Во власти страха

Человека, стоявшего у кафе «Артизан» и готовящегося убить Амелию, звали Чарльз Веспасиан Хейл. Это имя он получил при рождении, однако был известен еще под многими другими. Одно из них – Ричард Логан. И самое недавнее – Дэвид Уэллер, возмущенный адвокат, позвонивший в Нью-Йоркское бюро расследований по поводу самонадеянного молодого полицейского Рона Пуласки.

Однако единственным именем, какое ему нравилось, было то, которое характеризовало его наилучшим образом – Часовщик. Оно говорило о его мастерстве в создании хитроумных преступных планов и о страсти к наручным и карманным часам.

Теперь он смотрел на одни из них – «Вентура СПАРК Сигма МГС», электронные наручные часы стоимостью пять тысяч долларов. У Хейла было 117 наручных и карманных часов, большинство из которых представляли собой аналоги, хотя были снабжены электроникой и батарейками. У него были «Бом и Мерсье», «Ролекс» и «Таг Хойер». У него была возможность украсть стоящие шесть миллионов долларов «Патек Филипп Калибр 89», знаменитые памятные карманные часы, изготовленные в честь стопятидесятилетней годовщины компании. С ними было больше сложностей – эти окошки и шкалы давали в дополнение к настоящему времени разную информацию, – чем с любыми другими часами. Этот восемнадцатикаратный шедевр предлагал такую информацию, как фаза луны, запас хода, месяц, температура, дата очередной Пасхи, созвездия, время заката и доли секунды.

И однако же Хейл решил не красть этот шедевр. Почему? Потому что «Патек» был реликтом. Время аналогов прошло. Хейлу потребовалось время, чтобы это принять, но арест, который устроил ему Линкольн Райм несколько лет назад, показал, что мир изменился. И Хейл восстал, чтобы встретить новую зарю.

«Вентура» на его запястье представляли собой это новое лицо – если можно так выразиться – хронометрии. Их беспримерная точность доставляла ему большую радость и утешение. Он снова взглянул на них. И повел обратный отсчет.

Четыре… Три… Два… Один…

Из задней части кафе раздался рев пожарной сирены. Хейл надел на бритую голову вязаную шапочку и вошел в удушливо жаркую кофейню.

Его не видел никто, в том числе и Амелия Сакс и ее собеседник, – они смотрели в сторону кухни, где он оставил это устройство двадцать минут назад. Автономный детектор дыма на полке казался старым и грязным, хотя действительности соответствовало только второе. Работники найдут его и решат, что он был списан и случайно оставлен на верхней полке. Кто-нибудь снимет его оттуда и выбросит, вынув батарейку. О ложной тревоге никто не вспомнит.

Амелия оглядывалась по сторонам, как и все остальные, ища взглядом дым, но его не было. Когда ее взгляд вернулся к кухонной двери, за которой не смолкал рев, Хейл сел в кресло позади Амелии и, ставя портфель на пол, сунул пузырек ей в сумочку. Новый рекорд: две секунды.

Потом он огляделся, словно решая, стоит ли пить кофе с молоком в месте, где вот-вот начнется пожар. Нет. Он пойдет в другое. Хейл встал и вышел на улицу.

Рев прекратился – кто-то вынул батарейку. Хейл оглянулся. Сакс вернулась к своему кофе, к своим записям. Не имея понятия о близящейся смерти.

Часовщик направился ко входу в метро на Четвертой Западной улице. Пока он шел на бодрящем воздухе по тротуару, ему в голову пришла интересная мысль. Мышьяк и сурьма – металлоиды, вещества, обладающие свойствами металлов и неметаллов, но достаточно твердые, чтобы делать из них стойкие предметы. Можно ли, подумал он, изготовить из этих ядов часы? До чего интересная мысль!

Хейл знал, что она будет занимать его изобретательный ум несколько недель и даже месяцев.

Глава 76

– Дай ему ход, – сказал Линкольн Райм.

Криминалист сидел в гостиной один, разговаривая по громкой связи и рассеянно поглядывая на сайт классического антиквариата и предметов искусства.

– Так, – раздался в ответ голос, принадлежавший капитану, находившемуся сейчас в управлении полиции – в Большом доме.

– Что «так»? – отрывисто спросил Райм.

Раньше он тоже был капитаном, но слишком всерьез звания не принимал. Ум и компетентность были важнее.

– Материал слегка необычный.

«Что все это, черт возьми, значит?» – подумал Райм. С другой стороны, он сам когда-то был госслужащим в мире госслужащих и знал, что иногда приходится вести игру. Ему была понятна нерешительность этого человека. Но оправдать ее он не мог.

– Капитан, я это знаю. Но нам нужно дать ход этому материалу. Это вопрос жизни и смерти.

Имя у капитана было странное – Дэгфилд. Кто так называет людей?

– Знаешь, – сказал Дэг, оправдываясь, – его нужно отредактировать, внести правку…

– Материал написал я. Редактировать его не нужно. А правку можешь сделать ты. Начинай. У нас мало времени.

– Ты просишь меня не править. Ты просишь дать ход тому, что ты написал, Линкольн.

– Ты просмотрел этот материал, прочел. Считай, что это правка. Мы должны дать ему ход, Дэг. Время важно. Очень.

Последовал вздох.

– Мне надо сперва поговорить кое с кем.

Райм подумал о других тактических возможностях. Их почти не было.

– Дэг, положение вот какое. Меня невозможно уволить. Я независимый консультант, нанять которого адвокаты по всей стране хотят не меньше, чем полицейское управление Нью-Йорка. Возможно, даже больше, да и платят они лучше. Если ты не дашь ход этому пресс-релизу в том, именно в том виде, в каком я тебе его послал, я займусь частной практикой с адвокатами и перестану работать на управление. А когда комиссар узнает, что я работаю против управления, тебе придется работать в частном секторе, я имею в виду предприятия быстрого питания. – Райм остался не особенно доволен своей тирадой. Она могла быть получше. Но ничего не поделаешь.

– Ты мне угрожаешь?

Ответа на этот вопрос не требовалось. Через десять секунд его собеседник произнес:

– Черт.

Звук брошенной трубки прозвучал для Райма многообещающе. Он подкатил на кресле-каталке к окну – посмотреть на Центральный парк. Зимой этот вид нравился ему больше, чем летом. Кое-кто мог бы подумать: дело в том, что в теплые месяцы люди занимаются летними видами спорта, бегают, бросают летающие диски, играют в софтбол, что навсегда заказано Райму. Но на самом деле он просто любил этот вид.

Даже до несчастного случая Райма не привлекала вся эта бессмысленная резвость. Он вспомнил давнее дело, связанное с Собирателем Костей. Тогда, сразу же после несчастного случая, Райм разочаровался в жизни, решил, что больше не будет существовать в нормальном мире. Но то дело открыло ему истину: он и не хотел нормальной жизни. Никогда, даже когда был здоров. Его мир был миром умозаключений, логики, интеллектуальных атак и защит, сражения с помощью мысли, а не пистолетов или ударов карате.