Вне рутины

— Ну, не думаю я, чтобы я на это согласилась, — опять покачала головой Соняша.

— Какъ? Мать родную?.. И ты мн это въ глаза говоришь? — вскричала Манефа Мартыновна.

— Не кричите, не кричите. Это вопросъ второстепенный, — остановила ее дочь. — Но если ужъ вы съ нимъ въ такія откровенности пустились, то намекнули-ли вы о томъ, что я считаю самымъ существеннымъ? Это о безпрекословной выдач мн отдльнаго вида на жительство при первомъ моемъ требованіи?

— Разумется, не говорила объ этомъ. Какъ я могу говорить о такихъ предметахъ, если человкъ мн суетъ брилліантовые подарки для передачи теб! Объ этомъ ужъ ты сама скажешь. Да вдь ты говорила, что у тебя будутъ предъявлены ему письменныя условія. Письменныя-то ужъ все какъ-то лучше, деликатне. Возьми браслетъ-то, наднь на руку, посмотри, какая это прелесть.

Мать протянула еще разъ Соняш браслетъ. Та, наконецъ, взяла его, надла на руку, сдлала гримасу и проговорила:

— Стараго фасона. Такіе браслеты носили во времена Очакова и покоренія Крыма.

— Да вдь, я думаю, фасонъ-то всегда передлать можно, а старые брилліанты всегда дороже цнятся. Въ нихъ вода лучше.

— Брилліанты-то крупные… — сказала Соняша, разсматривая браслетъ.

— Еще-бы. А посмотри, какое кольцо. За сто рублей такое кольцо не купишь.

Соняша надла кольцо, помотала рукой около лампы и пробормотала:

— Ничего себ.

— И остальные брилліанты мн показалъ. У него, Соняша, много брилліантовъ. Колье есть. И все это онъ теб въ день свадьбы…

— Насчетъ капитала-то у него не справились?

— Да разв можно, Соняша! Обстановка квартиры у него не особенная. Все старое, подержанное. По разсказамъ Дарьи, я много лучшаго ожидала, но домъ — домъ чаша полная. Много мдной посуды, самоваровъ, серебра. Но такъ какъ онъ мн сказалъ, что онъ готовъ перемнить квартиру на боле просторную, если-бы ты этого пожелала, то, разумется, онъ не поскупится и на новую мебель хоть для спальни.

— Значитъ, ужъ онъ совсмъ увренъ, что я пойду за него замужъ? — спросила Соняша.

— Какъ теб сказать? Колеблется… хотя и уповаетъ, — отвчала мать. — Вдь это онъ браслетъ и кольцо прислалъ теб, чтобъ задобрить тебя. И, разумется, если ты ему откажешь, то придется все это возвратить ему. Я съ тмъ и взяла.

— Да не откажу, не откажу. Я ужь ршилась продаться, если онъ согласится на мои условія.

— Ахъ, Соняша, зачмъ такія слова! Зачмъ такія позорныя слова.

Мать даже схватилась за голову и зажмурилась.

— Слова… Слова обыкновенныя. Называю вещи своими именами, — сказала дочь и стала любоваться игрой брилліантовъ въ браслет.

— Если такъ разсуждать, то половину браковъ нужно назвать самопродажей. Какъ хочешь, а вс, вс свои выгоды соблюдаютъ, когда женятся или замужъ выходятъ. По любви вдь очень мало браковъ.

Мать начала переодваться. Снимая съ себя платье, она воскликнула:

— Но какъ онъ меня радушно принялъ! Боже мой, какъ радушно! Какъ онъ меня угощалъ! Не зналъ, гд и на какое мсто меня посадить.

Она хотла сообщить дочери про разсказъ Іерихонскаго о повивальной бабк Розаліи, но подумала, сообразила и умолчала.

«Пожалуй еще хуже раздразнишь Соняшу, — ршила она. — Сегодня она все-таки немножко угомонилась».

Переодвшись въ блузу, Манефа Мартыновна сла разложить пасьянчикъ на сонъ грядущій.

— Ты условія-то свои для него все-таки написала сегодня? — спрашивала она Соняшу.

— Написала.

— Прочти мн ихъ, душечка. Можетъ быть, я что-нибудь и посовтую.

— Зачмъ? Съ какой стати? Разв они до васъ относятся?

— Но, все-таки, вдь я мать.

— Матерью и останетесь. Никто отъ васъ этого титула не отнимаетъ.

