Водораздел
Шрифт:
Он так устал, что не смог даже открыть глаза и опять погрузился в глубокий сон. И он не слышал, как Пекка осторожно закрыл за собой двери.
— Ружье-то зачем? — испугалась Матрена. — Петя же тебе говорил…
— А куда я его дену? — ответил Пекка. — Мне его на хранение отдали.
Фомич все еще работал, когда пришли Матрена и Пекка. Такой поздний визит Пекки, казалось, вовсе не удивил сапожника.
— Еще не готовы, — буркнул он, не отрываясь от работы.
Пекка и Матрена растерянно переглянулись.
— Папа, — начала Матрена и голос ее дрогнул.
Фомич поднял голову и только
— Ты куда собрался? — удивился он.
— Папа… Можно Петя будет у нас жить? — тихо спросила Матрена.
У Фомича перехватило дыхание. Неразборчиво прохрипев что-то, он полез в буфет.
— Пустая, — посетовал он, показывая бутылку.
— Папа, да не надо.
— Случай-то какой, — бормотал Фомич, натягивая тужурку. — Зайду к тете. Ну раздевайся, располагайся. Я мигом.
Кепку надеть он забыл. Так с открытой головой и побежал к Маланье Филипповне.
Матрена села на кровать. Пекка присел рядом и обнял ее за плечи. Она закрыла лицо руками.
— Почему ты плачешь, Матрена?
Девушка посмотрела Пекке прямо в глаза.
— А ты серьезно или просто…
— Ну как ты можешь такое…
Матрена взяла Пекку за руку и подвела его к иконе, висевшей в углу комнаты. Опустившись на колени, она заставила его тоже встать на колени рядом с собой и начала молиться.
— Святая божия матерь, будь свидетельницей…
Пекка повторял за ней слова молитвы. Потом, повернув голову девушки к себе, начал целовать ее.
— Сейчас отец придет. Будет тебе…
Отец пришел с Маланьей Филипповной. Она бросилась обнимать Матрену.
— Я так рада за тебя, голубушка. Я уж спать ложилась, вдруг является твой отец и говорит…
— Давайте выпьем за счастье молодых, — предложил Фомич, разливая по чашкам принесенное с собой вино. — Обутку твою я сегодня все равно не починю. Да ладно, сапоги у тебя теперь хорошие.
Выпив, Маланья Филипповна опять затараторила:
— Где же мы возьмем белое платье? — беспокоилась она.
— Да не надо белого. — Матрена вся залилась краской. — Не до белого платья теперь…
Они еще долго сидели, пили вино и говорили о будущей жизни. Потом Маланья спохватилась и заторопилась домой.
— Мне пора. Утром надо рано на работу. Пойдем, Фомич. Места у нас хватит. Пусть молодые тут вдвоем.
Фомич поцеловал дочь в лоб и пожал Пекке руку.
— Ну, дай вам бог счастья, — пожелала Маланья.
Пекка и Матрена остались вдвоем.
Пулька-Поавила привык вставать рано. Когда он проснулся, все еще спали. Протерев глаза, Поавила всполошился и стал тормошить соседей.
— А где Пекка?
Крикку-Карппа и Теппана спросонья не могли ничего понять.
— Я думал, что вижу сон, а это был не сон. И ружье взял.
Пулька-Поавила стал одеваться.
— Я еще вчера понял, зачем ему это ружье, — сказал Теппана.
— Только бы людей не вздумал стрелять! — испугался Крикку-Карппа. — Ружье-то охотничье.
— Не грех кой-кому влепить хороший заряд, — прокряхтел Теппана, натягивая на ноги английские ботинки.
«Чего только на белом свете не бывает! — думал Пулька-Поавила. — Бедная девчонка. Надо пойти пожаловаться. Если
никто не пойдет, пойду я…»Наивное дитя природы, он все еще верил в то, что есть законы и есть власти, которые обязаны помочь.
— А Совет здесь еще есть? — спросил он Теппану.
— Зачем тебе он?
Пулька-Поавила замялся. Что-то помешало ему сказать, по какому делу он хочет обратиться к властям. Подумав, он ответил нерешительно:
— Да надо бы сходить объяснить, почему я весной не попал на уездный съезд Советов.
Теппана захохотал.
— От всего Совета одна вывеска осталась, — сказал он сквозь смех. — Уж ты, брат, лучше не ходи туда. А то возьмут и арестуют.
Арестуют? Это почему, же? — недоумевал Поавила. За что его должны арестовать? Теппана еще долго смеялся над ним.
Когда Теппана ушел по каким-то своим делам в штаб отряда, Поавила предложил Крикку-Карппе отправиться в город.
— В чайную зайдем заодно, — уговаривал он.
— У меня в кармане ни копейки, — отнекивался Крикку-Карппа, решивший, что его спутник хочет выпить.
— У меня еще есть, — похвалился Поавила, вытащив из кармана несколько смятых керенок.
За вокзалом они опять натолкнулись на торговок. Интересно, о чем они теперь говорят? Мужики остановились послушать.
— Болезней своих навезли, проклятые баночники. Вот, мол, вам гостинцы, — жаловалась одна из женщин.
— Скоро шесть исполнилось бы, а вот… — плакала другая. — Сегодня ночью, бедненький, умер.
— У Евдокии сын тоже, говорят, заболел.
Из разговора женщин пирттиярвцы поняли, что с приходом англичан в Кеми началась какая-то страшная болезнь.
— Хоть бы скорей выбраться отсюда, — вздохнул Крикку-Карппа.
— Выберемся, — заверил его Поавила. — Теппана вчера говорил.
До города они не добрались.
Не дойдя еще до скалы, Пулька-Поавила и Крикку-Карппа услышали позади себя конский топот. Они едва успели отскочить в сторону, как мимо пронеслись несколько всадников. Следом за ними шагом ехали еще двое вооруженных. Решили пропустить и их. Между лошадей шли три человека в рабочей одежде с завязанными за спиной руками. Пирттиярвцы не верили своим глазам: один из арестованных был Пекка Нийкканайнен.
— Передайте Наталии поклон… — сказал Пекка, проходя мимо остолбеневших земляков.
— Молчать! — зло оборвал его один из стражников.
— Передадим, — крикнул вслед Пулька-Поавила, опомнившись.
Что же случилось с Пеккой? — гадали расстроенные мужики, глядя вслед процессии.
— Не надо было давать ему ружье, — вздохнул Крикку-Карппа.
Но он ошибался. Ружье тут было ни при чем. Час назад рабочие депо отказались приступить к работе, требуя наказать солдат, виновных в изнасиловании. Прошел слух, что из Архангельска, где еще действовал губернский Совет, в Кемь направляются два представителя, уполномоченные губсоветом выяснить обстоятельства убийства руководителей Кемского уездного Совета, и что эти представители уже в Попов-острове. И рабочие депо, ободренные этим известием, собрались на митинг протеста. В депо тотчас же примчался со своими конными жандармами Тизенхаузен. Увидев среди рабочих Пекку, барон воскликнул: «О, реквизитор!» И махнул нагайкой: «Этого тоже заберите!»