Во все Имперские. Том 2

— У меня вообще-то дома топовый игровой комп «Гиперпосадникъ», — обиженно ответил Шаманов, — Или ты думаешь, что эскимосы до сих пор бьют моржа гарпунами и живут в иглу?

— Вообще да, — честно ответил я.

— Ну это отчасти верно, — вздохнул Шаманов, — Некоторые и правда живут в иглу. Холопов у нас в Гренландии нет, но простонародье живет не сильно лучше ваших крепостных. Вот только ты не забывай, что я, как и ты, магократ, хоть и эскимосский. А мы, магократы, не работаем. Кстати, ты не хочешь сделать домашку?

— Нет, — поморщился я, — Во-первых, как ты верно заметил, магократы не работают. Во-вторых, отечественная словесность меня сейчас волнует меньше всего. И в-третьих, я тупо спишу у тебя.

— Так-то логично, — вынужден был согласиться Шаманов, — Но нельзя же совсем ничего не делать.

— Ты прав, пора прекращать, — ответил я, — Поэтому сейчас я займусь чтением. Но не учебника по русской словесности, а более интересного документа.

Вообще это надо было сделать уже давно, но у меня раньше как-то всё руки не доходили. Теперь же мои руки были наконец совершенно свободны, поэтому одну из них я сунул в карман мундира, где у меня лежала тетрадка.

Та самая тетрадка, которую я нашёл в тайнике под кроватью в комнате барчука, в тело которого я попал. Последние пару суток я таскал тетрадку в карманах, постоянно перекладывая из старой одежды в новую, но прочитать записи мне было всё как-то некогда. Кроме того, меня отпугивал кривой почерк барчука Нагибина.

Но теперь время пришло, пока уже выяснить, что там строчил Нагибин до того, как я выкинул его из собственного тела.

Текста в тетрадке было не так уж много, крупным, но очень неровным почерком, были исписаны лишь четыре листа:

«Папа говорит, что мне что-то предстоит, что-то важное. А я не знаю что. А он не объясняет. Просто говорит, чтобы я был готов.

А как я могу быть готов, если не знаю, к чему готовиться?

Папа с мамой стали совсем странные. Они чего-то боятся, но чего — не объясняют.

С деньгами стало совсем плохо, Прыгуновы захватили наше овсяное поле, а нам и ответить нечем. У Прыгуновых есть солдат, а у нас нет. Прыгуновых много, нас мало.

Сестра опять в Пскове.

Ночью шёл дождь, было страшно. А потом шаги, ОН ПРИШЁЛ

„неразборчиво“

Почему-то дождь идёт теперь все время, хмель гниет на полях, некому его убирать. Мы и пиво давно уже не варим, а только продаём хмель.

ОН приходил, дважды. Не помню

„неразборчиво“

У нас теперь появились деньги. Все тратили на Таню, как всегда.

Откуда деньги — не знаю. Может быть „неразборчиво“

Тане оплатили обучение в Смольном Институте, хотя она еще маленькая. Так что учиться ей только через два года. Папа сказал, что мне нигде учиться не придется. Почему — не знаю.

„неразборчиво“

ГНОСТИЧЕСКИЙ ЛИБЕРАТОР

Снова кончились деньги, хотя они были. Я видел у папы целую гору банкнот. Миллионы рублей. Но куда он их дел — я не знаю.

ОН вроде бы приходил, а вроде и нет.

Я уже не различаю сны и реальность. Иногда мне кажется, что я видел ЕГО, а иногда, что ОН мне только приснился.

Снова дождь. ОН приходит почему-то всегда, когда ночь и дождь.

Сапоги у него кованые, я слышу его шаги и сразу же пугаюсь.

Усы у него черные, а волосы — седые. От него пахнет чем-то кислым. Это странно.

А левая щека у него изуродована оспой. Или не оспой, а магией, так он говорил.

Я стал бояться его приходов, мне страшно от „неразборчиво“. Я сначала думал, что ОН приносит нам деньги, но нет. Папа и мама берут деньги где-то в другом месте.

Но отдают их ЕМУ.

Зачем? Почему?

Я пытался сбежать из дома, но папа поймал меня. Был долгий разговор.

Мой брат погиб на Турецкой войне, уже давно. Так что я — наследник.

Папа повторяет это, и говорит, что я что-то унаследую. Не поместье, а что-то другое.

Папа говорит, что я унаследую землю. Я спрашивал его, а что такое — унаследовать землю? Но папа непонятно ответил, что это значит исчерпать терпение.

Всё совсем запуталось.

Я уговорил папу, и он оплатил моё обучение в Лицее. Не на год, на семестр.

Значит, я всё-таки поеду учиться?

