Во власти (не)любви

— Если в вашем доме, комиссар Кнедл, прислуживает чернавка с лицом голливудской звезды, то мессалина, которая ублажает вас в постели, тогда и вовсе небожительница.

Доротка и Эдита на этом сугубо мужском приеме, разумеется, не присутствовали, иначе бы дядечка не бросался так щедро комплиментами в адрес Лесьяк.

— На самом деле, комиссар Сбышек, Джина у меня такая одна, — усмехнулся Вацлав, не глядя на нее, но от одного тона, которым это было сказано, ее бросило в жар.

Неужели присутствующие за столом не слышали похотливого сладострастья, прозвучавшего в этой совершенно обычной фразе? Или ей после произошедшего в ванной теперь во всем мерещится скрытый смысл?

Это было неправильно и сладко, будто она попробовала умопомрачительно вкусный, но смертельно-ядовитый плод. Это было волнующе-противно — его прикосновения, пальцы и выражение глаз. Он знает, что она не испытывает к нему ответного чувства, или… Или она пытается обмануть не только Вацлава, но и себя.

Неважно! Все это уже совершенно неважно! Слова, которые она прочитала на экране протянутого курьером планшета, горят у Джины внутри. Горят, и ни за что не позволят смириться — все это время она думала, что Леоне предали ее, оставив в полном одиночестве, но это оказалось полной ерундой!

Небеса, как же здорово осознавать, что она не одна! И пусть Элизабет далеко, но чувство, будто ее теплая рука появилась из ниоткуда и крепко сжала руку Джин, не отпускает.

Где-то очень-очень далеко, в нормальном мире дочке Лиз уже десять месяцев. Интересно, покрестила она малышку или еще нет? Джина так хотела стать крестной…

Погруженная в грустные, но светлые мысли, Джин понесла гостям кроличье конфи, которое пестунья Ганна велела ей подавать по-ресторанному, в тарелке с толстым дном, плотно прикрытой блестящей полукруглой крышкой со смешно торчащей шишечкой-ручкой сверху.

To, что произошло следом, стало для нее полной неожиданностью. Ловко подняв хромированный клош, Джина отпрянула. В нос сразу же шибанул тошнотворно- сладкий запах тухлого мяса. Вместо аппетитного, несказанно-нежного и нежирного мяса перед Вацлавом Кнедлом на белой тарелке лежала полусгнившая кроличья голова. Маленькие жирненькие беловатые личинки с черными головками деловито копошились в полупустых глазницах, лезли из ноздрей и открытой пасти, полной оскаленных желтых зубов.

Почти одновременно с этим раздались брезгливые и возмущенные возгласы гостей — каждый, кто успел поднять крышку, получил в клоше свою часть от полуразложившейся тушки. У кого-то это были лапы, у кого-то филейная часть, у кого-то сердце и легкие, а бородатый комиссар Сбышек — большую порцию осклизлых сизых кишок, по которым ползали уже даже не личинки, а самые настоящие длинные коричневатые черви.

— Расстрелять! — хрипло каркнул бородатый, отскакивая от стола вместе со стулом.

— Расстрелять тупую сучку за то, что осмелилась на такую шутку с комиссарами республики Догма! Расстрелять прямо сейчас, но перед этим заставить ее сожрать этот полусгнивший труп кролика вместе со всеми его червями! Грязной шалаве — грязную смерть!

— Везет вам, комиссар Кнедл, на чернавок, — усмехнулся его сосед. — Прошлая в Лилейной Угрозе состояла, эта — тухлятину к столу подает.

— А может, она тоже из Угрозы? — вставил кто-то особо умный. — И все это — не просто дурная шутка, а акция протеста против Догмы?

— Перед расстрелом шлюху надо допросить! — не унимался Сбышек. — Везите ее в мое ведомство, я быстро развяжу ей язык.

— Умолкните, — один мрачный взгляд Вацлава остановил поток первосортной брани, низвергающейся изо рта Сбышека, да и остальных заставил присмиреть. — Я разберусь со своей чернавкой без помощи Ведомства Признаний, комиссар Сбышек.

— Это не я, — тихо, почти шепотом выдохнула Джина. — Я бы на это не пошла, клянусь!

— Иди в свою комнату, — взгляд Вацлава был физически тяжелым, и эта тяжесть будто придавила ее к земле. — Я поговорю с тобой позже.

Она поднималась по ступенькам очень медленно, пытаясь справиться с чувством обреченности и непоправимости произошедшего. О том, кто рассовал мертвечину по клошам, предназначенным первым лицам республики, и гадать было нечего. Месть Дороты Лесьяк оказалась на удивление продуманной и изощренной. Единственные два вопроса состояли в том, помогала ли ей Вафля, и откуда они разжились тушкой кролика. Но вчера утроба и мессалина ходили в магазин за покупками, и, очевидно, это для них проблемой не стало.

Если бы все произошло в обычный день, только при Вацлаве и его гареме — это одно. За торжественным ужином в присутствии первых комиссаров Догмы — уже другое. Как бы не относился к ней Вацлав Кнедл, все-таки своя рубашка ближе к телу. Логично, что сейчас ему нужно примерно ее наказать, чтобы не прослыть жалостливым по отношению к юбкам. Чтобы не прослыть слабым — иначе эти же комиссары, что так добродушно беседовали сегодня за столом, его же и сожрут. И Сбышек первым.

Отличную комбинацию провернула Доротка! Можно аплодировать стоя, хотя что-то подсказывает, что, задумывая пакость, Лесьяк и сама не предполагала, насколько это окажется шикарный ход.

Небеса, почему именно сегодня? Сегодня, когда у нее впервые появилась надежда? Сегодня, когда Джин узнала, что выход есть!

Доживет ли она до спасения? До «подходящего момента», как говорилось в сообщении… Доживет ли целой и невредимой, как физически, так и духовно, ведь Догма любит и умеет калечить непослушных юбок?

Зависит лишь от того, какие чувства к ней испытывает комиссар Кнедл.

Бродя по пустой комнате, Джин, никак не могла найти себе место. Посидела на кровати, посидела на стуле, посидела на подоконнике — как на иголках. Грызя костяшки пальцев, наблюдала в окно, как комиссары рассаживаются по своим роскошным черным автомобилям и выезжают на улицу. Перед тем, как усесться в салон, Сбышек поднял глаза и их взгляды встретились. Джин отпрянула от окна, ругая себя на чем свет стоит, но импульс уже был получен — в этом ей увиделся недобрый знак.

Дом погрузился в темноту. Пугающую, тихую темноту, в которой, казалось, прятались монстры. Хотелось затаиться в своей комнате и не высовываться до наступления утра. Но, разумеется, это было слабой, призрачной надеждой, которая разлетелась, как клочья дыма, потому что на стене зажглась зеленая лампочка вызова.

ГЛАВА 20.2

Скользя по темному коридору, она осторожно заглянула в темную прихожую, и, не удержавшись, в кухню, хотя последняя была совершенно не по пути. И там и там царил образцовый порядок. Интересно, кто все это убрал, да еще и посуду вымыл?

Скорее всего, Вацлав заставил это сделать виновницу произошедшего — Дороту Лесьяк. Скорее всего, в своей вине мессалина призналась. Но Джин не была наивна и понимала, что обвинят не того, кто это сделал, а того, кто не уследил. Она обязана была проверить клоши перед подачей на стол!

С несвойственной ей робостью Джин тихонько стучит в дверь, предупреждая, что она пришла, а затем входит в кабинет, освещенный лишь холодной голубоватой подсветкой книжных стеллажей и явно по виду антикварной лампой на его письменном столе в эркере.