Воевода

Бег своего скакуна он направил не прямо к броду, где его, быть может, ждало спасенье, а в другую сторону, туда, где вдоль реки тянулись загоны для скота, окружавшие степной поселок плотным кольцом. Так он рассчитывал, уводя за собой часть погони, разделить силы печенегов, запутать их и сбить с толку. Сам же Верен не боялся заблудиться и потеряться в ночи, поскольку не первый раз гостил у Куели и хорошо знал все окрестности. Вдруг он услышал совсем рядом позади себя быструю дробь бьющих в сухую землю копыт. «Неужели кочевники так быстро успели вскочить на коней и уже догоняют меня», – мелькнула в голове испуганная мысль, и ночной мрак, словно услышав ее, дыхнул в лицо влажным холодом. Ночной бой с погоней не сулил ничего хорошего. Верен знал, как ловко кочевники способны кидать арканы даже ночью на звук копыт, и не увидеть летящей петли значило, что в следующий миг ты окажешься выбитым из седла, и, сдавленного удавкой, тебя поволокут по степи вслед за скачущим конем того, кто бросил аркан. Он пригнулся ниже к холке коня и выхватил меч, чтобы успеть рассечь волосяные нити аркана до того, как кочевник затянет петлю. Но тут из мрака, сквозь топот догоняющих его лошадей, до него долетели знакомые голоса:

– Старшой, старшой, погоди! Это мы!

Верен немного придержал своего жеребца, и уже через секунду его догнали двое ушкуйников из каравана, которых он узнал по голосам. За ними слышался топот коней настоящей погони.

– Вот что, ребятки, – на скаку крикнул Верен. – Тут слева у печенегов загоны. Так надо бы им скот по степи распустить, чтоб погоня отстала.

– Лады, старшой! – откликнулись ушкуйники и стали на скаку гикать и щелкать бичами.

Вскоре в сумеречном свете звезд бледной летней ночи замелькали темные пятна встревоженных шумом животных. Верен выхватил меч и с ходу срубил одну из жердей загона, потом другую. За ним следовали ушкуйники, довершая начатое дело ударами плетей и сбивая устоявшие жерди. Так они промчались две сотни шагов, подсекая на ходу опоры изгородей и пугая скот, а потом повернули к реке. За их спинами с шумом валились жерди заборов и разбегался испуганный скот. Погоня, которая была послана за Вереном, теперь постоянно натыкалась на мечущихся животных и сильно отставала. Старшой пригнулся к лошадиной гриве пониже, чтобы слиться с разбежавшимся скотом, и потихоньку поскакал вдоль речки обратно к броду. Ему не давала покоя мысль о Русане: смогут ли отроки пробиться через печенегов, смогут ли защитить девушек и увести их на ту сторону реки? За себя он не беспокоился, злорадно вспоминая слова Куели: «Этого брать живым», которые давали некоторую надежду на то, что печенежский князь сохранил какие-то остатки совести и с ним еще можно будет договориться. «Видно, гад, еще не забыл, как мы вместе пили, – объяснил Верен для себя странный выкрик Куели, – иначе для чего еще ему нужно сохранять мне жизнь».

Пока все эти мысли вихрем пронеслись в его голове, серый жеребец продолжал скакать легкой рысью и вскоре обогнул склон холма, который, пристроив на своей плоской макушке поселок кочевников, здесь, словно рассерженный кот, выгибал упрямым горбом прежде покатую и терпеливую спину. Едва Верен миновал этот горб, как сразу же увидел огонь, ярко горящий у брода. «Видно, печенеги уже пытались прорваться через заслон у брода, и наши подожгли бочонок с дегтем», – подумал он, всматриваясь в мелькающие по берегу реки тени. Серый жеребец под Вереном шумно фыркнул и, тряхнув головой, резко прибавил ходу, но не узда и не веление всадника заставили его это сделать, а пробудившийся древний инстинкт, который заставляет закипать кровь всякого, кто хоть однажды слышал Голос Битвы.

Светлое пятно от горящей на берегу бочки быстро приближалось, и вскоре Верен видел весь берег отчетливо, а также множество трупов людей и животных повсюду, среди которых метались печенеги, стреляя в смутно различимые очертания перегородивших брод телег. Видно, кочевники никак не ожидали нарваться здесь на этот заслон и потому, потеряв опытных воинов, которые руководили ими и вели их в бой, теперь бестолково суетились, продолжая перестрелку в невыгодных для себя условиях. «Стало быть, первый натиск наши отбили», – радостно подумал старшой. Но в тот же миг в его голове шевельнулась другая беспокойная мысль: «Эх, если бы это было на русской границе, то этого бы и хватило, чтоб степняки тут же ушли восвояси, ну а здесь, в их владениях, они на этом, конечно же, не успокоятся».