„неразборчиво“

Последнее лето дома.

Все на нервах, все боятся.

Сегодня ОН должен придти, и тогда произойдёт что-то важное…

Но я не хочу ЕГО видеть, совсем не хочу. Может сбежать? У меня голова болит, уже второй день, Луна на небе кажется мне фиолетовой, и…»

На слове «и» записи барчука обрывались. Это напрягало, как и многое другое. Текста в тетрадке было немного, но на разбор каракуль Нагибина я потратил битые полчаса.

Отбросив тетрадь, я погрузился в раздумья. Тут было о чём поразмыслить.

Судя по всему, этот своеобразный дневник писался в течении нескольких лет, об этом ясно говорило то, что барчук за время его написания сменил минимум четыре авторучки.

А еще в его записях упоминалось, что Таня еще маленькая, и поступать в Смольный ей только через два года. Значит, дневник был начат минимум два года назад.

А окончен он был, судя по всему, за несколько дней или даже возможно часов до моего попаданства, так как там упоминалась фиолетовая Луна. В момент моего попадания она действительно была фиолетовой. Хотя сколько именно дней на небе наблюдался этот феномен, я не знал, но догадывался, что долго фиолетовая луна висеть не могла. Иначе все бы к ней привыкли, и она бы не вызвала удивления барчука.

Погуглив, я убедился, что мои догадки верны — фиолетовая Луна появилась в небе примерно за сутки до моего попаданства.

Вообще же, дневник оставлял массу вопросов.

Почему барчук окончил его так внезапно, не дописав? У него были срочные дела? Не похоже на то, учитывая, что в момент моего попаданства он сношал девку в стоге сена.

Или это и было срочным делом?

Если честно, я с самого момента попаданства полагал барчука типичным тупорылым хикканом, но дневник раскрывал Нагибина с неожиданно трагической стороны.

У меня даже на секунду промелькнула крайне неприятная мысль, что этот неизвестный черноусый из дневника проделывал с барчуком вот это самое… Ну вы поняли. Среди магократов наверняка полно больных извращенцев, а барчук, в теле которого я находился, был весьма хорош собой.

А родителям Нагибина, совсем обнищавшим, этот урод мог платить за насилие над их сынком.

Но эту мысль я быстро отмёл, и не потому, что она была неприятной. Смотреть в лицо ужасу я всегда умел.

Не, тут просто логически не складывалось. Из дневника явственно следовало, что это не черноусый платил родителям Нагибина, а наоборот — родители ему. За что они ему платили? Явно не за то, чтобы черноусый развлекался с их сынком, это уже слишком, даже для магократов.

Кроме того, батя Нагибина постоянно болтал о некоей великой судьбе для своего сына. О чем идет речь? Уж не о том ли, что в тело Нагибина попаду я?

Но причём тут тогда черноусый? Зачем он приходил, и почему у барчука Нагибина путалось сознание после его визитов?

Я попытался вспомнить, встречал ли я в этом мире магократов, похожих на этого таинственного визитёра.

Черноусых тут, пожалуй, было полно. Вон даже у Михаила, которого Шаманов наконец-то снял со стены, были черные усы. Но вот черноусых и одновременно седых, да еще и с изуродованным то ли магией, то ли оспой лицом, я пока что не встречал.

Я попытался покопаться в памяти реципиента, как это обычно делают попаданцы, но ничего не обнаружил. Памяти реципента у меня просто не было, она исчезла, вместе с личностью барчука Нагибина.

В принципе логично. В этом теле и так уже было две личности — моя и Царя, так что третья туда бы просто уже не влезла. Оригинальный Нагибин просто умер и растворился.

В любом случае, я был уверен, что черноусый как-то связан со смертью родителей Нагибина. Возможно, он их и ухлопал. Кроме того, в дневнике упоминался Гностический Либератор, тот же странный персонаж, портрет которого был намалеван кровью над трупами родителей.

Может черноусый и есть этот загадочный Либератор?

Впрочем, это вряд ли. Либератор на рисунке был лыс, а усов совсем не носил. Так что очень вероятно, что черноусый — не он.

Но даже больше загадочного обладателя черных усов меня взволновали упомянутые в дневнике горы бабла. Значит мои родители всё-таки были богаты. В смысле много зарабатывали, правда, непонятно каким образом. А все деньги отдавали черноусому за некие услуги.

Мне вдруг почему-то стало неуютно в теле барчука Нагибина, как будто это тело скрывало от меня какую-то жуткую тайну.

— Что ты об этом думаешь? — спросил я.

— А… О чём? — растерялся Шаманов.

— Это я не тебе, — отмахнулся я, — Это я так. Сам с собой.