Вокруг Пушкина
Шрифт:
«Все что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, все уже мною передумано, — писал Пушкин незадолго до женитьбы своему приятелю Н. И. Кривцову. — Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было. Счастье можно найти лишь на проторенных дорогах. Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся — я поступаю, как люди, и, вероятно, не буду в том раскаиваться» (10 февраля 1831 г.).
Однако письма Пушкина в период его сватовства полны сомнений: будет ли с
Наталья Ивановна долго не соглашалась на этот брак, напуганная ходившими толками и сплетнями о политической неблагонадежности поэта, о его образе жизни. Дошли эти слухи и до главы семьи Афанасия Николаевича. Наталья Николаевна писала деду:
Сего 5 мая 1830 года
Любезный дедушка!
Узнав чрез Золотарева (богатый калужский купец) сомнения ваши, спешу опровергнуть оныя и уверить вас, что все то, что сделала Маминька, было согласно с моими чувствами и желаниями. Я с прискорбием узнала те худые мнения, которые вам о нем внушают, и умоляю вас по любви вашей ко мне не верить оным, потому что они суть не что иное, как лишь низкая клевета. В надежде, любезный дедушка, что все ваши сомнения исчезнут при получении сего письма и что вы согласитесь составить мое счастие, целую ручки ваши и остаюсь навсегда покорная внучка ваша
Наталья Гончарова
Н. Н. Озерова, видевшая Пушкина и Наталью Николаевну 3 мая 1830 года, писала: «Утверждают, что Гончарова-мать сильно противилась браку своей дочери, но что молодая девушка ее склонила. Она кажется очень увлеченной своим женихом». Письмо Натальи Николаевны к деду подтверждает это.
Вопрос о приданом занимал важное место в переговорах будущей тещи с женихом. Гончаровы были полуразорены, но тем не менее дед мог бы выделить любимой внучке одно из незаложенных имений. Было свое состояние и у Натальи Ивановны. Но ни дед, ни мать не пожелали обеспечить Наталью Николаевну. И Пушкину в конце концов пришлось дать 11 тысяч рублей на приданое невесте из тех 38 тысяч, что он получил, заложив подаренную ему к свадьбе отцом часть Болдина.
Осенью 1830 года из Болдина, куда поэт приехал для улаживания своих материальных дел, он писал своему другу Плетневу:
«Сегодня от своей получил я премиленькое письмо; обещает выйти за меня и без приданого, приданое не уйдет. Зовет меня в Москву...»; «Она меня любит» (9 и 29 сентября г.).
Письма невесты, по-видимому, были теплыми и поддерживали в поэте уверенность в ее чувствах.
«Мой ангел, ваша любовь — единственная вещь на свете, которая мешает мне повеситься на воротах моего печального замка» (30 сентября 1830 г.).
Холерный карантин задержал Пушкина в Болдине на целых три месяца. Болдинская осень — один из самых ярких по чувствам и переживаниям периодов в жизни поэта. Необычайный творческий подъем вдохновил гений Пушкина на создание едва ли не лучших
его произведений...В начале декабря поэт вернулся в Москву. 18 февраля 1831 года в церкви Вознесения, что у Никитских ворот, Пушкин и Наталья Николаевна Гончарова были обвенчаны. Молодые поселились на Арбате (дом, несколько переделанный, сохранился до наших дней под № 53).
«Я женат — и счастлив,— писал Пушкин Плетневу 24 февраля 1831 г.,— одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось, — лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что кажется, я переродился»...
...«Женка моя прелесть не по одной наружности» (26 марта 1831 г.).
Но молодая чета недолго оставалась в Москве, Пушкин еще до свадьбы предполагал, что они будут жить в Петербурге. Вмешательство тещи в их семейную жизнь ускорило это решение: во второй половине мая 1831 года Пушкины уехали в столицу.
А душу твою люблю я еще более твоего лица (из письма Пушкина к жене).
По приезде в Петербург Пушкины остановились на несколько дней в гостинице Демута и вскоре переехали на лето в Царское Село, где поэт снял небольшую дачу вблизи парка.
Те несколько месяцев, что молодые супруги прожили в Царском Селе, были, вероятно, самыми безоблачными в их совместной жизни. Места, которые были связаны для Пушкина с воспоминаниями о юности, проведенной в стенах Царскосельского лицея, тишина, великолепная природа, общение с друзьями, жившими там на даче, наконец, новизна семейной жизни — все способствовало его прекрасному настроению.
Приведем несколько выдержек из писем друзей и родных, относящихся к этому периоду.
Сестра Пушкина О. С. Павлищева писала мужу из Петербурга: «...Мой брат со своей женой приехал и устроится здесь, а пока проводит лето в Царском Селе. Они очень приглашают меня жить у них в ожидании твоего возвращения... Они очень довольны друг другом, моя невестка совершенно очаровательна, мила, красива, умна и вместе с тем очень добродушна», «...Она совсем неглупа, но еще несколько застенчива».
«...Четвертого дни воспользовался снятием карантина в Царском Селе, чтобы повидаться с Ташей, — писал 24 сентября 1831 года Дмитрий Николаевич Гончаров деду Афанасию Николаевичу. — Я видел также Александра Сергеевича; между ними царствует большая дружба и согласие; Таша обожает своего мужа, который также ее любит; дай Бог, чтоб их блаженство и впредь не нарушилось. Они думают переехать в Петербург в октябре; а между тем ищут квартеры».
«А женка Пушкина очень милое творение. C’est la mot! (Лучше не скажешь). И он с нею мне весьма нравится. Я более и более за него радуюсь тому, что он женат. И душа, и жизнь, и поэзия в выигрыше»,— писал Жуковский князю Вяземскому и А. И. Тургеневу.
«...Я на счет твой совершенно спокоен, зная расположение Царского Села, холеры там быть не может — живи и здравствуй с Натальей Николаевной, которой я свидетельствую свое почтение, — пишет Пушкину его друг П. В. Нащокин из Москвы. — Я уверен, что ты, несмотря на все ужасные перевороты, которые тебя окружают, еще никогда не был так счастлив и покоен, как теперь — и для меня это не ничего; без всякой сантиментальности скажу тебе, что мысль о твоем положении мне много доставляет удовольствия... Натальи Николаевне не знаю, что желать, — все имеет в себе и в муже» (15 июля 1831 г.).