ВОЦЕХОВЛЕННЫЙ

Правда, успех мог и не повториться: если рассуждения опального Кубы основаны на логике и политэкономии, а потому легко запоминаются, пересказываются и развиваются, то взгляд шефа был совсем особенным, так что предстояло поднатореть в угадывании его мыслей. «Мы продаем не тонны металла, а причастность к лучшему в мире производству», – зарубил себе Войцех, чтобы вникнуть на досуге. Формула завораживала и на первый взгляд открывала одну за другой двери ценообразования, привлечения и реализации, пока не упиралась в тупиковые цепочки поставок и отсутствие реальной продукции. Требовалось разобраться основательнее. Пан Берж не мог говорить глупостей.

– Якуб, надеюсь, тебе достанет рассудительности не обижаться на мои слова, – подбадривал директор, снова перетягивая Войцеховы симпатии на свою сторону. – Я многого от тебя жду, так что и спрос с тебя без поблажек. Если бы я считал, что ты ни на что не способен, то вовсе не требовал бы. А так говорю с расчетом, чтобы тебя взбодрить, раззадорить. Дорабатывай и соберешь нас, – снялся пан Берж с султанской софы о резных ножках и закрыл заседание.

Феликс, оправдывая свое прозвище, испарился первым. За ним вдогонку припустил Куба. До Войцеха долетело лишь обрывочное: «Мы же это обсуждали! Ты обещал меня поддержать!» Стало обидно за Кубу, что все тумаки ему, а Феликс, отмалчиваясь, сходит за умного. Не исключено еще, что начальник строительства сам наставил Кубу говорить именно так, но стоило пану Бержу выказать неодобрение, и вот уже Феликс от Кубы открестился. Быть может, кашель он и вовсе выдумал, чтобы не только не подставиться, но и цену себе набить: вот, посмотрите, какое самопожертвование и преданность делу, что участвую в разрешении стратегических вопросов даже тяжело больным.

Войцех презирал, когда так юлят и двурушничают. Хотя сам разве лучше, если Кубу своим дилетантским мнением добил? А можно ли было по-другому? Человеку ведь не так много остается: либо полагаться на правила, либо следовать внутренней этике, либо угождать вседержителю, либо быть даже не флюгером (тот хотя бы закреплен на оси и вертится в одном измерении), а вовсе отрицать оси, стороны света и при необходимости законы физики. Войцех костюмчиком конъюнктурщика прежде брезговал, но отчего бы не взять напрокат по случаю. Случай же представился незамедлительно.

– Вы, кажется, интересовались позвонить в город? – у выхода из приемной поймал Войцеха начальник тайной канцелярии.

– Интересовался, – обнадежился землемер.

– Я с удовольствием проведу вас в связной штаб.

Конторщик галантно взял Войцеха под руку и нарочито, чтобы собеседник обязательно видел, достал из кармана ключ от штаба. Ничего неправильного Войцех не заподозрил: Франтишек слишком тяготел к упорядоченности, слишком сросся с ролью непризнанного благодетеля и слишком страшился малейших происшествий, чтобы не обзавестись каналами связи. Правда, от него скорее ожидаешь голубиной почты или шифрованных радиограмм, чем сермяжного телефонного аппарата, но отчего в этом вывернутом наизнанку мирке не случиться хоть одному привычному приспособлению.

– А пока мы идем, расскажите-ка, что запланировал пан Берж.

– Полагаю, – нахмурился Войцех и попробовал высвободить руку, – что нужных исполнителей он проинформирует сам.

– Как пожелаете, – Франтишек спрятал ключ так же демонстративно, как и достал.

– Вы хотите знать что-то конкретное? – сквозь зубы спросил Войцех.

– Лишь общее направление мыслей, – ласково успокоил Франтишек.

– Заинтересовать китайских инвесторов, – постарался Войцех не раскрывать деталей.

– Прекрасно, будете докладывать каждую неделю, – конторщик отдал ключ и указал на нужную дверь. – Ах да, вынужден предупредить: линия прослушивается.

– Директор так боится утечек? – расстроился новому осложнению Войцех.

