Внимание - чудо-мина !

– Вот сюда, под котел, под бетон тосовскую чудо-мину! А в угол сюда ложную мину, для отвода глаз!

– Ну, ладно!
– вздыхает генерал.
– Вы куда сейчас? Меня ждет командующий.

– Мы тут посовещаемся немного, - отвечает полковник.
– Прошу вас с членом Военного совета срочно переселиться. Ясенев начнет рыть скважину этой же ночью.

Коля Гришин, адъютант полковника Маринова, нравится ему давно: сообразителен, расторопен, на войне уже показал себя смелым бойцом, находчивым разведчиком, Коле немногим больше двадцати, а он уже многое повидал, выходя из окружения, в войсковой разведке. Он заметно тяготится своими адъютантскими обязанностями: не больно солидно выглядит это со стороны - генеральский сынок ходит в адъютантах у старого папиного товарища! Он уже не раз просил, отпустить его в разведку, званием военного разведчика он пуще всего гордится, у Маринова он отлично усвоил минно-подрывное дело. Но бездетный полковник, всю свою жизнь отдавший армии, сильно привязался к нему и, что греха таить, внутренне поклялся сохранить сына старого друга. Как ругал он себя за то, что на пути из Москвы отпустил Колю к друзьям-минерам. Как бы он в глаза смотрел генералу Гришину, если бы с Колей что-нибудь стряслось по дороге? Например, то, что случилось с политруком Арсеном Бакрадзе!..

– Как прошла встреча блудного сына с отцом?
– с улыбкой спрашивает он утром Колю, направляясь спозаранку в"эмке" на завод.

– Как в сказке, - широко улыбается в ответ Коля, - проговорили до утра. Обещал снова определить в разведку после здешней операции!

Серо-голубые глаза, мягкие светлые волосы Коли, его почти девичий миловидный облик делают его таким похожим на мать. Красивая, чудесная была женщина, достойная подруга генерала Гришина. И вот - погибла в окружении...

В заводском конструкторском бюро группа инженеров, конструкторов КБ и рабочих тесно окружают полковника. Он внимательно рассматривает первые опытные образцы герметических корпусов новых мин, чертежи МЗД - мин замедленного действия с новыми, еще не испытанными элементами неизвлекаемости. Подобревшими глазами оглядывает он харьковчан, Среди этих людей, близких и родных ему, - старики, женщины, подростки, заменившие ушедших на фронт мужчин.

Тут перемешались две смены - ночная и дневная. Нелегка сейчас жизнь в Харькове! Днем и ночью бомбежки, полуголодный паек, очереди в магазинах, "похоронки" с фронта... А как работают харьковчане! В каждом цехе висят плакаты: "ВСЕ ДЛЯ ФРОНТА! ВСЕ ДЛЯ ПОБЕДЫ!" Но рабочих и так не приходится агитировать: идет война народная, священная война!..

– Товарищи мои дорогие!
– тихо, проникновенно говорит полковник.
– Я просто не знаю, как мне вас благодарить! По правде говоря, я сильно боялся, что вы не сумеете в такие сжатые сроки освоить производство новых мин, выполнить ответственный заказ Государственного комитета обороны. А вы -вы даже серьезно улучшили конструкцию корпусов и элементов неизвлекаемости.

– Это у нас Климыч тут отличился, - говорит с улыбкой один из конструкторов.
– Большим специалистом по минам оказался.

– Спасибо, Климыч!
– протягивает руку полковник.
– От лица службы...

Он вспоминает драматическую сцену на вокзале. Серебристо-белая голова, седые висячие, как у Тараса Шевченко, усы.

– Рад стараться, товарищ полковник!
– по-военному отчеканивает Климыч.
– Чего там! Дело знакомое, не впервой нам. Я от генерала Брусилова еще Георгия получил за разные хитрые мины. Он тогда был командующим сперва нашей 8-й армией, а потом всем Юго-Западным фронтом. Этому генералу сам Ленин верил...

