Волчий отрок. Ослеплённый светом

– Потерпите, юная госпожа, – повторяла под нос Маришка. – После легче будет.

– Хотелось бы верить, – сквозь зубы процедила Жужанна.

Её взгляд встретился со взглядом Агаты, которая с упоением наблюдала, как она кривится и корчится. Как чужая боль может доставлять такое удовольствие? Жужанна усмехнулась, вспомнив мать.

Клацнули ножницы. Маришка принялась вырезать горловину. Жужанна отвела глаза, чтобы не смотреть, как ножницы ловко орудуют у её шеи. Внутри всё сжалось, она не смела пошевелиться, в мыслях то и дело всплывала картина, как её мать прижимала острые ножницы поочерёдно к щекам, обещая, что порежет, если она не будет послушной. Что входило в её понятие о послушании, она никогда не говорила.

– Я закончила, – резко выдохнув, сказала Маришка. – Теперь надо отодрать ткань. Агата, иди сюда.

Агата подлетела, радостно сияя от предвкушения. Жужанна закрыла глаза.

– Наконец-то, – выпалила Агата. – Я обязательно помогу.

Жужанна стиснула челюсть и начала считать про себя. Раз. Маришка схватила один край. Два. Агата – другой. Три. Острая боль. Агата намеренно задела кожу. Четыре. Раздался приказ Маришки тянуть. Пять. Ткань оторвалась от тела. Жужанна резко распахнула глаза, но подавила крик, рвущийся наружу. Взгляд встретился с Агатой – та с упоением наблюдала за её корчами и улыбалась. Шесть. Цуйка полилась на открытую рану, обжигая.

– Вот и всё, юная госпожа, – сказала Маришка, протирая рану ветошью. – Сейчас положим мазь и перевяжем. И будет всё у вас заживать. А там и полегче будет.

Жужанне хотелось в это верить, но что-то подсказывало, что легче не станет.

Дальнейшие сборы прошли без происшествий. Разве можно считать происшествием, что Агата расчёсывала ей волосы с особым рвением, ткнула несколько раз гребнем и чересчур сильно затянула корсет? Всё это было частью обычной рутины Жужанны, на которую она предпочитала не обращать внимания.

– Ну, какая вы красивая, юная госпожа, – сложив ладони вместе на груди, сказала Маришка. – Вылитая марежуд Залесья.

– Бледновата она. Да и тощая, – заметила Агата. Маришка грозно посмотрела на неё. – Так госпожа говорит. А ей лучше знать! – Она скрестила руки на груди и фыркнула. – Да и к чему этот вырез на платье? Зачем показывать все эти уродливые раны?

Маришка закатила глаза. Жужанна прикоснулась к груди, боль вновь разлилась по телу. Она одёрнула руку, пальцы приятно пахли жирной травяной мазью. Жужанна попыталась представить, как выглядит со стороны, но, кроме слов Агаты про уродство, в голову ничего не шло. Платье отправила ей мать, значит, хотела, чтобы все на приёме видели, на какую жестокость она способна. Если она не щадит собственную дочь, то не пощадит никого.

– Если мы закончили, то я пойду, – сказала Жужанна, потирая висок. Головная боль усилилась.

– Конечно, юная госпожа. За дверью вас ждёт Марчел. Он сопроводит вас в обеденный зал.

– Верный пёс уже на месте, – добавила Агата и многозначительно хмыкнула.

– Агата! – Маришка влепила ей подзатыльник. – Ступайте, юная госпожа, а мы пока приберёмся.

Агата, потирая место удара, поклонилась. Маришка победно усмехнулась и тоже отвесила поклон.

Жужанна кивнула, подобрала подол и вышла из комнаты.

Марчел стоял, прислонившись к стене, и смотрел под ноги. Его рука покоилась на эфесе меча, будто он был готов воспользоваться им в любой момент. Услышав её шаги, он резко отстранился от стены и сразу же упал на одно колено перед ней, не смея поднять глаза.

– Я же просила не делать этого, – устало сказала Жужанна, потирая виски. – Ты смущаешь меня, Марчел.

– Но вы же моя хозяйка, – воодушевлённо сказал он, поднимаясь и нависая над ней.

Марчел был младше на три года, недавно ему исполнилось четырнадцать, но он уже превосходил её в росте – и явно ещё вытянется, – хоть Жужанна и была высокой для девушки – вся в отца, как любили поговаривать на приёмах, которые её мать устраивала несмотря на войну. Марчел смотрел на неё открыто и дружелюбно, зелёные глаза ловили каждый жест, улавливали любое изменение в лице и настроении. Кто-то мог бы назвать это влюблённостью, но Жужанна была уверена, что это была не она. Как говорила её мать, «никто не полюбит такую, как ты». Пора бы с этим смириться.

