Водораздел

— Свояк-свояком, а дело делом, — пробурчал под нос Поавила.

Свою воинственную речь Сиппола закончил призывом к карельским мужикам отправиться вместе с ними освобождать Беломорье от большевистской тирании. Женщины, стоявшие у дверей, сразу зашумели:

— Довольное нас войны… Наши мужики еще и с германской не вернулись.

В класс влетела разъяренная Паро.

— До сих пор наши амбары без замков обходились, — не успев перевести дыхание, завопила она. — Неужто теперь ко всем дверям запоры приделывать?

Хёкка-Хуотари дергал ее за рукав.

— Чего дергаешь! — Паро вырвала руку. — Все мясо из клети утащили. Осенью корову закололи… А-вой-вой. Грабители проклятые!

Сергеев морщил лоб.

— Успокойтесь, успокойтесь! — заговорил он. — Виновные будут наказаны… Ущерб вам возместит экспедиция. Финляндское правительство обещало Карелии заем в четыре миллиона марок. Дорогие соотечественники! Из Финляндии идет в Карелию цивилизация…

— Задом наперед она идет к нам, — крикнула Паро и пошла к дверям. Но тут же круто повернулась, вернулась обратно и, приподняв подол сарафана, шлепнула себя рукой по заду: — Вот вам цивилизация!

Мужики зажали ладонью рты. Потом грянул дружный хохот. Хёкка-Хуотари тоже засмеялся, но заметив нахмуренные лица офицеров, испуганно замолчал.

— У карельских женщин такой обычай, — объяснил Сергеев финнам, пытаясь обернуть все в шутку.

Собрание провалилось. Мужики стали расходиться по домам, со смехом обсуждая выходку Паро.

— Ну и баба у Хуотари! — посмеивался Поавила.

Рядом с ним шагал Теппана. Навстречу то и дело попадались финские солдаты. Поэтому разговаривать приходилось осторожно. Оказалось, и Поавилу и Теппану тревожит одно и то же — как бы сообщить в Кемь о вторжении белых.

— Я пойду, — решил Теппана. — Вчера лыжи просмолил. Будто знал…

— Отправляйся сразу же, как только стемнеет, — советовал Поавила. — Из деревни постарайся выйти так, чтобы никто не видел. Кто знает, может, они дозоры выставили вокруг деревни.

— Что мне дозоры, — похвастался Теппана. — Знаем мы, как их обходить. У немцев, бывало, под самым носом проскакивал…

Когда Поавила пришел домой, финны уже расположились на ночлег — на лавках, на полу лежали солдаты, одни уже храпели, другие курили. Всюду валялись окурки. Поавила незаметно сунул в карман гвоздь и вышел. На дворе стояло несколько саней с каким-то грузом. Видимо, груз был ценный. Может быть, в них было оружие, предназначенное для раздачи карелам: около саней ходил часовой с винтовкой.

— Стой! — крикнул он. — Кто идет?

— Мерину сена надо дать, — ответил Поавила и пробурчал под нос: — Уже в своем доме ходить свободно нельзя.

В конюшне было темно, но мерин сразу узнал хозяина. Поавила потрепал его по гриве.

— Ну что, старина? Да, старые мы с тобой, совсем уже старые…

Мерин был куплен еще при жизни отца. Купили они его вместе с братом у заезжего цыгана. Жили они тогда с Наумой под одной крышей. Пулька-Поавила хорошо помнил те времена. И не забыл он, как при дележе хозяйства из-за этого самого мерина чуть было не хватил брата поленом по голове.

— Да, чуть было не ввел ты меня в грех, — вспоминал Поавила, гладя коня.

И вдруг ему стало до боли жаль и себя, и коня. Сколько лет они вместе, обливаясь потом, трудились на каменистых полях, сколько раз ездили на лесные пожни за сеном, в лес за дровами. Еще сегодня утром ездили за бревнами к Вехкалампи. А кажется, целая вечность прошла с тех пор… Работать бы им вместе и дальше, да…

— Будет тебе, будет! — уговаривал Поавила мерина, который тыкался мордой в его бок.

