Водораздел
Шрифт:
— Может быть, будет лучше, если вы подадите в отставку, — продолжал Маннергейм, не дожидаясь ответа.
Длинное лицо Малма вытянулось еще больше. Как же так? Ведь он только что отличился, освободив от красных Куопио. А теперь ему предлагают покинуть армию! Почему? Он пытался стоять, вытянувшись в струнку, но ему это плохо удавалось: с годами он все больше начинал сутулиться.
Маннергейм кашлянул и тихо сказал:
— Так надо, господин подполковник. Садитесь.
— Подполковник?
— Да, я повышаю вас в звании. Вы пойдете освобождать наших восточнокарельских соплеменников. Но делать это будете не от имени правительства
Малм кивнул головой.
— Вам, господин подполковник, я поручаю командование на самом важном направлении этого исторического боевого похода.
Маннергейм подошел к карте и провел цветным карандашом жирную стрелу от Куопио до границы и оттуда через Пирттиярви к побережью Белого моря.
Да, не прошло и месяца — и вот Малм уже в Пирттиярви и сидит в избе Хилиппы Малахвиэнена, раскачиваясь в его кресле-качалке.
— Окс… — Хилиппа хотел окликнуть жену, но старомодное имя ее застряло в горле, и он сам встал и пошел на другую половину избы за чашкой для Сипполы.
Кроме Малма, в горнице сидели старые знакомые хозяина: купец Сергеев, начальник разведки экспедиции лейтенант Саарио и «летописец» исторического похода магистр Канерва, тот самый господин в пенсне, который еще перед войной побывал в этих краях, собирая руны и заодно внося уточнения в карты восточной Карелии. Магистр сидел в сторонке и заносил в дневник первые впечатления о походе.
«…16 марта 1918 года — знаменательная дата в истории Финляндии, — с явным удовольствием выводил он, краем уха прислушиваясь к разговору за столом. — В этот день экспедиция Малма выступила в поход. Парадным маршем, с оркестром и развевающимися знаменами участники похода в полном вооружении прошли через город, направляясь на станцию Куопио. Экспедиция захватила с собой 2000 винтовок для раздачи карелам. Мы, финны, должны будем занять командные должности в этой восточнокарельской армии… В обозе Курвинена имеется и спиртное. Ребята в пути выпили и, разгорячившись, стали палить в воздух. Около Хюрюнсалми один из участников экспедиции нечаянно выстрелил другому в живот. На границе ребята прибили к дереву направленный на восток указатель с надписью: «Отсюда начинается Великая Финляндия». Некоторые участники нашей экспедиции одеты в егерскую форму, и в Пирттиярви один из бывших фронтовиков принял нас за немцев. «Немцы идут», — крикнул он…»
— Ну, кто еще у вас входит в Совет? — спросил Малм, когда Хилиппа вернулся с чашкой для Сип-полы.
— Павел Реттиев, или Пулька-Поавила, как его зовут в деревне, — подобострастно выкладывал Хилиппа.
— Это не тот, что перед войной ограбил семенной амбар? — спросил Сергеев.
— Тот самый. Потом в тюрьме сидел… С учителем все время якшается, на днях дрова для его школы привез… А когда коробейником ходил, в Финляндии ленсмана избил. Самый что ни на есть красный. Прихвостень русский…
Из избы донесся громкий стон Наталии.
— Простудилась, бедняжка, — проговорил Хилиппа. Он плотнее закрыл дверь горницы и добавил, понизив голос до шепота: — Неплохо бы и его… Всю деревню баламутит…
— Не стоит. Это может вызвать озлобление среди карельского населения, — возразил Малм и, оттолкнувшись носком сапога, привел в движение качалку. — Учитель — другое дело. Он русский. — И, повернувшись к Саарио, добавил: — Мы возьмем
его с собой. Понимаете?Саарио кивнул.
— Я заходил сейчас в школу, — сказал он. — Мне показалось, что где-то я видел этого учителя. Не тот ли это прапорщик, который был переводчиком, когда меня допрашивали на фронте под Ригой? Давайте возьмем его якобы в переводчики.
Канерва закрыл тетрадь и, сунув ее во внутренний карман пиджака, поднялся с места. Он — «летописец», и какое ему дело до того, что нужно или не нужно… И, сказав, что ему надо навестить одну знакомую старушку-сказительницу, он ушел.
…Увидев магистра, Пулька-Поавила сразу вспомнил о ста марках, которые он остался должен в Финляндии отцу этого господина в пенсне. «Может быть, сын о них и не знает», — пытался успокоить себя Поавила.
Войдя в избу, Канерва взглянул сперва в бабий угол, потом на печь.
— А что, Мавры нет в живых?
— Давно уже в земле покоится, — вздохнула Доариэ. — Вечная ей память.
— Так, так, — заморгал воспаленными глазами магистр. — Ба! — вдруг воскликнул он, вглядевшись в сидевшего на лавке сумрачного хозяина. — А я-то вас сначала и не узнал. Неужели не помните меня? Что ж, не удивительно. Сколько времени прошло с тех пор, как вы так неожиданно ушли от нас и пропали. Не забыли, надеюсь?
Поавила засопел. Разве ему забыть, как он таскал тяжелый короб, торгуя вразнос товарами купца Канервы. У него горб рос, а у купца мошна. Одних процентов содрал с него не одну сотню марок, а, выходит, он еще и должен остался!
— Нехорошо вы поступили, — продолжал магистр. — Честный финн так бы не сделал… Впрочем, вы же можете рассчитаться… У вас лошадь есть?
На душе у Поавилы закипело. Ах, лошадь тебе! Неизвестно, каких слов он бы наговорил этому незваному гостю, но в дверях опять появился вестовой:
— На собрание в школу.
Чтобы поскорее отвязаться от магистра, Поавила нахлобучил шапку и не спеша пошагал к школе. Шел он туда не ради собрания, а чтобы повидать односельчан, потолковать с ними. На улице было полно солдат, они о чем-то шумно переговаривались, но Поавила не вслушивался в разговоры. Он шел, уставясь в землю, и думал, что если бы мужики были сейчас не на войне, то… Впрочем, что они могли поделать без оружия с этакой оравой… Да, видно, заберут они мерина…
Собрание уже шло. Из классной комнаты доносился голос военного пастора.
— …И объявил господь сынам израилевым, что будет конец их пленению на земле египетской и что возвратятся они на свою землю. Вы также молили господа об освобождении, и услышал он молитвы ваши…
Поавила огляделся. Народу на собрание пришло немного. Степана Николаевича тоже не было. Почувствовав недоброе, Поавила решил навестить учителя и вышел в коридор, но тут же вернулся обратно — у двери учительской стояла охрана.
— …Этот поход благословлен господом богом, — продолжал пастор. — Но господь не пошлет победы оружию антихриста, если даже кто-нибудь и станет молить его об этом…
После проповеди пастора выступил Сиппола. Глотка у лейтенанта была здоровая, и, видимо, именно поэтому Малм поручил ему произнести на собрании зажигательную речь, дабы пробудить в жителях Пирттиярви соплеменные чувства.
— Ну и ноздри у него. Хоть на лошади въезжай, — шепнул Теппана Поавиле, разглядывая оратора.
Сиппола с жаром распинался о братстве народов-соплеменников.