– Я твоя юная госпожа. Так правильнее меня называть, – сказала Жужанна, подхватывая подол и отправляясь вперёд.

Марчел последовал за ней тенью. Высокой, угловатой и немного несуразной. Глядя на него, с трудом можно было поверить, как этот нескладный юноша, ещё не успевший привыкнуть к вытянувшемуся телу, победил в рыцарском турнире. Но он это сделал, победил последних рыцарей, что оставались в Залесье. Тогда оставались. После поражения мальчишке отец сослал всех участников на войну, в которой им было не суждено победить.

– Ваш отец приказал мне звать вас хозяйкой и беречь, – нарушил затянувшееся молчание Марчел. Его голос ломался, поэтому последнюю фразу он произнёс слишком высоко. – Я не могу нарушить волю покойного.

– Почему же? – Жужанна резко остановилась и развернулась.

Марчел застыл, ухитрившись не налететь на неё. Их взгляды встретились: он нахмурился и смешно насупил брови. Всё ещё мальчишка, который желает казаться старше.

– Потому что я всегда держу слово, хозяйка. Я не нарушу клятвы, – с особой горячностью сказал он, его щёки заалели.

– Вот как, – вздохнула Жужанна. – Тогда не буду спорить, это утомляет. Пойдём.

Она развернулась.

– Да, хозяйка, – наклонившись к её уху, прошептал Марчел. Слишком по-взрослому, слишком по-мужски. Его дыхание обдало кожу.

Жужанна сглотнула и поспешила. Ей не хотелось, чтобы Марчел увидел, как она густо покраснела.

***

Церемония подписания мирного договора проходила в большом зале Верчице. Её мать восседала во главе длинного стола, ломившегося от угощений, в своём лучшем платье из кроваво-красного бархата, которое представляло её во всей красе. Обязанность чтить траур по усопшему отцу она благополучно забыла, за неё это сделает драгоценная дочь в привычном чёрном платье. Жужанна внимательно посмотрела на мать, после ритуала та сильно изменилась: лидерец, что поселился в ней, омолодил. Он словно унёс все её заботы и тревоги, подарив красоту, что притягивала взоры, – кожа сияла белизной, глаза и волосы блестели, а морщины испарились. Не мать, а старшая сестра. Старше года на два, не больше. Но для Жужанны эта красота была отравлена воспоминаниями, что она воскрешала. Мать напоминала ей женщину, что будила по ночам, заставляя стоять на горохе, или била тонким прутиком по рукам и спине, пока отец не видел. Чудовище. Красивое чудовище, что с детства внушало ей страх. Но теперь Жужанна могла поклясться, что страх исходил от матери плотной аурой. Она источала его, пока все были очарованы.

Жужанна спокойно осматривалась, её посадили в самый конец стола, словно она и не дочь марежуда. Слова Агаты больно отозвались в памяти, она покачала головой, отгоняя их. Что бы кто ни говорил, она дочь своей матери и своего отца. Этого у неё не отнять. Но было ли что отнимать? Жужанна пригубила разведённое водой вино и тяжело вздохнула. Это не скрылось от юноши, сидящего напротив.

– Что ты, юная госпожа, приуныла? – спросил он, вперившись в неё карими… медовыми глазами.

Жужанна никогда не видела такого цвета глаз, они отливали солнечным светом и приторным густым мёдом. Она украдкой посмотрела на него, не хватало, чтобы кто-то сказал, что она пялилась на заморского гостя. Он был смуглым, как все девлетцы, бронзовую кожу подчёркивали серебряные короткие волосы, непослушные пряди которых ниспадали на лоб. Слегка раскосые глаза были густо подведены, придавая его облику хищные черты, что противоречило печальному и глубокому взгляду.

– Вы знаете, кто я? – спросила она. Более взволнованно, чем ей бы хотелось.

– Нетрудно догадаться, что ты дочь госпожи Эржебет. Вряд ли бы она позволила ещё каким-то дамам присутствовать здесь. – Он окинул быстрым взглядом стол, золотая серьга с висячим камнем покачнулась в такт его движению. – Ты единственная женщина, кроме неё.

– Верно. – Она быстро отпила из бокала. – Вы из девлетской делегации?

– Что же меня выдало? Цвет кожи? Или выговор? – Он засмеялся.

– Нет… Да. Но я не хотела вас оскорбить. – Жужанна опустила взгляд, пытаясь скрыть, что покраснела. Какая же она дура. – Простите меня.