Словно в подтверждение его мыслей, послышался шум множества нетерпеливо бьющих по земле копыт. Верен придержал скакуна и увидел, как с холма, поблескивая в сумраке наконечниками копий, торопливо сходит конная сотня.

– Быстро перестроились, сволочи, – процедил он сквозь стиснутые зубы злобно. – Таранный удар готовят. Так, на копьях, они пробьют заслон одним махом.

И едва он это осознал, как до его слуха долетели гортанные выкрики печенежского сотника, и конная масса, переходя в разгон, ринулась к броду неудержимым потоком. Казалось, ничто не сможет остановить эту лавину разгоряченных тел, с животной яростью необузданной силы рвущихся вперед, мощь которой соединилась с твердостью стали и железной волей сотни человеческих рук. И все-таки тьма за заслоном не дрогнула, а огрызнулась злыми беспощадными стрелами, полет которых был почти неразличим в красноватом сумраке горящего огня. Несколько всадников сразу же упали под копыта скачущих за ними коней, две лошади со всего маху рухнули на передние ноги, переворачиваясь через голову и давя своих седоков. «Видно, стрелы угодили им в шею», – непроизвольно отметил про себя опытный воин, лихорадочно соображая, что же теперь ему делать. Сотня, тем временем, даже не заметив этих потерь, со всей яростью устремилась к броду. У кромки воды еще несколько всадников, взмахнув руками, слетели со своих седел, но это уже не могло остановить силу, влитую сотнями тел в один таранный удар. Тучи брызг взметнулись в сумрачное небо от бьющих в безумном исступлении десятков копыт. Вдруг весь передний ряд лошадей опрокинулся, скидывая с себя всадников. По упавшим лошадям и людям, не останавливая бега, уже мчались другие и тоже валились с ног. Так натянутая под водой сеть сделала свое дело, сломав передние ряды сотни. Но накопленная разбегом сила движения конной лавины была так велика, что даже это не смогло ее задержать. По упавшим мчались вперед другие, продолжая неудержимый натиск. С телег навстречу печенегам встала стенка щитов, и блеснул неровный ряд клинков рогатин и копий. Русская сталь едва успела сверкнуть в неровном свете мечущегося огня, как конная лавина ударилась в заслон, накрывая все своей темной шевелящейся массой.

– Эх, не выдержат ребятки, – вздохнул Верен.

– Что будем делать, старшой? – откликнулся ушкуйник, обнажая меч.

– Погодь, сейчас все втянутся, так в спину и ударим.

Но это «погодь» не заставило себя долго ждать, так стремителен был разбег и удар конной сотни. Печенеги почти всей своей массой заполнили брод, упершись в преграждавшие выход телеги, где отчаянно бились русичи.

– Давай, ребята, отомстим за товарищей! – закричал Верен, поднимая меч и пришпоривая жеребца.

Словно злой демон или бог войны, карающий неугодных ему воинов, старшой врубился сзади в ряды печенежской сотни. Двоих, что были с краю, он убил сразу же одним круговым ударом, причем второго едва достал, полоснув по шее лишь самым острием меча. Клинок, скользнув по касательной, крутанул отрубленную голову, и старшой на мгновение увидел страшное лицо с выпученными глазами и рот, разорванный беззвучным криком. В следующий миг фонтан крови из перерубленной шеи поглотил ужасный лик в своей клокочущей пучине, но он этого уже не видел, устремившись на новых врагов. Дальше вдоль задних рядов, безнаказанно поражая печенегов в спину, поскакал один из ушкуйников, а Верен, опасаясь, что поубивают всех его ребяток на заслоне, повернул жеребца в самую гущу вражеских воинов, стремясь рассечь сотню на две половины и пробиться к своим на подмогу. Следом за ним не отставал второй ушкуйник, беспощадно разя врагов в спину. Невозможная и просто безумная затея для горстки воинов, вставших против стократно превосходивших числом врагов, но в этот момент он об этом даже не думал, превратившись в одно орудие смерти, беспощадное и злое, неутомимо ищущее себе все новых и новых жертв. Рука его молниеносно наносила удар за ударом, и, казалось, меч сам ведет его через битву, а он лишь поспевает за ним, отдавая ему свои силы. Направо и налево от Верена летели отсеченные печенежские головы, но окутанные полумраком и облаком водяных брызг враги не сразу сообразили, что произошло. Когда печенеги заметили, что рядом с ними валятся с коней их товарищи, было уже поздно: Верен и скакавший за ним ушкуйник прокосили в их рядах широкую дорогу от печенежского берега и почти до самого заслона. Только увидев русские копья, он повернул жеребца обратно, крикнув на ходу:

