Воевода

— Нет, Степан, с засадой придётся обождать. Вот ежели бы летучий ертаул в сотню сабель — страх нагонять... Опять же лишь тебе я доверил бы этот отряд, но ты в крепости нужен.

— Твоё слово последнее, воевода. Ладно, мы и отсюда посмотрим, чего стоят эти ногайцы.

Той порой Даниил подумал, что есть ещё время отправить из крепости в ближний лес, в захороны, жителей города. Он велел собрать их на площади. Но пришли немногие, да и те в один голос заявили, что не покинут Мценск.

— Мы будем помогать воинам защищать город. А наши жёны раненых в свои руки возьмут, — выразил общее мнение пожилой, но ещё крепкий городовой приказчик Митрофан Емсков.

— Ну смотрите, не держите на меня обиды, ежели что. Врагов ведь тьма, а нас мало.

— Выдюжим. Нам бы только не дать ордынцам поджечь город, — ответил Митрофан.

— Это верно. Тогда выходите все во дворы, ловите горящие стрелы, ежели ордынцы будут пускать их.

А в это время в крепость прискакал ближний дозорный.

— Батюшка-воевода, с восхода катится орда! — крикнул он.

Даниил побежал к восточной стене, велел ратникам придвинуть к воротам туры, сам поднялся на стену, прислушался. Пока было тихо, и с полчаса ещё не доносилось в крепость гула приближающейся орды. Но вот он стал накатываться, и всё сильнее, сильнее. Похоже, орда миновала деревню Бобрики, приблизилась к селению Березово. «Эх, речка Снежеть, встала бы ты на пути ногаев», — мелькнуло у Даниила. Гул уже был явственный, вот-вот ногаи появятся из-за ближней рощи. К этой роще выходили восточные крепостные ворота. Близ них, за таранами стояли четыре пушки, и в башне две. Была возможность ударить по ордынцам выстрелами из шести орудий в упор. И может быть, под одно их ядер попадёт сам князь Губенчи. Даниил слетел со стены, подбежал к пушкарям, крикнул:

— Заряжайте! — И тут же велел воинам оттащить тараны и распахнуть ворота.

Только пушкари управились с зарядами, зажгли фитили, только распахнулись ворота, как из-за рощи на дороге появилась конная лавина. Вот она уже совсем близко, и можно стрелять. Даниил приказал:

— Огонь!

Вспыхнул порох, и прогремели шесть выстрелов. Ядра ударили в самую гущу ордынцев. Там всё сразу перемешалось. Падали убитые кони, на них налетали задние всадники. Замешательство ордынцев длилось несколько мгновений, но их хватило, чтобы вновь зарядить пушки и выстрелить залпом. Ударили из пищалей стрельцы из башни, со стен, из бойниц, что шли по низу стен. Ордынцы были ошарашены, многие развернули коней, чтобы удрать. Но сзади на них напирали свежие силы, всадники растекались по кругу. Тысячи их помчались вправо и влево, чтобы обложить крепость.

Отдав приказ сделать из пушек третий залп, Даниил тут же распорядился закрыть ворота и придвинуть к ним противотаранные устройства, как он называл их. Однако две пушки из башни продолжали раз за разом посылать ядра в гущу ордынцев, и оттуда доносилось дикое ржание лошадей, крики покалеченных, раненых воинов. Вскоре послышались выстрелы из южной и западной башен. Молчала лишь северная. Туда ордынцы не пошли: им мешала река Снежеть. Но вскоре они окружили Мценск и рассеялись в лощинах, в рощах, за буграми и холмами, лишь бы не позволить защитникам разить их из пушек. В этот первый день осады ногаи не делали никаких попыток приблизиться к крепости. А в самый глухой час ночи в Мценск вернулись двадцать дозорных и два гонца, которых посылали за ними. Они пробрались берегом реки Снежеть к северным воротам и без помех вошли в крепость, окликнув дозорных на стенах.

