Воин Русского мира

– Я заплачу, – время от времени повторял Сильвестр. – Все твои тревоги будут щедро оплачены, дорогая!

Он предпочитал не опускаться до долгих объяснений. Простой русской женщине не понять, почему для настоящего дела ночь предпочтительнее дня. Ночью можно делать любые дела. Днем Сильвестру было скучно смотреть на чужую плоскую степь, обезображенную конусами терриконов. А ночью, когда пейзаж скрывала темнота, фары «тойоты» ломали правильные контуры предметов, оживляя странные, назойливые тени. Призрачные существа одобрительно смотрели с обочин на лаковые бока заморского авто. Так в этих местах зеваки провожают восторженными взглядами колонны праздничного парада.

Азиаты любят парады. У них всё напоказ: и геройство, и блуд. Процесс всегда важнее результата.

Беловолосая сидела рядом, положив босые ступни на торпеду. На среднем пальце её правой ноги поблескивало белым металлом колечко. Сильвестр осторожно посматривал на её ноги. Броский лак на кривых пальцах. Щиколотки широкие, на лодыжках первые звездочки варикоза, но кожа пока гладкая и блестит.

Беловолосая густо подводила глаза, завивала волосы крутыми кудрями и даже в прохладную погоду носила вызывающе короткие шорты. Зов плоти! Ни страх, ни голод ему не помеха. Беловолосая нарочно выставила на обозрение ноги. Кого она пытается обольстить? Его, Сильвестра, или всё-таки Вестника?..

Но тот никак не реагирует на прелести местной фемины. Сухое лицо его, закрыто на все замки, как покинутый хозяевами дом. Черты неописуемо просты. Протоколы местной полиции описали бы его так: особых примет не имеет. Кроме, пожалуй, одной. В вырезе камуфляжной куртки, там, где из-под брезента выглядывает полосатый тельник, у основания шеи, виден розовый край свежего, едва зажившего шрама.

Рассеянному наблюдателю могло бы показаться, будто Вестник дремлет. Но Беловолосая поглядывает на руки Вестника, сжимающие автомат. Оружие снято с предохранителя, и Беловолосая знает об этом.

Почему Вестник не рожден на свет боязливым пацифистом из тех, что любят неспешные велосипедные прогулки и готовы часами смотреть в мертвую воду каналов? Немного марихуаны, качественный алкоголь и ласки чисто вымытой, добросовестно исполняющей свои обязанности, не старой женщины – большего и не надо для счастья такому джентельмену. Тем не менее он здесь взбивает тяжелыми подошвами черную пыль, сутками торчит за рулем фуры. Пожалуй, он и сам добросовестный.

Добросовестный – вот ещё одно странное русское слово, не обремененное однозначно трактуемым смыслом. Сильвестр умеет вживаться в ландшафт. Вот он уже и мыслит абстрактными понятиями, свойственными местному населению.

Сильвестр сдержанно улыбался своим мыслям до тех пор, пока они не добрались до леса. Дорога отгородилась от степи частоколом тонких стволов и густым подлеском. Колея сделалась глубже, местами напоминая противотанковый ров. Сильвестр перевел вариатор коробки передач в механический режим функционирования.

– Позволь мне сесть за руль, – предложил Вестник по-русски, и они поменялись местами.

Сильвестр следил, как Вестник управляется с автомобилем, будто и не было долгого пути за рулем фуры. Его товарищ не только добросовестен, но и неутомим. Товарищ – тоже хорошее слово, в которое русские вкладывают свой, особый, посконный смысл.

– Посконный товарищ, – пробормотал Сильвестр, и Беловолосая обернулась.

Женщина уставилась на него с нескрываемой тревогой. Русские всегда так реагируют, когда он оперирует их понятиями. Наверное, профессор-биолог из Берлинского зоопарка – давнишний приятель Сильвестра – так же смотрел бы на моржа, вдруг заговорившего с ним на верхнегерманском диалекте.

– Налево… направо… – командовала Беловолосая.

Световые лучи метались из стороны в сторону. Они долго петляли по лесным проселкам.

