Воды текут, берега остаются

—Эх, не умеем мы, марийцы, жить дружно.

Оттого и бедствуем,—сказал кто-то.

—Не то говоришь,—отозвался молодой мариец,

нахмурившись.—В том дело, что марийцы разные

бывают. Одни от голоду пропадают, другие жрут

в три горла. Вот возьми, в нашей деревне есть такой

Сйдыр Сапан, у него прошлогодний хлеб еще в

скирдах стоит. А мы с тобой не могли дождаться,

когда новый хлеб поспеет, скорее молоть привезли.

Какая у меня может быть дружба с этим Сидыром

Сапаном? А ты говоришь <<марийцы>>.

В это время на мельницу пришел Гавриил Васильевич

Малыгин. Увидев учителя, Васли немного

смутился и хотел незаметно выйти, но тот остановил

его:

—A-а, и ты здесь, Мосолов? Ты мне как раз

нужен.

Мужики шумно приветствовали молодого учителя.

Как видно, многим из них он хорошо знаком.

Дед Ефим, коренастый старик с окладистой рыжей

бородой, спросил:

—Что там, Васильич, про войну слыхать?

Малыгин присел на лавку.

—Ничего хорошего с войны не слышно, Ефим

Тихоныч. По пути из Уржума заходил я в Лопъял.

Семья Ивана Микишкина письмо от него как раз

получила. Я нарочно выпросил у них письмецо,

чтобы вам прочесть. Вот послушайте.

Малыгин, достав из* кармана измятый конверт,

испятнанный круглыми почтовыми штемпелями, принялся

читать солдатское письмо.

—<<Дорогие отец и мать, жена Оклюш, сыновья

и дочери!

Давно не писал, был тяжело ранен. Сейчас лежу

в лазарете в городе Чите. Слава богу, жив.

А Выльып Сергей и Придбн Сану в том же бою

сложили свои головы. Я это своими глазами видел.

В лазарете говорят, что под городом Кинчжоу

за три дня полегло костьми сорок тысяч наших

солдат. Не знаю сам, как жив остался. Натерпелись

мы в тот день страху. Пушку нашу разбило, патроны

все вышли. Японцы идут на нас, а мы стоим

да грозим им кулаками. Что тут было! Не дай бог

никому попасть в такой ад!

Не хотел говорить, да все равно не скроешь:

в том бою потерял я руку и ногу. Будь проклята эта

война! Кому нужно было везти нас за десять тысяч

верст, чтобы нас там уничтожали, как какую-

нибудь мошкару. Оклюш, не убивайся, что я стал

калекой. Как-никак, но крестьянскую работу буду

работать. До свидания, отец и мать, до свидания,

Оклюш и дети. К осени ждите домой. 30 июня

1904 года. Ваш Иыван>>.

Пока учитель читал письмо, ни один из двадцати

с лишним человек не кашлянул, не шевельнулся.

Тяжело молчали и после, когда письмо было прочитано.

Наконец, дед Ефим вздохнул:

по

—Да что же они делают, эти апицеры! Вывели

солдат на войну, а патронов не дали. Это все равно

что выйти на молотьбу без цепов.

—Не хватает у нашей армии ни патронов, ни

ружей, ни пушек,—сказал учитель.

—Почему?

—Да уж потому. Иначе не трясли бы кулаками

перед наступающим противником. Недаром Япония

теснит Россию.

—Россию, говоришь?—переспросил дед Ефим.— Разве война идет не на чужой земле?

—Твоя правда, Ефим Тихоныч, война идет в

Китае. Русская армия отступает.

—И пусть отступает! —решительно сказал дед

Ефим.—Нечего нашим солдатам лить свою кровь на

чужой земле!

Малыгин быстро взглянул на старика и ничего

не ответил.

Васли, внимательно слушавший весь разговор,

подумал с удивлением: <<Если русская армия будет

отступать, ведь тогда Япония победит Россию. Разве

это не будет для всех нас позором?>>

На мельницу вбежал мальчик лет двенадцати,

внук деда Ефима.

—Дедушка, подошла наша очередь! —крикнул

он.

Старик положил большую, как лопух, ладонь на

плечо внука и, попрощавшись с учителем, вышел.

Вскоре поднялся Малыгин, поманив с собой

Васли.

—Вот что, Мосолов,—сказал он,—я привез

сегодня из Уржума химическую посуду и различные

приборы для физического кабинета, их надо распаковать

и расставить в шкафах. Хотел попросить тебя

этим заняться. Сможешь?

—Конечно, Гавриил Васильевич!

—Тогда приходи завтра.

Учитель ушел.

Вдруг со стороны мельницы послышались суматошные

крики, потом какой-то мужик подбежал

к Васли:

—Эй, парень, иди-ка скорей! С мельником беда!

Васли кинулся на мельницу. Протискавшись

между сгрудившихся людей, он увидел Матвея,

лежавшего на полу без кровинки в лице.

Васли опустился рядом с мельником на колени.

—Дядя Матвей, что с тобой? —испуганно спросил

он и взял мельника за руку.

Тот вскрикнул.

—Руку сломал,—сказал кто-то из помольщиков,

и все, перебивая друг друга, принялись обсуждать

случившееся.

Оказывается, Матвей, поднимаясь по лесенке

к ковшу, оступился и упал на крутящийся жернов.

Полу его фартука закрутило осью жернова, и сколько

Матвей ни дергал, никак не мог освободиться.

Руку прижало к жернову. Ему пришлось бы совсем

плохо, не подоспей к нему на помощь дед Епй

с ножом. Старик перерезал пояс фартука, мельник

свалился с крутящегося жернова на пол.

Помольщики толпились вокруг и бестолково

охали.

Лицо Матвея стало землистого цвета, дыхание

прерывалось каким-то хрипом.

Васли вскочил на ноги, сказал решительно:

—Запрягите кто-нибудь лошадь! Его надо отвезти

в больницу!

—Моя лошадь запряжена,—сказала какая-