Водная пирамида

Так и прославился Ягулче Дримский. Получил республиканскую медаль за особые заслуги. Сначала он носил ее на груди постоянно, а потом только по случаю государственных праздников или когда в город приезжал кто-то из высшего руководства. Медаль придала ему еще больше смелости в его действиях. Он делил воду — одним меньше, другим больше, как ему виделось справедливым. А ходил он с дубинкой и револьвером, кто решится голос подать, даже если пить хочется! «Будет, будет вам вода! Видите Озеро, оно огромное, как море! Воды на всех хватит! Озеро может напоить всех жаждущих в мире», — утверждал Ягулче Дримский, и никто не смел ему противоречить.

Однажды утром Ягулче Дримского вызвали в общинный комитет партии на заседание местного руководства. На заседании должен был лично присутствовать представитель Центрального Комитета партии товарищ Сретен Яворов. В записке были указаны еще несколько фамилий важных персон из правительства южной Республики. Кто держит в голове все эти имена? У Ягулче прямо-таки дух перехватило.

Он колебался — приколоть на грудь медаль или нет? До этого его никогда не звали на такие важные заседания. И что там будет? Жена проводила его до порога с кувшином воды в руках. Потом выплеснула воду за порог, чтобы удача сопутствовала Ягулче Дримскому в тот день.

22

Вышел Ягулче Дримский из дома, пребывая в неизвестности, как сложится день, пошел вдоль реки, надеясь, что, пока дойдет до места, до городского комитета партии, в голове у него прояснится. Вода могла привести в порядок любые мысли! И любые мозги!

Ягулче Дримский на всякий случай нес с собой медаль, держал ее в кармане. Всю дорогу он думал — лучше с медалью на груди или без нее? Даже решил, как делают дети, погадать на ромашке: приколоть — не приколоть. И так, отрывая лепестки, неспешно дошел до здания горкома. Гадание показало, что нужно медаль приколоть. Если бы он шел по набережной с медалью на груди в будни, а не в праздничный день, народ бы над ним подшучивал. Медаль была большой, такой, какие рядами украшали мундиры русских генералов, которыми Ягулче восхищался, глядя первые послевоенные фильмы.

О многом передумал Ягулче Дримский, пока шел вдоль реки. По пути он встретил разных людей: одни с ним здоровались, другие обходили его стороной. Ягулче Дримскому все же было как-то не по себе. Наконец, вот так, с медалью на груди, вошел он в здание комитета. Поднявшись по лестнице, направился к актовому залу, где у дверей его встретил Трим Тоска, секретарь городской парторганизации. Ягулче вошел в зал с медалью, будь, что будет!

И тогда — ничто, в сущности, не изменилось с далеких оттоманских времен, когда ценою вопроса была власть, власть над людьми. Она так и осталась в мифологическом ореоле. Для людей, подчиненных власти, и для людей, которые думали, что они ее подчинили, она оказывалась фатальной, она приходила из такой дали, какую трудно представить, может, даже от Бога. Восточный фатализм, сколько бы времени ни прошло после падения Оттоманской империи, когда дело касалось власти, не мог быть искоренен легко и просто.

Вот и Ягулче Дримский представлял себя красным оттоманским вали в сталинском вилаете, ожидающим указа — фирмана о наказании или, наоборот, о поощрении. Разные мысли вертелись у него в голове. Все в Ягулче будто застыло, замерло без движения. Впервые в жизни он не чувствовал себя под стать своему имени. Эх, бедный Ягулче, не мог он больше оставаться ни в воде, ни на суше. Как бы не оказаться Ягулче в речной запруде. А оттуда, известно, спастись нелегко, попал, и готово, ты пойман, ах, как мало шансов найти выход из лабиринта. «Ох, гляди, гляди — и республиканского партсекретаря пригласили! Как в те времена, когда судили спекулянтов, предателей. Наказание будут определять, что ли… — думал Ягулче Дримский, чувствуя себя, словно в ловушке. — Одному Богу известно, что со мной будет, — снова охватывали Ягулче сомнения, — от судьбы не убежишь». Да, давно не обращался к Господу Ягулче, который одним из первых закончил партийные курсы по научному атеизму. Между тем, не желая раньше времени выказывать признаки слабости, он энергично зашагал навстречу секретарю горкома партии. Поздоровался сначала с ним, а потом и с другими, понятия не имея, кто эти люди. Он видел их впервые в жизни. Ягулче пожал им руки мягко, тепло, что не было для него характерно. Будучи в боевом настроении, он мог и руку сломать при пожатии.

