Внутренняя война

— Что ж, бедный мой папочка, придется запастись терпением.

Хотя в такое терпение не верила и она сама.

Дни сменяли друг друга. Кассандра бессильно смотрела, как Пакс разваливается на куски, — так продолжалось всю осень, потом всю зиму. Она испытывала неприятное чувство, что он что-то скрывает, беспокоилась о его здоровье, не решалась на эту тему заговорить, одновременно уважая его право на тайну и боясь, как бы догадка не подтвердилась. Ей пришлось дождаться, когда эта чертова съемка наконец настанет, и констатировать, что настроение у отца действительно стало лучше, чтобы признать свою ошибку.

И действительно, все прошло как по маслу. Входя в съемочный павильон, Пакс чувствовал себя игроком третьей лиги, внезапно попавшим в национальную сборную: страшно, что освищут при первой же пропущенной подаче. Он знал, что некоторые члены съемочной группы так и ждут, что он оскандалится, — им непонятно, что делает в приличном кинофильме актер из массового телевидения. Но с первой хлопушкой он преобразился, отбросил все лишние мысли и образы и слился со своим героем. У него даже тембр голоса изменился, когда он сурово и веско произнес свою последнюю реплику: «Бросьте вы это дело». Макконахи поблагодарил его искренне и тепло. Петер Свеберг поднял большой палец, кто-то из съемочной группы даже захлопал. Это был скромный успех, практически деталь на общем полотне фильма, но для Пакса это была победа, прорыв, подтверждение того, что 23 сентября 2017-го сделанный им выбор был хоть и неправильным, но хотя бы результативным. Ему выпало общаться с богами. Он ступил на вершину Олимпа. Его могли отвергнуть и низринуть до уровня обычных людей, а его, напротив, приняли с распростертыми объятиями и осыпали дарами.

Съемка прошла, и Пакс начал думать, что он сможет забыть про Алексиса Винклера и примириться с самим собой. По щелчку это, конечно, не произойдет, но известно, что время снимает почти все проблемы. Он свыкнется с прошлым, все равно в нем уже ничего не изменить. Научится жить с занозой в ноге. Но у любого нормального человека найдется что-то подобное, правда?

Мысли заносило то в одну, то в другую крайность. Сначала убедил себя, что не виноват, потом себя возненавидел и вот теперь пытается размазать вину на всех. Приглядывается к своим собратьям, анализирует их поступки. Вот врач выписал нейролептик, чтобы избавиться от пациента, который нервничает, страдает и отнимает время. Тут бармен наливает — невесть какую по счету — рюмку клиенту, который и так давно пьян. Там преподаватель не отчислил ученика — из страха, что тот сведет счеты. Или мужчина сообщает любовнице о разрыве СМС-кой и дальше блокирует ее номер в телефоне. Такой-то журналист пишет заказные статьи. Люди идут с работы и старательно не замечают просящего милостыню, а потом, удобно устроившись на диване, жалеют мигрантов. Или дочь перестала навещать мать, потому что у той, дескать, Альцгеймер, она все равно ничего не помнит. А эта девушка молчала о сексуальных домогательствах на работе, чтобы не поставить под удар карьеру. Мужчина исчез, как только его подруга сообщила о беременности… другой бесконечно обещает любовнице, что бросит жену, а третий посылает жену в больницу на аборт — и даже не едет вместе с ней. Сто раз он в изумлении прокручивал на компьютере снятое скрытой камерой видео шведской группы STHLM Panda, где люди в десятках экспериментальных ситуаций отводят глаза, когда рядом с ними в лифте девушку оскорбляет и бьет спутник или мужчины — для смеха! — мочатся на лежащего бомжа.

Он размышлял о странах, в которых царит тоталитарный режимам или диктатура и люди мирятся с произволом и террором, а иногда даже способствуют ему. О политиках, раздающих перед камерой обещания, прекрасно зная, что они невыполнимы. Список можно было продолжать бесконечно. Он чувствовал, что не один такой. По зрелом размышлении, Пакс не хуже других. У кого как сложится, при случае в каждом из нас может обнаружиться дремлющий монстр. Трусость, возможно, самая распространенная в мире черта: каждый в тот или иной момент жизни проявляет ее — и сразу старается скрыть. Пакс лишь разделил общую участь. Его действия небесспорны, гордиться нечем, но он хотя бы трезво осознает содеянное и не лжет себе.

И он понял, что это самокопание, долгий внутренний путь осознания — и станет его искуплением. Так будет продолжаться вплоть до выхода фильма, надо просто смириться. «Don’t» вознаградит его усилия и закроет главу жизни под названием «Алексис Винклер». А пока этого не случилось, нужно терпеть и ждать, таков закон жанра: по окончании съемочного периода работа над фильмом продолжается, но без актеров, и надо пройти еще несколько этапов — монтаж, цветокорректировку, спецэффекты, наложение музыки. Нужно вернуться к своей жизни, заняться чем-то другим, принять это отсутствие новостей в течение нескольких месяцев, пока не раздастся телефонный звонок и не скажут наконец, что все закончено, и не пригласят на закрытый просмотр для участников съемки.

