Воин-Тигр

–  Джек, ты просил разбудить вас, как пересечем афганскую границу. До места назначения меньше двух часов.

Костас с Прадешем заворочались и проснулис. Самолет опять пряхнуло. Индиец через плечо Костаса посмотрел в иллюминатор. По местному времени было четыре часа утра, еще не рассвело, и далеко внизу мерцали огоньки.

–  Трасет точно по графику, - заметил Прадеш.
– По-моему, в этом месте всегда турбулентность. Мы только что пролетели над Кветтой,³¹ теперь внизу должен Боланский перевал. А это уже Афганистан.

–  По коням, - выдал Костас, зевнув и от души потянувшись. Подняв спинку кресла, он достал из бортового холодильника банку апельсинового сока.
– Голова болит. Ох уж эти джунгли. Организм обезвожен.

Он осушил банку одним глотком и потянулся за следующей.

–  Скажи спасибо пальмовой бражке, - сказал Джек.
– Я тебя предупреждал.

–  Да я ведь только парочку глотков!

– запротестовал Костас.
– Но ладно, обязуюсь впредь не отступать от своего правила - во время операций не пить.
– Он допил сок и выбросил банку в корзину.
– Зато теперь первая текила на пляже покажется в два раза вкуснее. Ну, когда приедем на Гавайи. То есть завтра.

Он смерил друга туманным, чуточку обвиняющим взглядом.

–  А мы, в общем, туда и летим, - отозвался Джек.
– Только кружным путем.

–  Из Индии в Кыргызстан, в Центральную Азию, - проворчал Костас.
– Ну да, как же.

Кыргызстан… Скоро они приземлятся в Бишкеке, а еще через пару часов он будет с Катей. По возвращении из джунглей Джека ждала на "Сиквесте II" весточка о ее потрясающем открытии. Он тотчас же перезвонил ей и рассказал о дяде. Как Джек и предвидел, удивления в ее голосе не слышалось, лишь некая холодность. Он поспешил перевести беседу в русло археологии. Катя в общих чертах описала ему свою находку и попросила помочь живым советом. Этой причины ему хватило бы и в обычных обстоятельствах, сейчас же вдвойне имело смысл поторопиться. Он немедленно сделал другой звонок и распорядился, чтобы через два часа "Эмбраер" ММУ заправленным поджидал их на Мадрасском аэродроме.

–  Ладно, Джек, не томи, - напомнил о себе Костас.
– Что произошло с твоим предком потом? Итак, Ховард и тот американец, Уохоп, живыми выбрались из джунглей. И сдается мне, их дальнейшая судьба как-то связана с тем, ради чего мы летим сейчас в Кыргызстан. И с той надписью на саркофаге. Не только ведь из-за Кати ты сорвал нас с места.

Собравшись с духом, Джек кивнул:

–  Хорошо. Вот вам завершение истории. Вместе с саперами Ховард и Уохоп вернулись на "Шэмрок". Бебби похоронили прямо в джунглях, хотя плиту установили, как мы уже знаем, возле деревни. Однако ни тот ни другой офицер не оставили никаких отчетов о тех событиях. У нас на руках лишь рапорт лейтенанта Гамильтона о перестрелке с повстанцами да коллективная память койя - тут нам все известно от Прадеша. А вот Ховард остался нем как стена, хотя и был командиром. Дневник поего предка обрывается на утре того саомго дня, что никак не вфжется с его профессионализмом. Меня это с самого начала насторожило.

–  Может, это попытка замолчать смерть того чиновника, Бебби?
– предположил Костас.
– Если его и вправду застрелили саперы.

–  Думаю, не все так просто, - расстановкой проговорил Джек.
– Мне кажется, отчасти тут дело в шоке, испытанном или во время жертвоприношения. Далее, святилище. Скорее всего они увидели там то же, что и мы. Оба со школьной скамьи неплохо знали латынь. По свидетельствам современников, Уохоп во время походов читал греческих и римских классиков. И вот они прочли эту надпись - и связали друг друга обещанием никому не рассказывать о ней. Когда они уходили, обвал заблокировал вход в святилище, так что секрет так и остался между ними.

–  Что случилось с ними после восстания?

–  Уохоп перешел из саперного полка в Картографическую службу Индии. Об этом назначении мечтал любой офицер инженерных войск. Следующие двадцать лет он по большей части провел на северо-западных рубежах страны, постепенно продвигаясь из Белуджистана на восток. По поручению Пограничной комиссии Уохоп проводил съемку местности в районе, ныне известном как "линия Дюрана", намечая границу с Афганистаном. Его пограничные знаки дожили до нашех дней, точно как алтари Александра Великого. Уохоп славился как искусный и выносливый скалолаз, альпинизм был у него в крови. Но в конце концов его сразила малярия, подхваченная еще в Рампе, и в 1900 году ему пришлось досрочно уйти в отставку. Пролечившись пять лет на горных курортах Швейцарии, он вернулся в любимую Индию и стал исследовать уединенные приграничные долины, где жил среди диких племен и даже носил трацидионную одежду. Последний раз его видели в начале лета 1909 года, в Кветте. Тогда ему было пятьдесят пять.

–  А Ховард?