– Не робейте, братцы! Помощь идет!

То, что эта помощь – всего лишь горстка бойцов, он и не думал. Следом за ним, вдоль прорубленной дороги, все еще падали с коней обезглавленные тела, и казалось, что он не один, а за ним целый ряд невидимых воинов продолжает нещадно рубить печенегов.

Грозный голос, прогремевший вдруг совсем рядом, сверкающий огромный меч и свирепый вид разъяренного Верена заставили дрогнуть кочевников. И вовремя: русских воинов уже сбросили с телег, и они, сбившись в кучу, едва отбивались от наседавших врагов. Еще немного, и участь их была бы решена под печенежскими саблями, но тут они воспрянули духом.

– Русичи, вперед! – закричал один из них.

– Русь! Русь! – откликнулись яростным криком другие.

Горстка израненных людей, почти раздавленная многотонной массой конной лавины, вдруг отчаянно рванулась навстречу безумной ярости огромного существа, образованного из сотни взбешенных животных, стремящихся опрокинуть и растоптать русских воинов, и сотни разящих клинков, посылающих им сотню смертей одновременно. Но меч Верена, ворвавшись в самую середину этого существа, заставил его выть от боли и кричать предсмертными криками, и оно, бессмысленно растеряв свои силы в судорогах испуга, растерянно попятилось, словно забыв, что именно оно должно победить в этой неравной схватке. А русские копья все теснили и теснили печенегов, заставив их отступить за заслон из телег. Но дальше дело не пошло: дрогнувших воинов степей стали подпирать задние ряды, и натиск русских захлебнулся. Еще какое-то время печенеги топтались на месте, отбиваясь от ушкуйников, оставленных в заслоне, но долго так продолжаться не могло: возникшее хрупкое равновесие в любой момент могло быть нарушено, и нетрудно было догадаться, кто при таком численном перевесе должен был, в конце концов, одолеть.

Верен вовремя повернул своего жеребца, потому что, отзываясь на предсмертные крики, конная масса развернула часть своих копейных клинков внутрь, чтобы сжать старшого в смертельных объятьях. Он едва сумел выскочить обратно на печенежский берег, как за ним и скачущим рядом с ним ушкуйником хлестко ударили несколько длинных копий. Но Верен, прекрасно владея мечом и левой рукой, заранее перехватил щит в правую руку, приказав при этом ушкуйнику держаться слева и прикрывать его. Они вдвоем так близко скакали, отбиваясь щитами и разя врагов мечами, словно превратились в одно четырехрукое и четырехглазое существо, неутомимо и щедро рассылающее смерть во все стороны.

Доскакав до печенежского берега, они обернулись и увидели стену копий развернувшейся к ним полусотни кочевников. Не могло быть и речи, чтобы повторить удар, и Верен, окликнув второго ушкуйника, поскакал прочь от брода, надеясь увести часть печенегов за собой. Но когда свет от горящего на берегу бочонка остался позади, он еще раз обернулся и понял, что его обманка не прошла. Притворное бегство было любимой хитростью кочевников, и они на нее не поддавались.

Еще раз развернув коней, Верен вместе с ушкуйником пустили их вскачь и остановились только на границе света и тьмы, недалеко от горящего на берегу бочонка. Бой на переправе все еще шел, но теперь то, что осталось от сотни, не имело прежнего неукротимого напора. Часть упавших в самом начале воинов была потоптана лошадьми. Кто-то был еще жив, кто-то из раненых выбирался на берег, проклиная все на свете и оглашая ночь ужасными стонами. Но и с Вереном не было второго ушкуйника, судьба которого была неизвестна. Неизвестно было также, сколько смогут продержаться защитники брода. Печенегов все еще было много больше, чем русских, и только посеянное в их душах смятение мешало им быстро одержать победу.