Вне рутины

Дочь загасила свчку. Прошло минутъ съ десять. Соняша не спала и думала о просьб матери. Она слышала, что мать ворочалась съ боку-на-бокъ. Соняша разсуждала такъ:

«Вдь въ самомъ дл отъ знакомства съ Іерихонскимъ ничего не можетъ выйти для меня худого. Къ тому-же, знакомство это ни къ чему не обязываетъ».

— Не спите? — спросила она мать.

— Нтъ еще. Разстроилась я какъ-то, — отвчала мать. — А что?

— Я подумала насчетъ письма. Пишите завтра. Но только насчетъ знакомства, — кротко отвчала дочь.

— Голубушка! Ну, вотъ какъ хорошо! Ну, вотъ он карты-то!.. Спасибо, Соняша, спасибо!

Мать быстро поднялась съ постели, подошла къ дочери и стала ее цловать.

V

На утро Манефа Мартыновна проснулась въ самомъ радостномъ настроеніи духа.

«Какъ это хорошо, что Соняша вчера согласилась познакомиться съ Іерихонскимъ», — подумала она и тотчасъ-же принялась одваться, смотря на сладко спавшую дочь, которая вставала всегда часа на два позже ея.

Былъ девятый часъ. Заваривъ себ въ столовой кофе, Манефа Мартыновна вызвала кухарку Ненилу и стала заказывать обдъ, но Ненила, таинственно улыбаясь, перебила ее и сказала:

— А что вы вчера спрашивали насчетъ верхняго генерала, то я у евонной Дарьи узнала. Прикончилъ онъ съ повивальной бабкой, совсмъ прикончилъ. Дарья говоритъ, что жениться хочетъ и невсту себ ищетъ, настоящую невсту, барышню, чтобы законъ принять.

Манефа Мартыновна строго взглянула на Ненилу и проговорила:

— Ну, ты насчетъ бабки-то не очень болтай. Сократи языкъ-то. Зачмъ человка конфузить!

— Да вдь вы спрашивали.

— Мало-ли что спрашивала! А ты ужъ любишь языкъ распускать. Да пуще всего, чтобы Софья Николаевна ничего не знала. Двушкамъ не слдъ это знать. Брось.

— Слушаю-съ. Мн что! А я для васъ.

Заказавъ обдъ и выпивъ дв чашки кофе, Манефа Мартыновна тотчасъ-же взяла бумагу и стала составлять черновикъ письма къ Іерихонскому. Она долго и усердно мусолила карандашъ, думала, писала, зачеркивала и опять писала, смотрла на часы и сердилась, что дочь не встаетъ, чтобы помочь составить письмо.

Она даже поднялась, чтобы идти разбудить дочь, но остановилась въ раздумь.

«Пусть лучше выспится хорошенько, тогда блажить меньше будетъ», — сказала она себ мысленно, сла и стала перечитывать письмо.

Письмо ей показалось слишкомъ длиннымъ. Тутъ было объясненіе, что она съ дочерью страдаетъ отъ затворнической жизни и недостатка общества, что ей очень лестно знакомство съ хорошимъ образованнымъ человкомъ и тому подобное.

«Зачмъ ему все это? Проще лучше. Напишу только, что мы рады познакомиться съ нимъ и просимъ его на чашку чаю — вотъ и все», — ршила она, зачеркнула написанное, перевернула листъ бумаги и начала писать вновь.

Когда Соняша въ одиннадцатомъ часу выплыла. въ столовую въ распашномъ капот и съ толстымъ слоемъ не смахнутой пудры на лиц, письмо было уже готово, и Манефа Мартыновна сидла за безконечнымъ вязаньемъ филе изъ блой бумаги. Соняша чмокнула мать въ щеку, а та съ легкимъ упрекомъ сказала ей:

— Спишь долго. Ужасъ какъ долго. Кофей-то не только простылъ, а обледенлъ.

