Воительница и Сфинкс
Шрифт:
— Шкура вепря. Я подстрелила его в Калидонии, — сказала она, а у Гомера рот открылся от изумления и глаза стали абсолютно круглыми, азарт певца овладел им.
— Того самого вепря?! На той охоте? — выдохнул он. Аталанта кивнула. — Я слышал об этом, ведь слухиразносятся быстро, но я никогда… Разумеется, мне известно, что у тебя есть собственный певец, и наверняка он уже сложил об этом легенду. У меня и в мыслях не было соперничать с ним, использовать его сюжеты…
Гомер снова замялся, опустил глаза в землю, потом поднял их на охотницу. К его удивлению и к изумлению воительницы, Аталанта вдруг расхохоталась, и это был обычный смех юной польщенной девушки, он стер замкнутость и заносчивость с ее лица. Знаменитая охотница захлопала в ладоши:
— Ты очень мил, — застенчиво призналась она. — Как тебя зовут, юноша?
— Э-э… М-м-м… Гомер, — тот смутился от предвкушения удачи. Кончик
— Гомер. Хорошо, Гомер, я расскажу тебе эту историю. Мой Эндимион — весьма посредственный певец, и ему нет дела до моих свершений. Его интересуют только великие подвиги во имя любви, вроде путешествия Орфея в Аид за своей Эвридикой. О насилии он петь не хочет, а история Калидонской охоты отнюдь не про любовь. Аталанта подвинула поближе к себе полено, уселась на него и обхватила руками колени; взгляд ее замер, как будто сквозь огонь она видела прошлое. — Вепрь был могуч — в четыре раза больше и в сотню раз яростней любого кабана. Он убивал людей и скот, разорял поля и…
— Говорят, — вставил певец, — что царь Калидонии Ойней не уважил Артемиду дарами. За это богиня разгневалась и решила напомнить смертному царю о своем могуществе. Артемида поселила в его лесах могучего вепря. Несправедливое наказание: почему должана страдать вся округа?
Охотница развела руками:
— Не знаю, как насчет наказания. Наверное, это выдумка поэтов. Лично я считаю, что дикий кабан просто спустился с гор, ибо в то время, два года назад, случились страшные снегопады. Как бы то ни было, вепрь разорял Калидонию и держал в страхе ее жителей. Царь впал в отчаяние: никто не мог сладить со зверем, и тогда он предложил созвать великую охоту. Слух разнесся по всей Элладе быстрее ветра, — взгляд Аталанты упал на воительницу, она съязвила: — Странно, что ты не явилась.
Зена качнула головой и сжала губы:
— До меня дошел призыв Ойнея, но дела задержали меня — на севере, в одной деревеньке. Кроме того, я не охотница и не героиня, — она отвернулась и подбросила веток в огонь.
— Нас собралось много, — продолжала Аталанта, помолчав. Глаза ее потеплели, голос смягчился и стал едва лине мечтательным. — Самые отважные и самые прекрасные воины Греции, мускулистые, с отличным оружием, многие все еще в тех летах, когда солнце ласково касается кожи, оставляя на ней легкий угар, а борода не портит гладких щек. Среди нас были братья Кастор и Полидевк, еще молодой Пирифой со своим другом Тезеем…
— Ты знакома с самим царем? — воскликнула Габриэль, широко распахнув глаза.
— Ну… — Аталанта слабо улыбнулась и пожала плечами, — я с ним охотилась, правда, он держался на расстоянии… Странно, ведь потом Тезей женился на амазонке, а значит, присутствие женщины средигероев не могло его возмутить или сбить с толку. Не то, что других!
— Ты была единственной женщиной на великой охоте? — мягко спросил Гомер. — Даже представить себе не могу…
— Да, были некоторые неудобства, но не те, о которых ты думаешь, — ответила знаменитость. — Конечно, у меня уже была репутация неплохой охотницы, иначе я не посмела бы явиться во дворец. Но в Греции новое приживается с трудом, многие придерживаются консервативных взглядов и считают, что девушка должна расти в отчем доме, под присмотром нянек, а потом уехать с мужем и провести остаток дней в четырех стенах и заботах о нем, бесценном, — визгливо добавила она. — Менелай и его прихвостни первыми начали, а за ними и все остальные стали смотреть на меня как на глупую девчонку. "Отправляйся-ка домой играть в куклы, — так и говорили их глаза.
— Какая несправедливость! Как же ты справилась? — Гомер был благодарным слушателем.
Габриэль уселась рядом с ним и качнула головой:
— Ух, как бы страшно я разозлилась! И всем показала бы, чего я стою!