Да, тяжело, конечно… А что делать? Нечего! Поавила пошарил в темноте, нащупал, наконец, топор, стоявший возле чурки, на которой рубили хвою… Руки дрожали, потом словно совсем отнялись… В висках застучало. Совладев с собой, Поавила левой рукой осторожно поднял ногу мерина, прижал к своему колену, правой одним ударом вогнал гвоздь в копыто…

Всю ночь Поавила не сомкнул глаз.

Среди ночи на окраине деревни ударил выстрел. Оказалось, часовому померещилось, будто кто-то пробирается на лыжах из деревни в лес, и он выстрелил в воздух. Поавила с облегчением вздохнул. «Теппана теперь уж далеко…»

Утром деревня проснулась от шума, криков и ругани.

— На лыжи, ребята!

— А мне уже кемские девочки снятся…

В избу Пульки-Поавилы примчался вестовой Малма.

— Запрягай лошадь! Живо!

— Я и сам собирался выехать за бревнами, да, видно, не придется, — не двигаясь с места, сказал Поавила.

Вестовой схватил с гвоздя сбрую и выскочил из избы. Поавила не торопясь пошел следом.

— Но-о! — кричал вестовой в конюшне, — что с твоей клячей?

— Хромает, — пояснил Поавила.

Вестовой, словно не понимая, уставился на Поавилу, потом, бросив мерина в воротах конюшни, побежал к дому Хилиппы.

На дворе избы Хилиппы причитала жена учителя.

— Только вернулся, и опять… Они убьют его…

— Ничего с ним не случится, — успокаивал ее Хилиппа. — Они же берут его переводчиком.

«Переводчиком? — Что-то в душе Пульки-Поавилы дрогнуло, и он почувствовал себя каким-то образом виноватым. — Лошадь-то я уберег, а вот человека…»

Лыжники и подводы, одна за другой, выезжали на дорогу. Казалось, им конца не будет. Наконец, последний финн в белом маскировочном халате исчез из виду. И вдруг наступила такая тишина, словно в деревне не осталось ни единой живой души…

VIII

На улице было еще довольно светло, хотя наступил вечер. Край неба на западе полыхал багровым пламенем. В воздухе чувствовалась какая-то тревога. Во дворах лаяли собаки. Улицы города казались пустынными. Только изредка мелькали прохожие. Останавливаясь, они озирались и говорили шепотом. Говорили об обысках, которые шли по всему городу.

После возвращения Кремнева из Петрограда красногвардейцы-железнодорожники начали проводить в Кеми обыски, чтобы реквизировать имеющиеся в городе излишки продовольствия, а также изъять припрятанное оружие. Двухэтажный дом купца Евсеева у самого моста, на стыке улиц Болотной и Каменистой, «социализированный» под давлением железнодорожников Алышевым и переданный под молодежный клуб, стал своего рода штабом. В коридорах и комнатах клуба вместо песен и звуков гармоники раздавался топот ног и щелканье винтовочных затворов. Тихо было лишь в одной комнате, куда возвратившиеся с заданий железнодорожники заходили докладывать о результатах обыска.

Кремнев сидел за столом и что-то писал в блокноте, когда в комнату вошел Закис и за ним какой-то неизвестный мужчина под охраной двух красногвардейцев. Александр Алексеевич вопросительно посмотрел на Закиса. Тот молча протянул пистолет, отобранный у арестованного, и изъятые у него документы. Кремнев взглянул на бумаги, и его бледное, усталое лицо помрачнело. Список бойцов железнодорожной охраны… План города с какими-то пометками. Схема железнодорожного моста…

Кремнев посмотрел в упор на задержанного. Тот не выдержал его сверлящего взгляда и опустил голову.