— Кофей разогремъ. А раньше зачмъ мн вставать? Какія у меня такія обязанности? Когда я рисовать учиться ходила, я раньше вставала, но сами-же вы стали говорить, что это рисованье только переводъ денегъ, — отвчала Соняша съ запальчивостью.

— Не горячись, не горячись. Я такъ только сказала… — остановила ее мать и прибавила:- Письмо готово. Надо только переписать.

— Ахъ, ужъ мн это письмо! Опять письмо!

Соняша сдлала кислую гримасу.

— Сама-же ты согласилась, — отвчала мать.

— Поневол согласишься, если вы наступя на горло.

Манефа Мартыновна зажгла бензинку и принялась разогрвать для дочери кофе, а дочь взяла листъ бумаги и стала читать вслухъ письмо.

— «Многоуважаемый Антіохъ Захаровичъ», произнесла она и злобно прибавила:- Скорй-же многопрезираемый.

— Отчего? За что мы его должны презирать? Что онъ намъ худого сдлалъ? — спросила мать и тоже прибавила: — Нтъ, ты, я вижу, и сегодня лвой ногой встала съ постели.

— А вотъ и ошибаетесь. Обими ногами. Но я не понимаю, съ какой стати совсмъ незнакомому человку писать «многоуважаемый»? Просто милостивый государь, — поправилась Соняша.

— Ну, поправь: милостивый государь.

— «Вчера я получила ваше почтенное письмо», — продолжила Соняша, и опять остановилась. — Но позвольте вамъ сказать, что письмо то ужъ вовсе не почтенное, — сказала она. — Разсудите сами, человкъ его лтъ и вдругъ…

— Позволь… Но вдь нельзя-же ругаться въ письм. Всякое письмо требуетъ учтивости.

— Никто васъ не заставляетъ ругаться, но слово «почтенное»-то ужъ вовсе не подходитъ.

— Ну, хорошо. Ну, напиши — «любезное». «Ваше любезное письмо»..

— И любезности я не вижу. Человкъ готовится загубить вкъ двушки.

— Пойми, что я только изъявляю желаніе съ нимъ познакомиться и прошу его на чашку чаю.

— Ну, хорошо. Пусть будетъ любезное. Любезное все-таки лучше, чмъ почтенное. «Я и дочь очень рады съ вами познакомиться», — прочла Соняша вслухъ еще фразу и сказала:- Слово «дочь» долой. Вдь вы это пишете, а не я. «Я очень рада съ вами познакомиться, какъ съ сосдомъ, и прошу васъ сдлать намъ честь»… Ршительно не понимаю, какая тутъ особенная честь!

— Милый другъ, да вдь въ приглашеніяхъ всегда такъ пишутъ, — возразила мать.

— Ну, пускай будетъ честь, — согласилась Соняша. — Только слово «намъ» я вымараю и поставлю «мн». Вдь это вы одна. Я тутъ совершенно не соприкасаюсь. «Сдлать мн честь пожаловать сегодня вечеромъ въ семь часовъ на чашку чаю. Преданная вамъ»… Зачмъ преданная? Съ какой стати?

— Душечка, такъ всегда пишется.

— Достаточно ему и словъ: «съ глубокимъ почтеніемъ». По правд сказать, онъ и этого не стоитъ.

— Ну, съ почтеніемъ, такъ съ почтеніемъ, — согласилась Манефа Мартыновна и сказала:- Я нарочно старалась быть какъ можно кратче. Теперь ты довольна?

— Очень… — иронически отвтила дочь. — Благодарю васъ.

— Зачмъ такъ? Съ какой стати? Ты вдь согласилась.

— Вынудили, такъ и согласилась. Ну, да все равно, — пробормотала Соняша, принимаясь за кофе и обмакнула въ чашку кусокъ сдобной булки.

— Ну, а теперь, когда исправила письмо, то вотъ, напившись кофею, возьми и перепиши его, — сказала Манефа Мартыновна, шевеля спицами вязанья.