Во имя Абартона

Возможных варианта всего два: можно оставить все как есть, а можно поговорить с Реджинальдом и прояснить дело. Не обязательно в конце концов признаваться в любви и падать ему в ноги. Да и вообще это, как всегда казалось Мэб, делать должен мужчина. Но можно ведь просто поговорить!

Смыв остатки муки, она вытерла руки фартуком, бросила последний взгляд на стол — потом можно будет убрать — и медленно, считая каждую ступеньку, поднялась наверх. На площадке ее опять охватили сомнения. Чувства были для Мэб новы, никогда прежде ей не приходилось мучиться от чего-то подобного, и отчасти она даже наслаждалась этими сомнениями и тревогами. А отчасти ее задержал страх. Самое страшное — услышать ответ и, как сейчас поняла Мэб, по большому счету не важно будет он положительным или отрицательным. Любой ответ означает перемены.

Однако, сбегать себе Мэб запретила.

Постояв еще минуту, она собрала в кулак всю свою решимость — ее, как оказалось, было немного — и на ватных, подгибающихся ногах подошла к двери Реджинальда. Занесла руку, чтобы постучать. Она просто зайдет и справится о его самочувствии. В конце концов, может же она волноваться за своего коллегу. Мэб опустила руку, чувствуя себя совершеннейшей идиоткой, причем и потому, что хочет сказать, и потому, насколько боится это сделать.

В итоге, промаявшись еще какое-то время, она все-таки постучала. Ответом ей была полная тишина. Еще минута раздумий и сомнений — сколько их уже накопилось!
– и Мэб приоткрыла дверь. Тишина.

Комнату освещала единственная лампа у кровати, как сейчас обратила внимание Мэб — строгая на вид, но дорогая и не лишенная изящества. И очень простая. Похожая на Реджинальда своими простыми формами и ощущением немалой ценности. Мэб тряхнула головой, пытаясь избавиться от таких нелепых, глупых, даже смешных мыслей, и сделала небольшой шаг. Реджинальд спал. Лег не раздеваясь, даже не разувшись, и теперь спал поверх покрывала, обнимая подушку. Растрепавшиеся волосы падали на лоб, но не давали достаточно тени, и когда свет от лампы падал на глаза, мужчина морщился.

Еще минута на размышления была уже совершенно лишней. Мэб обругала себя за все те глупости, которые успела надумать и запланировать, прошла через комнату, стараясь ступать тихо, чтобы скрипучие половицы не разбудили Реджнальда, и отодвинула лампу в сторону. От нее пахло металлом и нагретым камнем. Потом, ворча под нос, Мэб расшнуровала и стянула с Реджинальда ботинки, отставила их в сторону и потянулась за пледом. Реджинальд пробормотал что-то во сне, тихо и неразборчиво. Мэб замерла, боясь пошевелиться, издать хоть один звук. Что он сказал? Однако Реджинальд также не издал больше ни звука. Мэб укутала его плечи пледом, погасила лампу и присела на край постели. Провела ладонью по щеке мужчины, чувствуя пальцами отросшую щетину. Непривычно было видеть Реджинальда таким, слегка неряшливым; обычно он идеально одет и застегнут на все пуговицы, с галстуком, узлу которого позавидовал бы и отец. Непривычно и приятно отчасти, словно на скрытая сторона Реджинальда принадлежит только ей.

От этой мысли Мэб тоже отмахнулась. Пальцы ее продолжили ласково поглаживать лицо мужчины, перебирать его волосы. Реджинальд снова пробормотал что-то сквозь сон, поднял руку и накрыл ее ладонь, чуть сжал.

– Спи, - Мэб аккуратно вытащила свои пальцы и поднялась, отчетливо понимая, что пытается сейчас сбежать.

И сбежала, сбежала куда поспешнее, чем требовалось, скрипя на каждом шагу. Реджинальд, измотанный, все еще страдающий от последствий магического истощения, так и не проснулся.

