Воевода

Это скопление было замечено в крепости. Пушечным ядрам было посильно долететь до рощи и прорубить в ней «просеки». Даниил распорядился открыть из пушек со второго яруса башни огонь по скоплению воинов в роще. И прозвучало четыре пушечных выстрела. Едва они достигли вражеского стана, как там поняли, насколько губителен для них пушечный обстрел, и опушка рощи опустела, лишь на земле остались убитые люди и кони.

Однако князь Епанча не дрогнул. Он считал, что пришло время «погулять» его воинам. Из рощи вылетело до полусотни всадников, они помчались к стене. Выстрелы из пищалей, стрелы, пущенные из бойниц, не остановили их, они подскакали к самой стене, забросили на карниз крюки на верёвках, притороченных к сёдлам, зацепились за жерди и рванулись обратно. Но защитники были уже наготове и в то мгновение, когда верёвки натянулись, точными ударами бердышей и даже сабель перерубили их. А из бойниц снизу в спины всадникам полетели пули и стрелы, и почти половина их не доскакала до рощи.

Епанча оставался спокоен. Ожёгшись на одной уловке, он придумал другую. Была срублена мощная сосна. Её положили на три повозки, и полусотня воинов, теперь уже ногайцев, покатила этот таран под прикрытием щитов к воротам. Но сажен за сорок ворота распахнулись, прогремели три выстрела из пушек, и от плотной толпы ногайцев только головы полетели. На дороге остались лишь повозки и мощный ствол сосны.

Сейчас князю Епанчи было над чем задуматься. Он вспомнил наконец-то, что с русскими воинами встречался уже не раз и бился, сидя в Мешинском городке, но ни разу не выигрывал у них схватки. И тут у Епанчи пробудилась такая же ярость, которая день назад толкнула на безрассудные действия князя Губенчи. Епанча подъехал к ногайцу и сказал:

— Мы пойдём с тобой вместе на приступ. Ты и я впереди войска. Мы сломим гяуров силой и упорством.

— Иди. Я не пойду. За меня это сделают мои воины, — ответил Губенчи.

— Тебе самому надо быть простым воином, а не князем. С десятью тысячами не одолеешь какую-то тысячу гяуров. Сейчас же шли своих воинов с лестницами к стене, и мы идём следом!

На Губенчи вдруг нахлынуло безразличие. Он подумал, что не всё ли равно, как умереть: в честном ли бою или позорно, от руки жестокого хана. И он выбрал первое. Была подана команда идти на приступ. Тысячи ордынцев прихлынули к опушке рощи. И вот уже первые сотни с лестницами в руках ринулись к стенам крепости.

Ордынцев было так много и они двигались такой плотной стеной, что Даниил не мог себе позволить упустить сей случай и не расстрелять врагов из всех видов оружия в упор. И он отдал команду стрелять из пушек, пищалей, луков со всех уровней. Однако врагов, казалось, не убывало, а, наоборот, становилось всё больше. Из рощи подходили всё новые и новые сотни, и все они шли на пространстве в двести сажен. Было отчего дрогнуть русским воинам. Но нет, они стояли твердо, и на этих двухстах саженях на стене от ратников было тесно. А перед ними стояли десятские, сотские, тысяцкие и даже сам воевода.

Вот уже ордынцы вскинули лестницы, полезли наверх, и вскоре первые головы возникли над карнизом. И, как оказалось, впереди шли более ловкие и проворные в ратном деле крымские татары. Многие из них каким-то чудом выбрались на карниз и уже готовы были захватить настил. Но тут вступили в сечу воины Даниила. Словно дав врагу слабину, чтобы он почувствовал запах победы и потерял голову, русские ратники ополчились на него всей своей мощью. Пошли в ход мечи, сабли, бердыши, жерди, рогатины, камни. Лестницы опрокидывались рогатинами, выскочившие на карниз сбивались жердями, бердышами. Выбравшихся на настил тоже побили и их тела сбросили на головы нападающих.

