Вокруг державного престола. Соборные люди

Выйдя на крыльцо, боярышня полной грудью вдохнула ударивший ей в лицо вольный ветер и быстро сбежала по ступенькам.

Светало. И утренний воздух был упоительно чист и свеж. Белые клочковатые облака, затянувшие пробуждающееся серое небо, перемешивались с пурпурными, розовыми и красноватыми облаками, подсвеченными снизу быстро восходящим солнцем. Несмотря на предрассветный час возле телег, расставленных по двору, толпились люди, накладывая на них мешки и корзинки с продовольствием: собирали обоз на утреннюю охоту. Ближе к хозяйственным постройкам стояли и разговаривали два богато одетых стольника.

Феодосии Прокопьевне Соковниной исполнилось семнадцать лет. Она была высокой и статной, настоящей русской красавицей: гладкий лоб, правильные и строгие черты лица, на котором живым ясным блеском выделялись глаза, четко отчерченные полные губы притягивали взор. Густые шелковистые волосы она заплетала в длинную темно-русую косу. Для похода в лес боярышня оделась просто: поверх льняной рубашки – вышитый красивым узором темно-синий сарафан и темную кофта. На голову вместо драгоценного кокошника надела скромный белый платок.

Из конюшенного двора навстречу боярышне вышел конюх. В руках он держал дорогие золоченые попоны и сбрую, украшенную серебром, которые предназначались для царского вороного коня. За ним, зорко поглядывая по сторонам и заложив одну руку за темно-красный кушак, а другую – за спину, важно выступал из Конюшенного приказа боярин Тимофей Иванович Глебов. В его ведении находилось снаряжение царских лошадей и хранение охотничьей амуниции.

Поравнявшись с девушкой, Глебов приосанился, многозначительно протянув:

– Здравствуй, Феодосия Прокопьевна. А я только что твоего брата Федора встретил. Спрашивал у меня, пошел ли кто в лес.

– А сам-то он куда пошел, Тимофей Иванович? – спрашивала боярышня.

– В мастерские палаты. Затем поедет на станцию, встречать рядской обоз.

– Ты его как увидишь, Тимофей Иванович, передай, что я в лес за ягодами пошла. А к нему после зайду, – ответила Феодосия.

Обогнув телеги и суетившихся дворовых людей, боярышня подошла к воротам, возле которых стояли вооруженные бердышами, дозорные. Феодосия подошла к будке и спустила с цепи повизгивающего от радости огромного лохматого сторожевого пса Трезора. Тот возбужденно махал хвостом и крутился волчком. Боярышня ласково заговорила с ним. Трезор подпрыгнул, норовя поставить на плечи девушки мощные передние лапы. Один из стрельцов замахнулся, чтобы отогнать пса, но его опередил громкий окрик Глебова:

– Ах, ты, шальной! А ну, пошел прочь от боярышни! Кого надумал пугать!

Трезорка замер и с удивлением обернулся к закричавшему человеку. Потом перевел умный взгляд на боярышню, как будто говоря ей: «Смотри сама. Вот я-то прыгать перестал. И какие еще будут приказания?» При этом Трезорка выглядел так уморительно, что Феодосия не выдержала, весело рассмеялась.

– Ну, чего же ты ждешь, милый? Беги, пока не поймали!

– До чего же у тебя душа-то сердечная, Феодосия Прокопьевна, – многозначительно протянул подошедший к ней князь стольник Сергей Иванович Плешаков. – Для каждого доброе слово найдется. Даже собаке, а на меня и не взглянешь.

– И тебе, Сергей Иванович, скажу, коли заслужишь, – спокойно отвечала на это Феодосия, поправляя платок.

– А ты сейчас скажи. Чтоб душе моей стало также приятно, как и Трезоркиной, – настаивал молодец.

– Не могу. Вдруг чего-то подумаешь, – сказала боярышня и смущенно потупилась.

– А если и подумаю, – понизив голос, ласково произнес Сергей и подвинулся ближе, – так разве ж я тебя обидеть желаю? Я ведь знаю, какая ты девушка строгая, и братья за тобой если что, стеной. Неужто боишься меня, Феодосия Прокопьевна?

Феодосия отрицательно покачала головой и не ответила. Стояла, не поднимая глаз. Ждала, пока стольник отойдет от нее. Плешаков с сожалением вздохнул. Еще раз пытливым и жадным взором вгляделся в нежное девичье лицо.

– Гордая ты, Феодосия Прокопьевна. Но я все равно подожду, может, ты передумаешь, и мы… – он не договорил и беззаботно насвистывая, отошел.

Какое-то время стоял, провожая уходящую девушку задумчивым долгим взором. А когда та скрылась за воротами, лихо сдвинул кунью шапку набок и направился в сторону хозяйственных пристроек.

У распахнутого настежь хлебного амбара, скрестив руки на груди, стояла царицына кравчая Анна Михайловна Ртищева и с яростью смотрела на приближающегося стольника. В глаза сразу бросалась статность ее высокой и по-женски округлой фигуры. Выразительное надменное лицо поражало белизной кожи, подсвеченной нежным румянцем. Высокий ровный лоб обрамляли черные пушистые волосы, выглядывающие из-под драгоценного высокого кокошника, литого золотыми нитями, по низу украшенного жемчужинами. Одета Анна была в украшенный драгоценными камнями и золотым шитьем, красный сарафан.

Когда Плешаков приблизился, она спросила его с плохо скрываемым раздражением и ехидством:

– От чего же это ты, Сергей Иванович, так ярко светишься, будто алтын? – спросила она его с плохо скрытым раздражением и ехидством.

– Тебя увидал, – коротко ответил тот и хотел идти дальше. Однако Анна Михайловна выступила вперед и, воткнувши руки в бока, язвительно поинтересовалась:

– А о чем же ты сейчас с боярышней Соковниной разговаривал?

– А тебе, Анна, все возьми, да и расскажи, – сухо ответил тот.

– Вот ты как, – обиженно протянула Ртищева. – Я ж не просто так тебя спрашиваю. Мне вот велено узнать, куда она отправилась спозаранку?

– Знамо дело куда! Туда же, куда и остальные девицы ходят – в лес, – с насмешкой ответил Сергей и с любопытством посмотрел на кравчую. – Неужели печалишься, как бы с ней чего не случилось в лесу, Анна Михайловна? – сыронизировал Плешаков.

– А то как же, и печалюсь! – с вызовом бросила та и свысока взглянула на молодца. – Боярышня-то уж больно смелая, все это знают. Как бы медведь или волк на нее не напал. А то ведь дождется, что и лесные разбойники утащат, будет знать!

Ртищева уже не скрывала своей неприязни к сопернице.

– Ну уж ты-то, Анна Михайловна, по ней точно горевать не станешь? – нахмурившись, вкрадчиво поинтересовался Сергей.

– Какая ж это печаль? – высокомерно фыркнула в ответ Ртищева.

Сергей не ответил и отвернулся. Кровь закипела в Анне Михайловне от ревности. На бесстрастном лице милого ничего нельзя было прочитать. Украдкой покосившись на него, она примирительно продолжала:

– Ах! Сереженька! Глянь, как красиво вокруг! Пойдем в поле, рассвет встретим, – воскликнула она, оглядевшись и кивая на разливающуюся, на сером небе алую зорьку.