Компания «Театрико» на лето приостановила работу: Элизабет по традиции улетела в Гималаи на очередное длительное восхождение. У Пакса не намечалось съемок вплоть до ноября: тогда он сыграет роль отца, который борется за право видеться с дочерью. Этот фильм — разовый, а не сериальный проект интеллектуального канала «Арте» (после приглашения к Свебергу они с Гаспаром решили строже подходить к выбору ролей — теперь ему надо следить за имиджем). Он записался на мастер-класс по сценарной разработке, на курс нейролингвистического программирования, потом на четыре сессии летнего университета в Сорбонне, но из учебы вообще ничего не запомнил. Он садился на ступенях амфитеатра и вместо того, чтобы слушать лектора, разглядывал других слушателей, пытаясь угадать их скрытые тайны. Главное было заполнить пустоту, убить время. К концу августа, когда большинство людей веселыми и загоревшими возвращались из отпусков, он одурел и вымотался от бесцельного шатания по городу.

Уже маячила первая годовщина того кошмарного случая. Целый год! Ему казалось, прошел век. 23 сентября 2018-го выпало на воскресенье: Пакс предложил Кассандре днем сходить в Музей современного искусства, а потом в «Комеди Франсез», где вечером давали «Двенадцатую ночь, или Как вам это понравится» — друг из технического персонала театра достал им три места на галерке. Такая программа удивила ее и разбудила прежнее беспокойство, но для нее это был шанс представить Паксу свою подругу, Ингрид. Девушки жили вместе уже полгода, а Кассандра все не решалась организовать встречу и даже сообщить отцу, что теперь живет не одна. А здесь просто отличный вариант: музей, а потом театр дадут отличные темы для беседы.

Ее надежды вполне оправдались. Пакс очень мило расцеловался с Ингрид и безропотно выслушал ее мнение о графике Зао Ву-ки и режиссуре Томаса Остермайера. Кассандра радовалась — как все, оказывается, просто! Правда же состояла в том, что в тот день ему можно было представить кого угодно и заявить хоть об открытии собственной школы серфинга на Гавайях, хоть об уходе в монастырь: Пакс ответил бы той же непробиваемой улыбкой. Он поддерживал беседу механически, не запоминал ничего из услышанного, он просто подавал реплики — уж это, видит бог, он умел! Надо сказать, что, несмотря на неизбежные ночные кошмары, он снова сел на транквилизатор — с тех пор, как пресса, реклама и общие разговоры переключились на начало учебного года и снова стало мелькать лицо Алексиса Винклера.

Именно про него Пакс думал, когда девушки расписывали свои планы на будущее, для одной — стажировка в крупной фирме, для другой диплом МВА — магистра управления бизнесом — в Америке. Он думал про Алексиса, когда они говорили про музыкальный фестиваль, на который поедут в следующие выходные. Как чувствует себя мальчик год спустя? Где он теперь живет? Закончилось ли лечение, смог ли он вернуться к учебе? Можно ли представить какой-то конец — если не счастливый, то хотя бы сносный — для их истории? Это воскресенье в компании Кассандры и Ингрид не стало передышкой, а только усилило чувство вины.

Пакс находился в каком-то промежуточном состоянии: мучился угрызениями совести, но был решительно настроен идти вперед, использовать любую возможность и постоянно, как мантру, повторял слова одобрения, услышанные от Мэтью, «good job, my friend, good job…», когда в первые дни октября толкнул дверь предприятия Demeson.

Он был слаб, но внутренне готов: и тут возникла Эми Шимизу и вместе с ней тончайшее предчувствие возрождения. Несколько сказанных фраз, родинка, мимолетная улыбка, магия присутствия — этого хватило, чтобы он поверил, что найдет в ней ответы на самые сокровенные вопросы. Его как будто помиловала какая-то высшая инстанция и тронула благодать любви. Он чуть не заплакал от счастья, когда потом она согласилась пойти к нему домой: он решил, что пришло спасение.

Через час после ухода Эми он, съежившись, лежит на кровати, его все еще бьет дрожь. Когда она произнесла имя Алексиса, он чуть вздрогнул, но она не заметила. В какую-то долю секунды мелькнула мысль: это невозможно, он Винклер, она Шимизу, у мальчика зеленые глаза — это не может быть он!

Невысказанные слова, паузы, вздохи витали в комнате.

Эми была краткой. Сдержанными, скупыми словами она рассказала про чудовищное избиение, про сломленную судьбу сына. Про ступор, невозможность осознать бездонную боль.