Аталанта остановила на ней задумчивый взгляд:
— А ты неглупа! Именно так я и поступила: я так разозлилась, что добилась встречи с Ойнеем и отстояла свое право участвовать в охоте. В конце концов, в воззвании не говорилось, что приглашаются только мужчины. Однако царь оказался форменным слабаком, всю жизнь под пятой у жены. — Глаза охотницы потемнели, когда она вспомнила те унижения. — Алфея вертела мужем, как хотела, и Мелеагра, своего сына, пыталась заставить плясать под свою дудку. Но он был упрям. Она заявила… впрочем, неважно, что она заявила, но мне пришлось спорить с царем больше часа. Кастор и Полидеву заступились за меня и зауричали, что нужно предоставить мне шанс, раз уж я здесь. Наверное, надеялись увидеть мой позор. Остальные орали, что из-за моего нытья потерян целый день, что они могли бы уже жарить вепря на царском дворе. А царица Алфея все нашептывала на ухо царю, что пора
отправить меня назад к мамочке, которая так беспокоится.Аталанта задыхалась от ярости:
— Отправить меня домой, да еще с запиской, чтоб одели меня в приличную юбку! К матери, которая выбросила меня из дому в день моего рождения! А когда Кастор… нет, Полидевк… О, боги, я так и не научилась их различать! В общем, один из них попытался заговорить с царем, Алфея чуть не прогнала его. Вдруг вошел царевич Мелеагр, в тот же миг что-то произошло, все замерло во мне и вокруг, — Аталанта исейчас замерла. — Он встал на мою сторону. Мелеагр попросил царя и воинов разрешить мне остаться ипопробовать свои силы. Алфея не возразила ни слова. Царица попалась в ловушку: ненаглядный, бесценный, единственный сыночек должен непременно получать все, что хочет, а хотелось ему меня, ну, пусть поиграет. Но она не увидела главного — это была не игра. И для меня, и для него…
Так я осталась при своем. Мелеагру нужно было мое присутствие совсем для других целей, и это выводило меня из себя. Я должна была доказать, победить!.. В мыслях я уже выслеживала зверя в лесной чаще, готова была пристрелить его и заткнуть всех за пояс. В первый вечер Мелеагр не оставлял меня ни на секунду: мозолил мне глаза на пиру, надоедал после, а наутро оказался подле меня, едва мы собрались на охоту. Неужели не видел, что его… м-м, предложения меня ничуть не интересовали?! — неожиданно охотница густо покраснела и отрывисто повторила: — Да, не интересовали! И уж конечно, он меня не любил, по крайней мере, так я считала тогда. Он казался мне ребячливым и к тому же был лунатиком, — Аталанта начисто позабыла о слушателях и говорила сама с собой. Габриэль бросила взгляд на воительницу, та закатила глаза.
Вздрогнув, рассказчица вернулась к реальности и, взглянув на Гомера, зарделась еще больше. Но все же продолжила:
— Мне не было дела до Мелеагра, его матери и прочих героев, пока они не мешали мне участвовать в охоте. Только победа имела для меня значение, остального я просто не замечала. Как только над горизонтом взошло солнце, мы тронулись в путь. Следы ужасного вепря были повсюду, даже под стенами дворца. Поля в округе были затоптаны, изгороди сломаны. Разрушения, которые он оставлял за собой, могло нанести только целое стадо кабанов. Следы мы находили везде, но сам зверь исчез. Везде пировала смерть; везде мы находилирастерзанных овец и коров, их было слишком много, чтобы пастухи могли сжечь останки, да и боялись бедные люди выходить в поля, — Аталанта очнулась и бросила Гомеру улыбку. — Поэтому мой Эндимион не хочет слагать песни о Калидонской охоте. Никакой поэзии!
— Можно опустить некоторые подробности, — ответил поэт, но тут же извинился: — Это неважно. Прости, что перебил, и продолжай, пожалуйста!
— Так мы бродили по окрестностям до вечера, рассыпаясь на группы, чтобы прочесать весь лес, и под конец со мной остался только Мелеагр и еще один юноша. Я так и не узнала его имени. Мы стояли на топкой земле, к вечеру воздух стал влажным, ветра не было, и повсюду кишели насекомые. Помню, я подумала, что запах болотной тины и диких цветущих трав просто невыносим. Мои ноги ужасно болели, а на руках не осталось живого места, все покрывали укусы. Мне стало обидно, что досадные мелочи, когда их много, заставляют забыть о подвиге.
— Как я тебя понимаю! — выпалила Габриэль, и, взглянув на нее, Аталанта кивнула.
— Пожалуй, понимаешь, — признала она, и ее задумчивые глаза надолго остановились на девушке. Наконец она поежилась и снова устремила взгляд на пламя. — На чем я остановилась? Ах да, я шла по свежему следу ивдруг услышала, как юноша закричал, а потом завизжал от ужаса. Он вылетел из-за кустов, а по пятам за ним несся чудовищный кабан. Это был он — вепрь Артемиды! Под копытами гигантского пятнистого зверя дрожала земля. Крик юноши оборвался… — Аталанту передернуло, она закрыла и вновь открыла глаза. — Вепрь замер в десяти шагах от нас, и я готова поспорить, что сам Цербер не так ужасен! Он был выше любого из нас, широк в груди, словно вол, но очень быстр и проворен. Щетина в локоть длиной торчала из его морды, а глаза были, — Аталанта зажмурилась и задрожала, — были красны, как кипящая кровь. Воплощение зла. Я смотрела в эти глаза и видела там свою смерть, видела, какой она будет. Взгляд его приковал меня к месту. Но, похоже, чудовище не могло решить, кого растерзать первым, и это дало мне единственный шанс. Вепрь остановил взгляд на Мелеагре и шагнул вперед. Я выхватила стрелу, натянула тетиву, кое-как задержала дыхание, чтоб прицелиться, и выстрелила. Стрела впилась зверю в холку, нанеся глубокую, но не смертельную рану. Вепрь испустил оглушительный рев, развернулся и ринулся напролом сквозь кусты. Разумеется, мы кинулись вдогонку.