Внутри, вовне

— Рабинович! — прервал я его. — Давай пойдем выпьем по чашечке кофе.

Питер застыл на месте, взглянул на меня и разразился смехом:

— Ах ты сукин сын!

Мы перекусили в «Линди», вернулись в кабинет и работали до зари, и закончили текст, не воспользовавшись ни одним анекдотом из картотеки.

Глава 68 «На рыло?»

— Что это за хуйню вы тут нагородили? — заорал Голдхендлер, когда мы с Питером вошли в кабинет; он поднял со стола текст и надвинулся на нас. — Что это все значит? Где лорд Простофильд? Лесли Хоуард будет здесь через полчаса!

Было около часа дня. Питер угрюмо молчал, а я попытался было оправдаться, объяснив, что мы задумали и почему. Голдхендлер хмуро взглянул на часы.

— Ладно, ладно, — сказал он, не дослушав меня. — Дайте-ка мне сюда «Лорда Простофильда». — И он отправился в ванную.

В то утро мне позвонил Бойд и приказал немедленно ехать к Голдхендлеру; самому ему было поручено ехать за Лесли Хоуардом. Он сказал, что он прочел нашу с Питером программу и что она ему не понравилась.

— Это не для радио! — кричал он. — Где остроты? Какого черта вы не делаете того, что вам велено?

— Но вообще-то, по-твоему, это хоть как-то сносно?

— Написано довольно легко и бойко: в стиле Ноэла Коуарда. Но нам то это ни к селу ни к городу. Мне просто подумать страшно, что будет, когда Лесли Хоуард это прочтет.

Из ванной комнаты вышла миссис Голдхендлер с текстом «Лорда Простофильда» в руке; она пошла вниз, окинув нас с Питером презрительным взглядом — таким, каким она окинула бы Эдди Конна. Следом за ней вышел Голдхендлер, который по пути швырнул наш текст на свой письменный стол. Вскоре приехал Бойде Лесли Хоуардом, который приветствовал нас доброй улыбкой. Ненавязчиво элегантный, в черном костюме в полоску явно от Сэвил-Роу, со спокойным, но слегка настороженным выражением на узком, длинном лице, Лесли Хоуард всем своим видом давал почувствовать, что вы общаетесь с английским лордом. Вошел Голдхендлер, тщательно выбритый, с несколькими свежими порезами на лице, облаченный в строгий темно-синий двубортный костюм — как он его называл, «костюм для бар-мицвы»; он явно хотел как можно меньше походить на автора радиопрограмм. Впрочем, чем-то неуловимым он на него все-таки походил. После обмена любезностями он сел в свое вращающееся кресло и закурил сигару, окутав себя клубами дыма.

— Как вы, возможно, слышали, — сказал он наконец Лесли Хоуарду, — мы здесь создаем радиопрограммы с насыщенностью примерно три или четыре смешные шутки в минуту.

— Ваша репутация общеизвестна, — учтиво сказал Лесли Хоуард.

— Спасибо за комплимент, в ваших устах он особенно ценен, — сказал Голдхендлер, изысканно кивнув. — Как вы, возможно, знаете, в радиопрограммах еще ни разу не выступал ни один артист вашего уровня. В качестве гостя — это бывало. Но в качестве исполнителя — никогда. У нас подвизаются одни лишь водевильные комики, чьи имена сегодня у всех на устах, а завтра, глядь, никто их уже и не помнит. У нас нет никого, кто умел бы выдавать юмор высокого класса — как в «Алом цветке» или «Беркли-сквер».

Лицо Хоуарда напряглось, и он сделал быстрый протестующий жест.

— Что вы конкретно имеете в виду? — деловито спросил он.

Этим он дал понять, что не для того он сюда пришел, чтобы выслушивать комплименты от радиохохмача. И Голдхендлер осекся. Он попыхтел сигарой, взглянул на Хоуарда через полузакрытые глаза и встал с кресла.

