Во имя отца и сына
Шрифт:
Он оборвал и поникшим голосом сказал:
– Это отрывок из его поэмы "Прощание с юностью". Так пишут рабочие поэты.
Было тихо, большой город, пронизанный миллионами золотистых огней, сверкавших на морозном воздухе, будто затаив дыхание, слушал стихи, такие простые и мудрые, как сама правда. Стихи были созвучны душевному настрою Посадова и Глебова, они как бы сломали между двумя этими людьми внутренний барьер, призвав к доверию и взаимопониманию. Посадов постоял, глядя в растерянное лицо Глебова, и снова зашагал. Емельян не мог прийти в себя несколько секунд, потрясенный большим талантом поэта. В его ушах все еще
– Вот бы кого пригласить к нам на завод.
– В Магнитогорске живет, - ответил Посадов.
– Да, далековато, - огорчился Глебов.
– И в Москве есть талантливые ребята. Только Маринин их не пригласит, вот в чем вопрос.
– Ну это мы еще посмотрим!
– сорвалось у Глебова.
Помолчали. Подходя к улице, где он жил, Глебов спросил:
– А эта девушка, что была с Архиповым?
– Юля-то? Из вашего же заводского конструкторского бюро. Вы ничего о ней не знаете?
– Нет.
– Интересная судьба. Поэма. А вернее, драма, трагедия!
– Любопытно.
– Училась в МГУ. Вышла замуж за иностранца - студента. Уехала в Африку. Там она и узнала, почем фунт лиха. С большим трудом удалось ей вернуться домой. В общем, история, достойная пера авантюрного романиста.
– А она тоже могла ведь выступить перед рабочими, рассказать про жизнь за рубежом, - вслух подумал Глебов.
Посадов поморщился, но промолчал. Только уже когда садились в лифт, неожиданно сказал:
– Она не любит вспоминать об этом.
– Вы о ком?
– не понял Глебов.
– О Юле Законниковой. Должно быть, душевная рана еще не зарубцевалась.
– Да. У нее такие печальные глаза. Даже когда улыбается, - вспомнил Емельян. И нажал кнопку лифта.
– Вот это, Леночка, и есть Алексей Васильевич Посадов, - представил Емельян гостя жене.
Елена Ивановна с хозяйским радушием протянула артисту узкую теплую руку, и суровый взгляд артиста смягчился.
– Очень рада познакомиться. По сцене я знаю вас уже, наверное, лет двадцать. Еще в студенческие годы бегали на галерку, чтобы поглядеть.
– Видите, какая у вас древняя поклонница?
– помогая Посадову раздеться, пошутил Емельян.
– Что-то не верится, - улыбнулся Посадов, не сводя с хозяйки глаз.
– В древность не верится. Слишком молоды. Вас и сейчас можно принять за студентку. Притом первого курса.
– Да полно, Алексей Васильевич. У меня уже дочь скоро невестой будет, - вспыхнула Елена Ивановна.
Для своих сорока лет Елена Ивановна выглядела очень молодо. Ни одна морщинка еще не тронула ее белого чистого лица. Ее бирюзовые глаза смотрели доверчиво и открыто.
Алексей Васильевич, разрумяненный морозцем, переступил порог теплой комнаты и остановился посередине, осматривая стены: репродукция "Зимы" Дубовского, довольно посредственный офорт с морским пейзажем, портреты Дзержинского и Маяковского, гипсовый бюст Ленина на книжном шкафу.
– Вы удивительно похожи друг на друга. Как брат и сестра. Особенно глаза.
– Это находят многие, - подтвердила хозяйка, торопливо направляясь на кухню.
Елена Ивановна собрала ужин в большой комнате, служившей одновременно столовой, гостиной, кабинетом и спальней. (Дети спали во второй комнате, поменьше.) Ради такого случая Емельян поставил на стол бутылку столичной и бутылку сухого вина, чем вызвал недоуменный вопрос гостя:
–
А это, собственно, зачем?– Да уж так у нас заведено. Тем более с мороза, - улыбнулся Глебов, потирая озябшие руки.
– Лично я не пью, - сообщил Посадов, - может, поэтому и считаю бутылочную традицию консервативной. Вот чаек - это да-а. С мороза этак стаканчиков пять. Как вы насчет чайку?
Глебов пожал плечами:
– Что ж, чай так чай…
За ужином говорили о сегодняшнем вечере поэзии во Дворце культуры и о будущих. Глебов рассчитывал на помощь Посадова, а тот, в свою очередь, ругал Маринина.
Емельян в душе признавал, что Посадов прав, но пробовал смягчить резкость характеристики:
– Вы правы, Алексей Васильевич. К сожалению, дело не только в одном Маринине. Я сегодня зашел в библиотеку, - рассказывал Глебов, - поинтересовался фондами: что наши библиотекари рекомендуют читателю, что требует читатель?
– Ну и что вы выяснили?
– перебил его Посадов и сам ответил: - Предлагают читателю все тот же товар, того же Воздвиженского.
– Хуже, Алексей Васильевич, хуже.
– Глебов посмотрел на Посадова, затем перевел взгляд на жену.
– Даже если вы и захотите почитать, ну, скажем, Николая Островского, Фадеева - не сможете. Этих книг нет в библиотеке. Спрашиваю: почему? Не получаем, говорят. Бибколлектор снабжает нас книгами.
– Представляю, - снова не удержался Посадов, отхлебнув и поставив чай.
– В бибколлекторе сидит такая же поклонница Воздвиженского, и она решает, кого пущать на полки библиотек, а кого не пущать. Она делает политику, воспитывает. А вы говорите! Вы понимаете, как все это крепко связано одной веревочкой. Как глубоко, даже очень глубоко зашло. Вон Петр Васильевич Климов. Его пинают, кусает какая-то критическая мошкара, гнус. А он делает вид, что так и должно быть, что ничего страшного нет. И самое страшное, что, если, мол, и есть, то бороться с этим бесполезно и невозможно: все это групповщина.
– А может, он прав насчет групповщины, - проговорил Глебов не свои, а чужие слова, которые часто повторял секретарь райкома Чернов.
– Что? И вы туда же?
– Посадов поднял на него изумленный взгляд и резко отодвинул от себя стакан.
– А .то она значит, эта групповщина? С чем ее едят? Извольте объяснить мне и растолковать популярно! Сколько, по-вашему, у нас их, этих самых групп, какова их платформа, где яблоко раздора?
– Надо полагать, в основном две, - ответил Глебов.
– Хорошо, пусть две. И что ж получается на деле: одна группа отстаивает линию партии, борется за народное, высокое искусство, возвышающее человека. А другая подрывает эти принципы, насаждает всякую гниль, тащит с Запада все без разбору, растлевает. Я вас и спрашиваю: в чем же криминал так называемой групповщины? И почему надо закрывать на это глаза, ругать и правых и виноватых?
– Я вас понимаю, Алексей Васильевич, происходит обычная идеологическая борьба. Битва за души людей.
– Обычная? Ничего себе - обычная. Вы бываете на художественных выставках, на спектаклях, смотрите телепередачи, кино?
– Посадов остановил взгляд на жене Глебова. Ему показалось, что она хочет что-то сказать.
– Нерегулярно, - ответила Елена Ивановна, слегка смутившись.
– Но я с вами согласна целиком.
– Да, но ведь печать наша критикует и слабые спектакли, и плохие стихи. Того же Воздвиженского, - заметил Глебов.