–  Из офицеров саперного полка он покинул Рампу последним, на месяцы позже остальных. Кроме него, малярия не пощадила никого - вероятно, тут сказалось детство, проведенное в Индии. Смерть полуторагодовалого сына Эдварда стала для лейтенанта страшным ударом. Ему прочили славную воинскую карьеру, однако Ховард предпочел путь инженера и поступил на службу в Индийское управление общественных работ, а чуть позже уехал в Англию, в Чатем. Там мой предок начал преподавать геодезию в Школе военной инженерии и с головой погрузился в академическую жизнь корпуса. Он активно участвовал в движении, из которого в конце концов вырос язык эсперанто - возможно, в памяти о событиях в Рампе, где бринатцам оказалось не по силам общаться с койя без переводчика. Возможно, так Ховард чаял искупить какой-то свой грех… В Индию он вернулся, лишь когда его дети подросли и разошлись по частным школам. Мне всегда думалось, что его выбор карьерного пути был во многом продиктован судьбой маленького Эдварда, желанием растить детей в нормальных условиях, в Англии. Но кажется, не все так просто. По-моему, след опять-таки тянется к 1879 году. И дело тут вовсе не в храме. Что бы ни увидел, что бы ни натворил лейтенант в тот роковой день, на душе у него осталась незаживающая рана. Может, причина в жертвоприношении. В невозможности предотвратить трагедию.

–  Что-то воинской славой и не пахнет, - проронил Костас.

Прадеш сразу оживился.

–  Мне понятны его чувства. Нет худшей участи для солдата, чем оказаться в ситуации, когда нужно делать дело, а у тебя ни полномочий, ни ресурсов. Мне довелось пережить это на себе, на миротворческой миссии в Африке. Бессилие перед лицом геноцида… Если вмешаешься и спасешь хотя бы одного человека, чувство беспомощности навалится на тебя с удвоенной силой. Один мой сапер застрелил страшно изувеченную женщину. Потом ее лицо стало преследовать его. Он говорил, что теперь вместо безликой массы убитых видит индивидов, реальных людей - и что это невыносимо. В кошмарах они являлись к нему и спрашивали, почему он не оборвал их страдания. Бедняга не смог с этим жить и пустил себе пулю в лоб.

Взглянув на лицо Ребекки, Джек сжал ее руку.

–  Может, так же вышло и с Ховардом, - тихо сказал он.
– Нам очень мало известно о том, как викторианцы справлялись с эмоциональными травмами. Ясно одно: людям, воспитанным на идеалах благородства и романтики, приходилось видеть и творить ужасные вещи. Потом они всю жизнь носили их в себе - наглухо закупорив в памяти, черпая силы в знаменитом викторианском мужестве.

–  Значит, он возвратился в Индию… - напомнил Костас.

–  …и здесь начинается самое удивительное, - откликнулся Джек.
– Некоторое время Ховард трудился в Управлении общественных работ - строил мостя, каналы, дороги, параллельно управляя инженерным колледжем для местного населения. Наконец в возрасте пятидесяти лет, в 1905 году, он вернулся в действующие войска. Его назначили главным инженером Кветтской дивизии Индийской армии, база которой располагалась в Белуджистане, вплотную к афганской границе. Это была одна из "горячих точек" на карте Британской империи, чуть ли не самое опасное место на земле. Ховард быстро вошел во вкус, и поначалу всем казалось, что он задумал наверстать упущенное время. Однако в 1907 году, уже в звании полковника, он внезапно перевелся на половинное жалованье и вышел в отставку.

–  Квета, - пробормотал Костас.
– Не там ли обретался и Уохоп?

–  В точку!
– воскликнул Джек.
– Мы подошли к ключевому моменту нашей истории. Итак, после Рампы пути офицеров расходятся. Не исключено, что еще в джунглях они продумали план действий на будещее, договорились в оидн прекрасный день вновь объединить силы. В следующий раз им удалось повидаться в 1889 году, когда Уохопа направили в Чатем на курсы повышения квалификации. Они даже написали в соавторстве какую-то работу о римских монетах на юге Индии и планировали представить ее в Королевском институте вооруженных сил в Лондоне, однако Уохопа срочно призвали на службу. Прошло почти двадцать лет. В 1907 году наши офицеры, оба в отставке, встречаются в Кветте. В качестве почетных гостей они посещают несколько офицерских столовых, заводят знакомство с Аурелем Стейном,³² часами прохаживаются по базарам и беседуют с путешественниками, присматривают снаряжение. И вот одним апрельским утром они закупают все необходимое: ботинки на шипованной подошве, обмотку для ног, твидовые бриджи-джодпуры, куртки из овчины, тюрбаны, рюкзаки, револьверы. Два немолодых полковника решили устроить себе последнее великое путешествие. Кветте такое не в новинку. Их провожает тибетец Хуань-Ли, слуга Ховарда, повсюду сопровождавший его со времен восстания сипаев, когда маленького Джона укрывали от войны в Тибете. Двое офицеров выходят в сторону Боланского перевала, в направлении Афганистана, и теряются в горах. Больше ни их, ни Хуань-Ли никто никогда не видел.

–  Круто!
– подала голос Ребекка.
– Очень напоминает рассказ Киплинга "Человек, который хотел стать королем". Теперь понятно, зачем ты мне его подкинул на "Сиквесте II". Двое британских солдат пускаются в горы на поиски сокровищ…

–  Сокровищ?
– встрепенулся Костас.

–  Кажется, Ребекка забегает на шаг вперед, - проворчал Джек.

–  Вся в отца, - ухмыльнулся Прадеш.

–  Ну и что хорошего все эти ребята находили в Афганистане?
– поинтересовался Костас.

–  Приключения. Войну.