Во имя отца и сына
Шрифт:
– Убежит, - определенно решил Коля.
– Но его запомнят лифтерша, дворник, соседи и прохожие. Словом, больше сюда он не сунется и другим закажет дорогу, - сказал Роман.
– А может, не закажет, а только укажет?
– заметил скептически Саша и добавил: - Аппарат не соответствует своему назначению. Какая же это, к черту, "вороловка", когда она никого не ловит, а только отпугивает?
– Предупреждает воровство, - компромиссно уточнил Коля, второй член комиссии.
Изобретение было принято с оценкой "удовлетворительно" без рекомендации в серийное производство и внедрения в быт.
А потом как-то
Таков был Роман Архипов.
Что же касается Коли Лугова, то, по мнению заводских ребят, он был в этой тройке своего рода буфером, выполняющим роль арбитра. Когда Архипов говорил "да", а Климов - "нет", решающее слово принадлежало Лугову. А если говорить о его профессиональном мастерстве, то в сборочном цехе таких, как Коля Лугов, было раз, два - и обчелся. Все звали его там "профессором".
Саша пришел с работы без четверти пять и возле своего дома столкнулся с Посадовым. Алексей Васильевич, подняв бобровый воротник зимнего пальто, стоял монументом у крыльца, о чем-то" раздумывая.
– Вы к нам или от нас?
– спросил Саша, не поздоровавшись.
– А-а, ты уже с работы, - будто обрадовался Посадов, подавая руку Саше.
– А я, понимаешь, дошел до вашего дома и вдруг вспомнил, что мне к пяти надо быть на заводе, в парткоме… Значит, опоздал. Ну ладно - переживем.
Вошли в дом, разделись. Посадова Петр Васильевич встретил обычным вопросом:
– Где ты пропадал? Сто лет я тебя не видел. И тот, как всегда, ответил:
– Дела, брат, дела.
– А что, и до вас добрался новенький?
– Что за новенький?
– нахмурился Посадов, не поняв Сашу.
– Ты о ком?
– О Глебове. Он вас вызывает?
– Не вызывает, а приглашает. Просили зайти, - поправил артист, приглаживая серебристую шевелюру.
– Меня, братец мой, вызывать не могут. Это вот таких шересперов, как ты, надо вызывать, да почаще, чтобы помнили и не забывали.
– Что помнили, Алексей Васильевич?
– Саша стоял перед сидящим на диване артистом и лукаво улыбался.
– Что человек должен быть человеком, иметь честь, достоинство, совесть, наконец, порядочность.
– И Посадов нахмурился.
– Это обязательно для всех людей или только для рядовых, так сказать, для масс?
– Сашины глаза сузились, а на беспокойных губах играла улыбка.
– Ты эти штучки брось, - погрозил Посадов Саше толстым пальцем.
Саша частенько донимал отца и Посадова "щекотливыми" вопросами. И всегда с колючей улыбочкой.
– Ты вот что, сходи распорядись насчет обеда, - повернулся Петр Васильевич к сыну.
Обедали все вместе. Петр Васильевич рассказал Посадову о визите к нему Лики и о "Голубом безумстве".
– Вы не хотите иметь Энциклопедический словарь?
– спросил Посадова Саша. И этот вопрос задан неспроста, а с тайным смыслом. Он уже много слышал об этом словаре от Вадима Ключанского, дескать, там - торжество истины и справедливости.
– Есть такой словарь?
– заинтересовался Петр Васильевич.
– Говорят, скоро выйдет из печати. Вокруг него уже идет сенсационный шум.
– Догадываюсь, - сказал Климов-старший.
– Сами себя небось расхваливают до небес, в гении друг друга
– А зачем мне нужно собрание дифирамбов? По энциклопедии нетрудно догадаться, что это такое будет, - добавил Посадов и помрачнел.
– Я воевал в 33-й армии. Командовал ею генерал Ефремов, тот самый, которому памятник в Вязьме стоит. Между прочим, первый памятник герою Отечественной войны. Вучетич, кажется, делал. А попробуйте найдите имя генерала Ефремова в энциклопедии. Нет его.
– Мы многих, к сожалению, не помним, кем по праву должна бы гордиться Россия, - с грустью заметил Петр Васильевич.
– Возьмите Савву Мамонтова. Ведь сколько он сделал для русского искусства! Горькому и Шаляпину помог на ноги стать. А скольких художников поддержал!
– Да-а, Савва Мамонтов - это человек!
– согласился Посадов и, выпрямившись, сжал тяжелые кулаки.
– Вот о ком книгу писать надо! Был богатый человек, это верно. Но куда он, Савва Иванович, свои капиталы вкладывал? В искусство, в таланты народные. Россию любил. И не драпал за рубеж, как рябушинские. Помню, в первые годы Советской власти зашел я как-то к нему на квартиру. Жил он тогда в какой-то хибарке на Красной Пресне. Шел я к нему и думал: "Вот сейчас встречу лютого врага революции". Дескать, станет в позу, начнет ругать Советскую власть. Ничего подобного. Сидит передо мной старикашка и спрашивает: "Ну как там Федька поживает?" Это он о Шаляпине, вот о ком думал!
– Окинув взглядом Климовых, Посадов смолк.
Саша заторопился на завод.
– У нас сегодня во Дворце культуры вечер поэзии. Выступают самые молодые, самые популярные, самые-пресамые: Артур Воздвиженский и Новелла Капарулина. Пойдемте, Алексей Васильевич?
Посадов поставил на стол чашку с чаем, посмотрел на Сашу.
– А что я там не видел? Комедиантов?
– Они поэты, Алексей Васильевич.
– Лукавые глазки Саши улыбались.
– Знаменитые, всемирные. Их стихи даже "Голос Америки" цитирует.
– Вот и пускай едут в Америку. А вам, заводским ребятам, они к чему?
– рокотал ворчливо Посадов.
– Действительно, нашли кого приглашать, - хмуро бросил Петр Васильевич.
– Да этому Воздвиженскому нужно сначала русскую грамматику как следует выучить, а потом уже стихи писать.
– А зачем ему учить?
– сказал Посадов.
– Для него грамматика устарела. Потому и реформу замышляют.
– Ну пойдемте, Алексей Васильевич, - умолял Саша: к старому актеру он питал особую привязанность.
– Там вы и с Глебовым увидитесь.
– Разве что, - сдался Посадов. Сашу Климова он любил по-отечески, дарил ему разные безделушки, приглашал его на спектакли и концерты, терпеливо слушал его стихи. Впрочем, никогда не переоценивал его способностей. "В тебе артист сидит. А поэзия - возрастное. Пройдет. А вот сцена - сцена для тебя, и ты для нее".
"Не морочь парню голову, - обычно возражал отец.
– Актер из него не получится, хороший актер, а не кривляка".
Посадов не соглашался с Петром Васильевичем, а сам Саша всерьез никогда не думал о сцене.
– А ты знаешь, я, пожалуй, пойду с тобой, - объявил Посадов, вставая.
– А то как-то нехорошо получится перед Глебовым: он просил, я обещал. Ну, до скорого, - бросил он и направился к выходу.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПОЭЗИЯ И АНТИПОЭЗИЯ