Да, полковник Маринов хорошо помнил знаменитого генерала. В первую революционную весну был Брусилов Верховным главнокомандующим, в трудном 1920-м, во время войны с белополяками, Реввоенсовет республики назначил его председателем Особого совещания при главнокомандующем. Брусилов подписал "Воззвание ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились", призывая русских офицеров защищать, мать-Россию. При Ильиче служил инспектором кавалерии Красной Армии...

Полковника радовало то многозначительное обстоятельство, что с самого начала Великой Отечественной многие старые солдаты, такие, как Климыч, стали носить свои Георгиевские кресты, которые они заслужили в годы империалистической, сражаясь против захватнических войск кайзера.

– Это правда, что взят Орел?
– вдруг спрашивает Климыч.

– Да, - хмуро отвечает полковник, - в утреннем сообщении Совинформбюро передавали. Но мы вернемся в Орел!

– Знаю, что вернемся, - убежденно говорит Климыч.
– И в Харьков тоже вернемся. Вот и хотим мы, рабочие, просить вас, товарищ полковник, и ваших минеров учесть это дело. Сами не знаем, как это сделать, но побольше добра нашего надо сберечь. Нам же отстраивать, восстанавливать придется. И еще просим учесть, что много нашего народу, родичи наши и земляки, тут жить останутся. Все от немца уйти не смогут. Знаю, что мина не разбирает, кого убивать, а надо, чтобы разбирала...

Полковник живо вспоминает указания командующего, разговор на ту же тему с членом Военного совета, с секретарем обкома, с которым он, Маринов, детально согласовал план минно-заградительной операции. И вот теперь эти слова старого рабочего, идущие от самого сердца.

– Спасибо вам, отец, - медленно, торжественно произносит полковник. Эти слова для всех нас - священный народный наказ.

Этот разговор и все увиденное им в тот день на харьковских заводах потом долго не выходит из головы полковника Маринова.

Он считал, что неплохо знает рабочий Харьков. Еще в начале тридцатых годов полюбил он этот большой промышленный город, герой пятилеток, Уже тогда Маринов обучал в городе будущих минеров-партизан. И все-таки в грозовую осень сорок первого он не ожидал увидеть такую самоотверженность, такой порыв. Потому, наверное, что накал самоотверженного труда достиг тогда невиданного градуса.

Первым подвигом минно-заградительной операции "Харьков" стал подвиг харьковских рабочих. Несмотря на пред-эвакуационную лихорадку, тяжелые вести с фронта, непрестанные воздушные тревоги, вопреки всем осложнениям и трудностям, рабочий Харьков с честью выполнял задание Государственного комитета обороны.

С особым огоньком работала молодежь - девчата, мальчишки допризывного возраста. На одном только заводе Коминтерна, встав на боевую вахту, две тысячи молодых героев труда втрое и вчетверо перекрыли норму. Не отставали от молодежи и убеленные сединами старики ветераны, помнившие знаменитую харьковскую маевку 1900 года, ту самую маевку, о которой Ильич тепло отзывался в брошюре "Майские дни в Харькове". Многие из ровесников Климыча оставались ночевать на своем заводе, несли дежурство в отрядах и дружинах противовоздушной обороны и, думая о будущих боях за город, всерьез вспоминали харьковские баррикады пятого года.

У самого Климыча были особые планы...

Попрощавшись со всеми в КБ, полковник говорит Климычу:

– Отец! Можно вас на минутку? Не проводите к проходной?

Коля Гришин, перехватив взгляд полковника, отстает на несколько шагов в заводском дворе.

Обходя глубокую воронку от авиабомбы, полковник спрашивает:

– Подумали, Климыч, решились?

– Решился, сынок, - отвечает Климыч, окидывая взглядом двор и угловатые контуры родного завода.
– Остаюсь. Если утвердят в горкоме.