Но, когда Ягулче увидел на столе разложенную перед секретарем большую рельефную карту, на которой было Озеро со всеми втекающими и вытекающими из него водами, на душе у него полегчало. Он взглянул на свою медаль. Но тут его накрыла новая волна страха. Уж не переборщил ли он в своих действиях с водой и людьми? Не пожаловались ли на него крестьяне, вдруг его собрались судить за его поступки? Он хорошо знал свои грехи, помнил случаи, когда неправомерно злоупотребил своей властью.

Ягулче немного успокоился, когда в зал вошли инженеры из республиканского министерства строительства и городского планирования, местные представители власти. У него словно камень с души упал. Но вдруг он увидел среди присутствующих биолога Цветана Горского, и в душе снова шевельнулись сомнения. Не мог несчастный Ягулче до конца быть спокоен. В голове его промелькнули мысли о Цветане Горском и его друге с сомнительным прошлым — белогвардейце Игоре Лозинском, который вообще неизвестно как оказался здесь, да еще водил дружбу с эмигрантом из Албании — адвокатом, который с семьей перебрался в Скопье.

Пока шла война, Ягулче Дримский ничего не мог предпринять в отношении Лозинского. В тех условиях другие задачи были для него приоритетными. Но и тогда ему не давал покоя вопрос: как вселилось в человеческие души огромное уважение к Игорю Лозинскому, как он завоевал себе такую славу среди людей? Людей, которые оставались абсолютно равнодушными к решениям власти, к призывам партии. «Но, — сказал себе Ягулче, — лучше об этом не думать, пока ему не станет до конца ясно, что здесь делает Цветан Горский и кто его прислал».

Когда Трим Тоска, албанец, известный участник борьбы за освобождение Югославии от фашизма с самого начала народно-освободительной войны, решил, что в зале стало уже достаточно тихо, он встал и представил собравшимся важных лиц, присутствующих на заседании: сначала представителя Центрального Комитета партии, потом представителей Министерства строительства и городского планирования, дальше — местных функционеров, в том числе, и биолога Цветана Горского. Ягулче Дримский ожидал услышать и свою фамилию. Но — этого не случилось! Его прошиб холодный пот, он побледнел, испугался, даже прикрыл рукой медаль. В тот момент он почувствовал, как колотится его сердце. Трим Тоска заметил, что Ягулче Дримский нервничает. Он попытался ободрить его мягким взглядом, но это не помогло. Тогда Трим Тоска, возвысив голос, сказал:

— А сейчас, уважаемые товарищи, позвольте особо представить вам Ягулче Дримского, человека слова и чести, борца, закаленного в битвах против оккупантов, человека, выступающего за построение нового общества, имеющего большие заслуги в ликвидации классового врага. Но самая главная его заслуга — это то, что он сумел установить порядок в распределении воды между жителями. Никто не сумел справиться с этой задачей лучше него, ни в прошлом, ни в наши дни…

Бедный Ягулче Дримский не мог поверить своим ушам! Он всего ожидал, но чтобы такое… Сначала он выглядел смущенным. Но быстро собрался с духом. Встал, выпятил грудь чуть вперед, чтобы хорошо была видна медаль. Хотя до конца он так и не понял, что происходит. Не знал, сидя ли или стоя слушать дальше речь Трима Тоски. Но, надеясь на лучшее, все-таки остался стоять. Трим Тоска, после того как шум в зале стих, продолжил:

— Уважаемые товарищи, наша великая партия, получив одобрение от всех местных и республиканских органов власти, после того, как в течение нескольких месяцев изучала биографии партийных кадров, приняла решение поручить строительство первой гидроэлектростанции на нашей реке, недалеко от ее истока из Озера, нашему стойкому борцу товарищу Ягулче Дримскому.

Партия назначила Ягулче Дримского главой созданной Дирекции по строительству гидроэлектростанции и регулированию уровня воды в Озере…

Вот теперь Ягулче Дримский окончательно пришел в себя. Успокоился. Стоял, гордо глядя на портрет Сталина, висевший рядом с портретом Тито. Взгляд Ягулче стал решительным и твердым. В какой-то момент он даже представил себя между ними! Но ненадолго. Чем выше, тем опаснее, сказал он себе. Он помнил про те волны страха, которые накатывались на него раньше. Зачем подставлять голову под пули?! Ягулче вдруг подумалось, что у него даже не спросили согласия на новое назначение. А к чему было спрашивать — ведь он не был членом партии.