— Но какъ-же ты ршишь насчетъ моего-то житья? Съ вами мн жить или?..

— Ну, ужъ ежели вы такъ настаиваете, чтобы жить съ нами, то живите съ нами.

Манефа Мартыновна помолчала и продолжала:

— Да вдь я могу даже платить вамъ за комнату и столъ — ну, хоть рублей двадцать въ мсяцъ, а потомъ приму вс хлопоты по хозяйству на себя.

— Съ нимъ поговорите объ этомъ, съ нимъ самимъ, съ Іерихонскимъ, — пробормотала Соняша.

— Ну, хорошо. А когда ты его позовешь для сдланія теб оффиціальнаго-то предложенія? — допытывалась мать.

— Ахъ, какая это кукольная комедія! Да пусть завтра или послзавтра вечеромъ приходитъ.

Манефа Мартыновна встрепенулась и бросилась цловать дочь.

— Ну, спасибо, Соняша, спасибо, дочурочка, — говорила она радостно. — Утшила ты свою мать, совсмъ утшила. Только ужъ тогда пусть лучше завтра. Зачмъ въ долгій ящикъ откладывать? Завтра, завтра. Завтра я и напишу ему приглашеніе.

И довольная, радостная, вся сіяющая, Манефа Мартыновна начала ложиться спать.

Ложилась и Соняша. Передъ тмъ, чтобы снять съ руки браслетъ и кольцо на ночь, она долго любовалась ими и заставляла играть брилліанты при свт свчи.

XXII

Іерихрнскій былъ приглашенъ къ восьми часамъ вечера. Часовъ съ шести начали приготовляться къ его пріему и освтили всю квартиру. Манефа Мартыновна сдернула коленкоровые чехлы съ мягкой мебели въ гостиной и прибавила даже лишнюю лампу, которую сняла со стны въ комнат жильца. Сегодня она готовилась встртить Іерихонскаго какъ можно торжественне, вымыла водкой два простночныя зеркала, зажгла лампады передъ иконами, купила къ чаю сладкій пирогъ и даже вдобавокъ къ холодной закуск приказала Ненил стряпать горячій ужинъ. По ея приказанію, кухарка варила копченый языкъ съ горошкомъ и должна была жарить сига въ сметан. Надвъ на себя шелковое платье, Манефа Мартыновна накинула на плечи креповый шелковый вышитый платокъ — вещь старинную, но очень цнимую ею, платокъ, въ которомъ она ходила только къ причастію и стояла свтлую заутреню на Пасх. Но Соняша, ожидая Іерихонскаго, наоборотъ, ни за что не хотла сегодня переодться изъ своего будничнаго сраго шерстяного платья и только довольно тщательно завила на лбу кудряшки.

— Да наднь ты хоть шелковое-то канаусовое платье, — упрашивала ее мать.

— Не желаю, — отрзала Соняша.

— Но отчего-же не прифрантиться, у кого если есть во что? Вдь прошлые разы ты одвалась-же для него.

— А теперь не хочу. Пусть видитъ меня въ моемъ будничномъ одяніи.

— Вотъ упрямица-то! Можешь-же ты хоть бантъ розовый на грудь пришпилить? Это отцвтитъ тебя, придастъ цвтъ лицу.

— Ахъ, оставьте, пожалуйста! Ну, что за праздникъ, что за радость, что двушка продается старику! Будетъ съ васъ и того, что я, по вашему настоянію, его кольцо одла.

— Ужасная двушка! — покачала головой мать и сла. — У меня сердце не на мст въ ожиданіи его, я сейчасъ валерьяновыя капли принимала, чтобы успокоить нервы, а теб хоть-бы что! Вдь предстоитъ важный моментъ для тебя, какъ ты это не хочешь понять!

— Очень важный, — согласилась Соняша: — но вовсе не такой, чтобы я могла торжествовать.

Манефа Мартыновна опять вскочила съ мста.

— Пуще всего меня тревожатъ твои условія, которыя ты будешь ему предъявлять, — говорила она. — Какъ-то онъ взглянетъ на нихъ? Влюбленъ, влюбленъ старикъ, да вдь можетъ и любовь съ него соскочить, если его холодной водой обольютъ. И почему я такъ дрожу? Потому что мн даже не вполн извстны твои условія. Вдь ты такъ и не прочла мн ихъ. Голубушка, Соняша, покажи мн ихъ, дай прочесть.