— Мы запросто можем предложить вам программу, в которой будет три или четыре шутки в минуту. Это нам — раз плюнуть. Но что бы вы сказали, если бы мы предложили вам что-то действительное новаторское, свежее, неожиданное? То есть радиопрограмму без студийной публики, без этих дурацких взрывов смеха? Так сказать, комедию нравов — легкую, как шампанское, в вашем неподражаемом стиле высокого фарса?

Мы с Питером переглянулись.

— Например, что-нибудь такое: высокородный лорд Алджернон Ловкатч плывет через Атлантический океан на лайнере «Куин Мери» в каюте первого класса…

«Ну и дела, — подумал я. — Он загнан в угол, он ничего уже не способен придумать, он хватается за соломинку».

— Это рафинированный аристократ голубых кровей, элегантный, утонченный, изысканный: как пить дать, лорд, — продолжал Голдхендлер, — только беда в том, что на самом деле никакой он не аристократ, а просто-напросто международный вор, промышляющий кражей брильянтов.

На лице актера появилось смешливое выражение: но потому ли, что ему понравилась эта затея, или потому, что она показалась ему банальной и достойной презрения, — кто мог сказать?

— Давайте, я вам прочту страницу-другую, — сказал Голдхендлер, беря текст. — Остановите меня, если вам станет скучно или противно…

— Хорошо, — сказал Хоуард, и Голдхендлер начал читать.

Хоуард его так и не остановил. Когда Голдхендлер дошел до конца, Хоуард задумчиво сказал:

— А спонсорам — этим, которые делают слабительное, — им это нравится?

— Все, что нравится Лесли Хоуарду, понравится любому спонсору в Америке, — сказал Голдхендлер. — Но сперва я должен получить ваше согласие. Потому что для тех актеров, с которыми мы работаем на радио, эта программа — слишком новаторская, слишком необычная.

— По-моему, это совсем неплохо. Как вы говорите, довольно легкая комедия нравов. Мне кажется, это подойдет. Во всяком случае, я не могу сказать, что я разочарован.

Услышав эту фразу, которая в устах англичанина означала бурный восторг, Голдхендлер вскочил на ноги и заключил Хоуарда в объятия:

— Тогда, может быть, поедем и сразу же потолкуем со спонсорами? Они ждут не дождутся узнать, чем кончилось наше обсуждение.

— Почему бы и нет? — сказал Хоуард и тоже встал.

В это время зазвонил телефон, и Бойд снял трубку.

— Это миссис Фессер, — сказал он Голдхендлеру. — Она просит миссис Голдхендлер.

— Переключи на нее! — проревел Голдхендлер. — И собирайся, ты поедешь с нами.

Когда мы с Питером остались одни, он сказал:

— А ведь то, что мы сделали, — это изрядная халтура. Что, Хоуард белены объелся?

— Питер, — сказал я уверенно, — мы должны попросить прибавки.

Он только заморгал глазами.

— Я серьезно. Хоуард хочет зарабатывать на радио. Он был приятно удивлен, что ему не подсунули набор старых анекдотов. Ему наша программа понравилась — значит, она понравится и слабительщикам. Ура! Питер, они же отвалят Голдхендлеру кучу денег.

— Честное слово, а ты малый не промах! Это что, бронксовское воспитание? Ладно. Сколько мы попросим?

Надо помнить, что это было время Кризиса. Питер тогда получал сорок долларов в неделю, я — тридцать, и это для нас были хорошие деньги.

— Сотню на двоих, — сказал я. — И поделим их так, как ты захочешь.

Питер покачал головой — то ли в отчаянии, то ли в восхищении моим нахальством.

— Ладно, если хочешь, валяй. Если ты это получишь, мы поделим деньги пополам. — Питер надел ботинки и пиджак. — Только я при этом даже присутствовать не хочу. Ты это задумал, ты и делай. Сотня на двоих, подумать только! Да ведь если ты это пробьешь, мы же сможем даже снять квартиру! И я смогу написать что-то стоящее.

Примерно через час позвонил Бойд.