Водоворот времен

Рядом сновал Бено, ловко обходивший мешки с мукой на пути от стола с будущими хлебами и сдобой к чану с водой.

– Рик! Проснулся, значит!
– кивнул дядюшка.
– Поможешь Бено?

– Папа! Ну папа! Это же моя! Моя вода! Моя! Только я!..
– Бено, кажется, чуть-чуть обиделся. Но не прошло мгновения, как заулыбался.
– Я тебе разрешу с водой бегать, а ты мне расскажешь историю!

– Бено!
– с нажимом произнес дядюшка, продолжая месить тесто.
– Я же тебя, значит, сказал?! Сказал! Не для твоих ушей, значит, история! Совсем, как говорится, не для твоих! Детям такое рано слушать!

– Но Рику-то можно рассказывать! Можно! А это совсем не то, что слушать! Совсем не то!

– едва не расплакался Бено.

– Ох, - наконец произнес дядюшка Бауз.
– Я мечтаю эту историю позабыть. Если...

Бауз замолчал. Его руки, крепкие, но не огромные, перестали мять тесто. Голова -сейчас она была припорошена мукой - склонилась над формой. На загорелом лице (отчего мука была еще заметнее) пролегли морщины сомнений.

– Если старина Окен и сестра твоей мамы...
– Бауз с трудом мог подобрать слова. Руки его застыли, что лишь подтверждало: ему требовалась вся внимательность, которая у него была, чтобы продолжить.
– В общем, это будет плохо. Это будет очень плохо.

Ричард со всего маху погрузил ведерко в чан с водой. Он не хотел думать. Совсем-совсем не хотел. Он хотел к маме и папе, хотел домой. Здесь хорошо, но...Здесь был не его дом. А где же теперь его дом? Ричард не знал ответа на этот вопрос. И оттого становилось еще противнее.

Даже Бено перестал нервничать, наравне с Риком таская воду для теста. После Бауз поманил сына пальцем, и принялся за формование теста. Дядюшка очень придирчиво осматривал творения (Ричарду они казались не очень красивыми, не такими ровными, как Бауза), и то довольно кивал, то отстранял Бено и сам трудился над тестом.

– Рик, дрова! Побольше дров в печки!

Почти всю дальнюю стену занимали три печи, в которых едва тлели угли. Не раз и не два помогавший матери в разжигании очага, Рик взялся за ответственное дело. К счастью, в отличие от дома, не пришлось тащиться в лес за хворостом: бревнышки ровной горой занимали угол, закрывая наполовину третью, левую печь.

– Быстро Вы, дядюшка, нарубили!
– одобрительно охнул Рик, закладывая дрова в печку.

– Это не я, привезли добрые люди, - не отрываясь от выкладки ровных заготовок на садник, произнес Бауз.
– И цена дров мне подсказывает, что не такие они добрые, как хотят казаться.

Рик пожал плечами. Дрова за деньги? Так можно выйти в лес и нарубить! Хотя...Он вспомнил, сколько пришлось ехать к рынку. Этак выйдешь из дому до зари, а дрова хорошо, если к вечеру следующего дня привезешь. А там, может, и пошлину потребуют...

А еще Ричарду все меньше и меньше нравился город: слишком много здесь говорили о деньгах. К сожалению или к счастью, он не знал, насколько часто. И сколь многое в Лефере зависело от тугости твоего кошелька.

Наконец, в печах завыло: воздух, как говорила мать. Испугался огня и побежал. Теперь Ричард понимал, почему воздух так боится. Он вспоминал, что случился с родителями...

Бревнышко выпало из его рук.

– Что такое?
– тут же подлетел Бауз, едва не задев формы с хлебом.

– Родителей...Больше...В огне...Все...
– Ричард опустился на пол, возле такой теплой печи, и закрыл лицо ладонями.

– Так! Рик! Все будет хорошо! Сюзанна все выяснит, вот увидишь, - Бауз похлопал парня по плечу: Ричард едва не отлетел в сторону - и откуда такая сила в этих руках!

Вдруг издалека пришел гул колокола. Ричард не придал ему особого значения, а вот Бауз заволновался.

– Так, Бено! Помогай! Как я тебя учил! Сам знаешь, что скоро будет!
– Бауз словно забыл о Ричарде, принявшись закладывать хлеба в печки.
– Быстрее!

– Я стараюсь, папа, стараюсь!
– обиженно воскликнул Бено, лихорадочно перекладывая заготовки хлеба на высвободившийся садник.
– Я успею! Я успею!

Наконец, все заготовки оказались в печах. Бауз не отходил от них, заглядывая внутрь то одной, то другой.

– И не шумите. Хлеб шума не любит, - вполголоса произнес он, потирая руками.

– Ага, - еще тише ответил Бено, прижав палец к сомкнутым губам. Мол, понял, все понял.

Ричард, перебравшись на сундук рядом с покрытым горками муки столом, старался даже тише дышать. Он любовался огнем в печах. Интересно, а зачем дядя Бауз держит их открытыми? Мама всегда закрывала печь, когда принималась за готовку. Мама...Никогда ему не попробовать маминой еды, никогда-никогда. Жизнь казалась Ричарду все более мрачной.

От тепла и ничегонеделанья захотелось спать. Ричард прикрыл глаза и провалился в забытье. Разбудил его только второй раз ударивший колокол. Бауз, все так же стоявший у печи, бросил, не поворачивая головы: "Бено!" - и вытянул правую руку. Бено тут же протянул ему садник.

– Вынимаем! Вынимаем!
– напевал дядюшка, выкладывая на стол буханки.

Ричард ожидал чего-то грандиозного, но был разочарован: хлеба были много меньше тех, что ему выпекала мама. И как таким вообще можно наесться? Наверное, фунта два, много, три. Не больше! А мама какие выпекала! Ух! Долго можно есть! И главное, никогда не переводился: мука-то вот, сама, можно сказать, появляется! Правда, Ричард смутно помнил, что мама очень и очень долго не выпекала хлеб, но когда точно, не стал бы утверждать. Эти воспоминания Ричарду совершенно не нравились. Они были очень и очень темные и тоскливые. И голодные. Точно как путешествие в город...

Раздался третий удар колокола - а вскоре и стук в дверь.

– На этот раз успели!
– довольно потер руки Бауз и пошел открывать.

На пороге - его освещали лучи всходящего солнца - возник сутулившийся человек. Одет он был в дублет цвета долго выпекавшейся булки. Штаны и шляпа с узкими полями ("Надо же! С пером! Настоящая ярмарка!") были одного цвета с дублетом. Хорошо хоть плащ был темно-синий! Только очень старый: Ричард легко заметил несколько дыр, на уровне пояса, зиявших в плотной ткани.

Бауз повел себя неожиданно: поклонился, да так низко, что его колпак доставал до самого пола. Ричард удивился: кто этот человек? Может, из городского совета? Тогда он точно ему может помочь!

– Дядюшка, а Вы...

– Ричард, пожалуйста, не лезь в дела, - зашикал Бауз, и обратился к гостю.
– Проходите, проходите, дорогой мэтр Сезель! Пожалуйте! Только Вас и ждем!

Усач (а усы у него были широкие, разлапистые) кивнул и направился прямо к столу. Ричард опустил взгляд: сапоги (с истертыми носами, сплошь покрытые дорожной пылью) были в тон остальной одежде гостя. Окена это, почему-то, забавило. Он сам не мог понять, почему одинаковые цвета в одежде ему кажутся такими чудными.