Но враг продолжал наседать. Вновь поднимались лестницы, лезли по ним воины, некоторым опять удавалось взобраться на карниз, они метали ножи и доставали ратников. Но дальше у ордынцев дело не шло. Там, где они вдруг возникали на стене, тут же появлялись Иван Пономарь или Степан Лыков, и ордынцы исчезали со стены. У русских ратников схлынула горячность, рождённая первыми минутами сражения, они стали действовать более расчётливо, думали о защите и били наверняка.

Однако картина боя ещё долго не менялась. Татары и ногайцы лезли на стены с упорством обречённых. С таким же упорством, но уверовав в победу их били русские. И князь Епанча, следивший за сражением пока издали, подумал, что ничего подобного он в своей жизни не видел. Он не знал, что любая безумная сила перед лицом разумной отступает, терпит поражение.

Ярость ослепила князя Епанчу, терпение его лопнуло. Собрав вокруг себя полусотню и окружив ими князя Губенчи, он сказал:

— Идём, князь, на стены. Нам другого пути нет. Или почётная смерть в бою, или позорная от руки властелина.

Князь Губенчи подумал в этот миг вкупе с князем Епанчой и, ни слова не говоря, помчался к крепости, увлекая за собой своих нукеров. Перед двумя князьями, словно по мановению волшебной палочки, очистилось пространство до стен крепости, и они увидели ряд свободных лестниц, а над ними напряжённые лица русских воинов. Соскочив с коней, Губенчи и Епанча подбежали к лестницам. Они пустили вперёд по несколько нукеров и стали подниматься за ними.

За действиями двух князей наблюдали Даниил и Иван. Они встали против лестниц, по которым взбирались князья, и ждали их. Вот появились два нукера, и ратники по знаку Даниила сбили их с карниза. Ещё двух ждала та же участь. В это время выбрались на карниз Епанча и Губенчи, и им позволили приблизиться к стене. Но на том игра с огнём и закончилась. Появившиеся следом за Губенчи и Епанчой нукеры были расчётливо сбиты, лестницы на всём пространстве стены отброшены. Лишь чудом два нукера уцелели и подоспели к своим князьям. Два воина и два князя остались на стене одни против десятков воинов. Но ближе всего к ним были воевода Даниил и тысяцкий Иван. Епанча закричал:

— Я тебя помню по Казани! Помню! Получи же своё! — И он бросился на Даниила. В тот же миг рядом с Епанчой встал его нукер, похоже, опытный боец.

Даниил оказался в затруднительном положении, но сзади к нему пробился Степан и, остановившись бок о бок, крикнул:

— Воевода, так нельзя рисковать!

Он кинулся на нукера. Натиск Степана был так стремителен, а удары так сильны и молниеносны, что нукер и не заметил, как вышибли из его рук саблю, и Степан пронзил его в грудь.

А Даниил той порой отбивал удары Епанчи, и бой у них шёл ровно. Епанча не знал, что у Даниила есть в запасе неотразимые удары. Сабля Адашева, отбив новый удар врага, как-то очень быстро вонзилась Епанче в живот, и тот рухнул на настил.

И тут все услышали громовой голос Пономаря. Он поступил, как Степан: выбил из рук нукера мечом саблю и ударил его своим оружием по голове. Потом в мгновение ока повернулся к Губенчи ударил и его плашмя мечом, оглушил, и Губенчи упал. Но на этом богатырь не кончил своего дела: он положил меч на настил, схватил Губенчи двумя руками, поднял и выбросил во двор крепости.

— Полежи там. Ещё пригодишься нам в Москве! — крикнул Пономарь.

Вдруг ратники заметили, что на карниз уже никто из крымцев и ногайцев не лезет, — все они толпами бегут от крепости. Даниил закричал:

— Огонь по врагу! Огонь!

И сколько было на стене стрельцов и лучников, все они начали стрелять по убегающим врагам.

В этот переломный момент сражения Даниил принял единственное и верное решение: поднять в седло весь полк и сбить с рубежа всех ордынцев, которые ещё оставались в видимости от восточных ворот. Он позвал Ивана и Степана и приказал им: