смхъ въ люди сказать. Конечно-же,
это все письмо надлало. А по моему вотъ какъ: это письмо должно тебя вконецъ расхолодить къ твоему лейтенанту. Если-бы онъ имлъ на тебя хоть чуточку серьезные виды, разв такое письмо онъ долженъ былъ теб написать? Ахъ, Соняша, Соняша, брось ты эти вс фантазіи и примись сегодня составлять хоть т условія Іерихонскому, о которыхъ ты говорила. Какія тутъ сестры милосердія, когда теб прекрасная партія предстоитъ. Уймись, милушка…И Манефа Мартыновна поцловала Соняшу въ голову.
За обдомъ Соняша, чтобы похвастаться, показала письмо студенту Хохотову. Тотъ прочиталъ его и, улыбнувшись, произнесъ:
— Холодное письмецо-то.
— То-есть что это значитъ — холодное? — вспыхнула Соняша.
— А то, что безъ всякой теплоты. Просто человкъ хвастается, что попалъ въ Японію. «Вотъ гд, молъ, я теперь. Знай нашихъ»! Даже и картинка съ видомъ города, чтобы вы полюбовались и позавидовали ему, Михаилу Леонтьичу.
Соняша рзко выхватила письмо изъ руки студента.
— Вы все хорошее способны осмять. Какой у васъ скверный характеръ!
— Да что-же тутъ такого хорошаго? Даже я написалъ-бы вамъ что-нибудь потепле, если-бы попалъ въ Японію.
— Отчего-же даже вы? Что такое вы?
— Человкъ, не пользующійся и не пользовавшійся такой дружбой и такимъ расположеніемъ отъ васъ, какъ Михаилъ Леонтьичъ. Письмо совсмъ сухое.
Соняша спрятала письмо подъ тарелку и умолкла.
— Въ сестры милосердія сбирается идти, — кивнула Манефа Мартыновна на дочь.
— Софья Николаевна? — спросилъ студентъ Хохотовъ.
— Она. Сегодня утромъ вдругъ говоритъ мн: «А что, не поступить-ли мн въ сестры милосердія»?
— Не выдержать… — отрицательно потрясъ головой Хохотовъ.
— Почему? Отчего-же другія-то выдерживаютъ? — задала вопросъ Соняша.
— Не того закала. Не такъ скроены. Не т нервы. Вамъ и недли не выдержать. Посл первой-же перевязки серьезной раны сбжите.
— Боже, какъ вы меня ненавидите!
— Напротивъ. Люблю, оттого такъ и говорю. Говорю правду. Хотите примръ? Помните, когда я прочищалъ простой чирей у вашей мамаши на лопатк и выдавливалъ гной, такъ вы и тутъ не могли около стоять, чтобы подержать компресикъ съ сулемой.
— Ну, это такъ… А привыкнуть ко всему можно.
— Привыкать-то не станете. Вдь это надо воспитать себя и свои нервы, а вы не сможете.
Соняша взглянула на Хохотова съ упрекомъ и сказала:
— То-есть это удивительно! Ни къ чему, ни къ чему вы меня не считаете способной.
Вмсто отвта Хохотовъ пожалъ плечами. Соняша обернулась къ матери и произнесла:
— А у васъ языкъ совсмъ съ дыркой. Ни о чемъ, ршительно ни о чемъ не можете вы умолчать!
Посл обда Манефа Мартыновна ходила въ Гостиный дворъ за покупками и, возвращаясь домой, повстрчалась на лстниц съ Іерихонскимъ. Онъ снялъ шляпу, поклонился и сказалъ:
— Изволите возвращаться съ покупками?
— Да… Купила кое-что себ и Соняш на блье, и вотъ займемся отъ нечего длать изготовленіемъ домашнимъ способомъ, — отвчала Манефа Мартыновна.
— Доброе дло… — похвалилъ Іерихонскій. — Я самъ люблю все изготовленное домашнимъ способомъ. Хоть иногда оно не ладно скроено и не крпко сшито, но все-таки чувствуешь довольство, что тутъ приложено дло рукъ своихъ. А я иду на прогулку, — прибавилъ онъ. — Жизнь наша сидячая, канцелярская и нужно принуждать себя къ движенію, чтобы пользоваться здоровьемъ.