– Да-да, пан Берж потому и распорядился связь с городом обрубить. Я же прослушиваю из личного интереса: уж очень охоч до сплетен, – глупо захихикал Франтишек. – Как что услышу, так потом пересказываю во всех подробностях. Бывает, даже присочиняю. Не обижайтесь, если и про вас слушок какой пойдет.

Войцех побрел в кабинет, указанный не просто начальником тайной канцелярии Франтишеком, а целым руководителем райотдела штази, никак не меньше. Обстановка навевала мрачные: конторский стол с телефоном-факсом дополнялся металлическим шкафом, ширмой, кушеткой и фаянсовым рукомойником. Сами предметы отсылали скорее к медпункту, где безвылазно дежурит и здесь же подсыпает врач с усталыми всепрощающими глазами, готовый поделиться подотчетным спиртом во имя проникновенных разговоров «за жизнь». Но вербовка с прослушкой диаметрально меняли угол зрения: кабинет безо всякого переоборудования годился под пыточную или карцер. Войцех уже решил, что сообщит матери о курьезном трудоустройстве, и было бы странно передумать из-за одного неприятного разговора. Он чувствовал, что втягивается (живот от голода, путник в зыбучие пески или недоземлемер в рабочий процесс?), и не хотелось бросать всё прямо сейчас. Войцех набрал номер и задышал в такт протяжным гудкам.

– Мама, это я.

– Цесик, боже мой, ты жив! Почему не звонил? Я места себе не находила… – задыхалась от радости и беспокойства уже не молодая, судя по голосу, женщина.

– Извини, не было связи. Я не могу долго говорить.

– У тебя неприятности?

– Не выдумывай, всё в порядке. Я устроился на работу, здесь же и поселился.

– На какую работу? Ты меня обманываешь!

– Мама, перестань. Я поехал с заданием от базы, меня приняли землемером, и я решил остаться.

– Цесик, каким землемером? Ты мог стать дипломатом, ты знаешь языки… Во что ты вляпался! – причитала мать.

– Ты прекрасно знаешь, что не мог. Хватит, я достаточно сидел на твоей шее, и это мой шанс начать самому.

– Когда мы увидимся? – не успокаивалась мать.

– Я заеду за вещами на выходных. Пожалуйста, не волнуйся за меня. Мне пора! – повесил трубку Войцех.

Суровости напустил намеренно. Именно так он держался с матерью последние несколько лет. Спроси его напрямую, Войцех пояснил бы, что потворствовать нездоровой тревожности – делать хуже обоим. Но это лишь часть уравнения. Отбрыкиваясь от материнских расспросов, Войцех заглушал и свои сомнения. Он и сам не знал, какого черта землемером, сможет ли он уйти и когда они увидятся.

Землемер безрадостно уставился в окно. От всего, что произошло за одно только утро, тянуло по примеру Кубы удрать в поля. Но погода стояла дрянная, и лишенная сколько-нибудь рослой растительности земля продувалась ветрами и промачивалась дождем. Приходилось терпеть над собой конторскую крышу. «Не из первопроходцев я, – мрачно подумал Войцех. – Мне, видимо, главное в тепле, хоть бы и в обиде. Не побегу я в неизведанные дали, только бы самому сделаться воеводой и основать свой острог. Да и не получится у меня. Вот если бы казачков в отряд, тогда еще можно рвануть. Таких, как Куба. А один в поле не Войцех». Землемера манила совместная созидательность, но ответ, как в заданных условиях её организовать, да чтобы ненароком не приковаться к скале, как Янек, не приходил. Размышления его прервали: без предисловий распахнулась дверь, и в кабинете воцарился Куба.

– Как ты меня нашел? – подскочил землемер.

– А где же тебе еще быть, Цесик? – передразнил Куба.

– Ты тоже участвуешь в игрищах Франтишека? А еще прикидывался другом!

– Хватит дуться, тебя обо всём предупредили, – Куба приобнял Войцеха и слегка потряс. – Лучше садись и фиксируй за мной тезисы для китайской делегации.

– Но пан Берж отстранил тебя как несправившегося! – выпалил Войцех от обиды.

– И что? Других писарей не завезли. Ну, разве что тебя вчера в капусте.