В своей комнате Мэб постояла некоторое время на пороге, потом подошла и раскрыла окно. Обычно она так не делала, но в последние дни приобрела из-за Реджинальда эту привычку, оказавшуюся приятной и полезной. Из сада пахло цветами и совсем немного — гнильцой. Нужно вырезать увядшие цветы, пока не налетели какие-нибудь вредители, питающиеся ими. И найти садовника, который присмотрит за розами и травным огородом, до конца каникул.

Тут Мэб оборвала себя. Хватить строить планы, хватит думать о возвращении в этот коттедж. Хватит. Пока не нужно.

Она легла в постель, также не раздеваясь, сложила руки на груди и принялась рассматривать потолок. Будь на нем написано откровение, это бы сильно помогло Мэб, мысли которой метались с предмета на предмет, меняя одно решение за другим. Исчезнуть до рассвета. Поговорить с Реджинальдом. Признаться. Хорошенько обдумать. Убедиться в своих чувствах. Задвинуть их куда подальше. Поговорить с Реджинальдом. Не поднимать больше эту тему. Исчезнуть до…

Резкий звонок заставил Мэб подскочить на месте так резко, что в спине что-то хрустнуло. Комнату заливал яркий солнечный свет; судя по всему, было уже за полдень. Звонок снизу продолжал надрываться, и Мэб не сразу поняла, что это чарофон. Линии были проведены во все коттеджи здесь и во все дома профессорского городка, но Мэб редко ими пользовалась. Громкий, металлический звон застал ее врасплох. Не до конца проснувшаяся, с глазами зудящими так, словно в них песка насыпали, она скатилась с кровати, кое-как разыскала туфли и медленно пошла вниз. Звонок все надрывался и надрывался, человек оказался удивительно настойчив.

– Алло?
– голос у Мэб со сна был хриплый и походил на воронье карканье.

– Аристократическое похмелье, кузине?
– рассмеялся собеседник.

– Квентин?
– Мэб моргнула несколько раз, собирая разбегающиеся мысли.
– А, Квентин. Да, в смысле, нет. Доброе утро.

Она бросила взгляд на часы, висящие в прихожей вечным напоминанием профессору не опаздывать на лекции. Мэб не всегда отличалась пунктуальностью, увы. Сейчас часы показывали двенадцать — двадцать четыре, и она безбожно опоздала повсюду. А ведь в Абартоне, кажется, еще не завершились все экзамены. Если о них, конечно, не позабыли за всей этой суматохой.

– Можешь спать спокойно, дорогая кузина, - продолжил с улыбкой в голосе Квентин.
– Никакие приворотные зелья им не грозят. Ни официально, ни на черном рынке ничего из тобой перечисленного не продавалось в последние четыре года. Так, чтобы кануть во мрак, имею в виду. Из-под полы сейчас больше «волосами Вероники» торгуют.

– Это что такое?
– рассеяно спросила Мэб, пытаясь осознать сказанное.

– Наркотик. С тебя, дорогая кузина, бутылка басмельенского когда я в августе наведаюсь в Имение. Целую, - и Квентин повесил трубку, всегда такой настойчивый и порывистый.

Мэб медленно положила трубку и повернулась на скрип ступеней. Реджинальд, бледный и растрепанный, стоял на лестнице, глядя на нее сверху вниз. Лицо оставалось в тени, и Мэб дорого бы дала, чтобы увидеть и понять его выражение.

– Что-то случилось?

– Кузен Квентин. Говорит, что ни официально, ни на черном рынке запретные ингредиенты не всплывали. Так что я решительно не знаю, откуда в Абартоне взялись «Грёзы спящей красавицы».

– Действительно, - эхом отозвался Реджинальд.
– Откуда…

Глава сорок девятая, в которой развеиваются «Грёзы»

Реджинальд спустился на несколько ступеней, не сводя взгляд с Мэб, застывшей с чарофонной трубкой в руке. Слова сбили его с толку, и разом позабылось все, что он собирался сказать сегодня с утра. Впрочем, это также избавило его от мучительной необходимости выбирать между глупым признанием — и серьезной опасностью быть отвергнутым — и сухим прощанием.

– Твой кузен уверен?

– Ты только что оскорбил единственного моего приличного родственника, Эншо, - хмыкнула Мэб, возвращая трубку на рычаг.