На второй день ногаи не проявляли никаких действий, будто их и не было вблизи Мценска. Однако они были рядом, оставаясь недосягаемыми для пушек и пищалей. Даниилу Адашеву поведение ногаев не понравилось. Надо было посоветоваться с тысяцкими, с воеводой Григорием. Даниил позвал их, и они поднялись на стены. Обошли их по кругу, вглядываясь в окружающую местность, потом присели у восточной башни, и Даниил сказал:

— Надо нам, други, разгадать, что замышляют ногайцы. Не пришли же они по ягоды в мценские места. Я бы открыл огонь из пушек, если бы знал, где стан ногайского князя. Убить бы его, и тогда ногайцы отхлынут.

Жолобов и Пономарь морщили лбы, теребили бороды, но молчали. Лыков не выдержал:

— Чего ж тут хорошего, ежели мы как слепые котята. Я мыслю так: надо идти в поиск. Ночью выйти из крепости и пробраться врагу за спину, а там уж с Божьей помощью искать отгадку.

— И ты пойдёшь? — спросил Даниил.

— Пойду. Да семерых охотников возьму. А больше и не надо. И чтобы все борисоглебские были.

— А меня возьмёшь? — спросил Пономарь.

— Нет. Да и воевода тебя не должен отпускать. Ты за меня и за себя тысяцким останешься...

Даниилу не хотелось отпускать и Степана. Но знал он, что лучше Степана никто не разведает, что у ногайцев на уме.

— А ещё я бы тебе посоветовал, воевода, — продолжал Степан, — на восточной дороге устроить засаду — гонцов перехватывать.

— Понял тебя, Степан. Вчера мы ногаев ошарашили, и теперь они, может быть, просто не знают, что делать. Наверняка будут искать совета у крымского хана. И пора, други, готовиться к ночному действу. Ты, Иван, о засаде подумай. Возьми из тех, кто в дозоре был, кто уже проходил через стан ногайцев. Тебе, Степан, собирать охотников, и в ночь мы вас тоже проводим. Помни, ежели удастся найти стан ногайского князя, засеки его. Мы туда потом десяток ядер пошлём. Для себя возьми пару смолянок. Будет невозможно возвратиться, зажжёшь их близ Снежети, и мы туда вылазку сделаем.

— Так и будет, — согласился Степан.

— Вот и славно, — ответил Даниил.

Все поднялись с груды камней, лежащих у стены, и вновь пошли по кругу, всматриваясь вдаль и пытаясь понять поведение врага.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ ПОИСК

Спустившись со стены, Степан ушёл к своим ратникам. Половина из его тысячи сейчас стояла у бойниц крепостной стены. Другая же, кому стоять в ночь, отдыхала. Воины любили своего тысяцкого. Слыл он у них за батюшку, потому как был старше всех, за брата, за друга закадычного. Каждому он умел сказать доброе слово и даже провинившихся в чём-то не бранил, а журил да посмеивался. Но сейчас ему было не до душевных бесед. Он увидел Кирьяна и сказал ему:

— Позови-ка ко мне, Кирюша, всех медвежатников борисоглебских. Помнишь?

Кирьян, сам на медведя смахивающий, улыбнулся простодушно.

— Их-то? Да все они у меня на кончике языка. — И отчитался: — Ипат, Фадей, Семён, Васюк, Митяй, Колюха.

— Славно. Вот и позови в мою камору. Да сам приходи.

Кирьян вразвалку убежал собирать «медвежатников», и совсем мало времени прошло, как семеро охотников, один другого крепче, ввалились в камору Степана, и в ней стало тесно.

— Ну, бородачи, хотите потешиться?

— Давно пора, не то от скуки да жары сомлеем, — ответил за всех Ипат, возрастом постарше сотоварищей.

— Тогда собирайтесь. В ночь и пойдём. Чтобы ножи у каждого были, трут, кресало возьмите. Ещё смолянок пару, луки, стрелы, сабли — чтобы всё при вас было.

— А где промышлять будем? — спросил Ипат.

— В стане у ногайцев. Должно нам знать, что замышляет волчья стая, почему второй день не нападает на нас. Кирюша, ты сходишь к воеводе Григорию, скажешь, чтобы харчей дал на восемь душ на два дня.