Беловолосая опускает стекло. Душный, попахивающий амиачными дымами воздух затекает в салон автомобиля. Начало осени. Термометр на панели «тойоты» показывает десять градусов по Цельсию. По местным меркам – теплынь.

Фары «тойоты» освещали глубокую колею. Вестник вел автомобиль со всей возможной осторожностью. Сильвестр блаженствовал на заднем сиденье. Салон «тойоты» просторен, эргономичен, красив, но всё же Сильвестр больше любил немецкие машины.

Местное население почему-то хранило приверженность отечественному автопрому. Лишь те, кто побогаче, предпочитали пожилых «японцев». Немецких машин в окрестностях Пустополья не было, и «Мерседес G-класс» Сильвестра слишком бросался бы в глаза. Потому, по прибытии в Пустополье, Сильвестр обзавелся транспортом средней обшарпанности. Крыша кузова, двери, салон «тойоты» несли следы многочисленных боевых испытаний. Но двигатель и подвеска были в полном порядке.

Считая местные дороги убийцами автомобилей, Сильвестр берег свою «тойоту», водил автомобиль с максимальной осторожностью и одобрял стиль вождения товарища. Надежная осмотрительность – самая приятная из черт Вестника – делала его хорошим водителем.

Частокол деревьев редел, а подлесок и вовсе исчез. Почва под кронами сделалась бугристой, словно её перекопали полчища барсуков. Теперь в свете фар лесное подбрюшье просматривалось на десятки метров.

– Стой! – внезапно закричала Беловолосая. – Вот она, копанка. Видишь?

Они выбрались наружу, под мелкий дождичек. Вестник не стал глушить двигатель. Тихое шуршание капель по жухлой листве, урчание холостых оборотов да звуки шагов – вот ингредиенты тишины пустого леса.

Белый ксеноновый свет вычленил из темноты ветхое сооружение, кое-как слепленное из жердин – навес на хлипких подпорках. Навес прикрывал вход в землянку.

Сильвестр подошел поближе. Старая, обитая облезлым дерматином дверь оказалась незапертой. Чтобы осмотреть внутренность землянки, пришлось воспользоваться фонариком. Послушный воле Сильвестра луч осветил грязные, сложенные из тех же жердин стены, убогий скарб, уложенный вдоль них. Хлипкие стропила подпирали бревенчатый потолок.

Сильвестр хотел осмотреть лаз под землю, но передумал – слишком уж спертым оказался воздух внутри землянки. Он выбрался наружу, обошел копанку кругом. Снаружи потолочные стропила прикрывала черная, заросшая редкой травкой земля. Перед входом в копанку лежало несколько мешков с приготовленным к отправке углем.

Между редких стволов тут и там виднелись темные груды шлака. Вестник хлопотал возле джипа. Скоро он предстал перед Сильвестром в брезентовой ветровке, штанах и каске. Светодиодный фонарик на эластичном ремешке болтался у него на груди. Такие фонарики любят смельчаки, отваживающиеся спускаться под землю. Источник света крепится к шахтерской каске и освещает дорогу в преисподнюю. А вот и её врата – неиссякаемый источник первобытного мрака. Осанна смелым, до наступления посмертия вступающим в первый круг! В этих местах подобной отвагой обладают все без разбора: и мужчины, и женщины, и дети, и старики.

Кто трудолюбив и оборотист, тот не голодает. Ах, вот ещё одно слово: оборотистый! Говорят, и Вестник подтвердил уж ему эти слухи, будто вся земля в окрестностях Пустополья изрыта подземными ходами. Карты, схемы, ориентиры – всё в головах местных жителей. Из этих недр они извлекают свой хлеб насущный. «Черное золото» – так они называют каменный уголь.

Вот и сейчас, в свете ксеноновых фар обшарпанной заморской машины, оно горит мириадами разноцветных искр. Немалая гора его насыпана перед входом в зияющий чернотой лаз. Беловолосая – хозяйка этой горы – выбросила из багажника «тойоты» кипу пустых мешков. Надеется наполнить их добычей, которую впоследствии рассчитывает продать.