Волчий отрок. Ослеплённый светом
Шрифт:
– Ты погубишь и себя, и Залесье, и Седмиградье, и всех нас.
– Предлагаю насладиться едой и вином. Переговоры окончены.
Госпожа подняла бокал, присутствующие повторили.
– За мир! Да будем мы все процветать!
Дружный вздох облегчения. Напряжение, царившее в зале, лопнуло, испарилось, сменившись натужным весельем и звоном бокалов. Сегодня Залесье будет праздновать. Жужанна окинула быстрым взглядом присутствующих. Он зацепился за Влада. Двоюродный брат улыбался ей, но было в этом что-то тревожное и пугающее. Она опустила глаза и вздохнула. Нет. Она просто придумала себе это. Разве мог Влад что-то задумать?
Празднество продлилось до поздней ночи. После подписания бумаг к торжеству присоединились делегации со всех
Жужанна весь вечер провела на коленях в зале переговоров. К ней и Марчелу приставили Агату, которая следила, чтобы они сидели ровно и не пытались менять позу. За каждую попытку они получали крепкий удар плетью. Попытки Марчела отвлечь Агату, не увенчались успехом. Она продолжала следить за ними, словно коршун. А после того как госпожа похвалила её рвение, она с двойным усердием приступила к исполнению наказания. Никто не осмеливался к ним подойти: гости предпочитали делать вид, что ни Марчела, ни Жужанны просто не существовало. Так было всем спокойнее.
Далеко за полночь госпожа отпустила Жужанну и Марчела с праздника. Её ноги затекли от постоянного сидения на коленях, а спина болела – Агата точно оставила на ней новые раны. Марчел помог подняться Жужанне, а после всю дорогу поддерживал её под локоть, чтобы она не упала. Настоящий прекрасный рыцарь из легенд, который волновал сердце. Почему-то его лёгкое прикосновение будоражило всё внутри Жужанны, заставляя забыть холодность матери и очередное избиение плетью. Всё это меркло от одной мысли, что Марчел рядом с ней и всегда поддержит. Любой ценой. Это радовало и пугало. Ведь к своим семнадцати годам Жужанна уже отлично понимала, что нет ничего хорошего в слепой вере и одержимости другим человеком.
Жужанна быстро прошла вглубь комнаты и осмотрелась. Маришка и Агата привели её в порядок, даже поставили на стол букет свежих цветов. Жужанна присмотрелась и увидела среди разноцветья ветки беладонны. Неужели Агата верила, что так сможет отравить её? Наивная дура. Но цветы были очень красивыми.
Жужанна обернулась. Марчел остановился на пороге её комнаты, не смея войти. По его виду казалось, что он хочет что-то сказать, но так и не решается. Сейчас он снова был похож на смущённого мальчишку, а не мужчину, которым был, когда пытался защитить её от госпожи. Госпожи… Неужели теперь и наедине с собой она будет называть мать госпожой? Разве это правильно? Почему между ними не может быть тёплых отношений, как у настоящей матери и дочери? Почему Жужанна постоянно должна испытывать вину за своё существование? Ведь если так подумать, она никого не просила её рожать… Госпожа убила бы её, если бы не отец…
Жужанна больно прикусила губу, упала на колени и разревелась, пряча лицо в ладонях. Рыдания сотрясали тело, а израненная душа кровоточила. Она самозабвенно плакала и не могла остановиться. Почему она никому не нужна? Почему её все ненавидят? Она жалкая… Сама виновата, что всё так происходит. Это только её вина. Внутренний голос заговорил голосом госпожи, обнажая все её пороки. От него нельзя было скрыть ни один недостаток. Он точно знал, как ударить побольнее, как расковырять сердечные раны.
Тёплая рука легла на её плечо, обжигая. Жужанна подняла заплаканные глаза и увидела, что напротив неё уселся Марчел. Он был бледен и обеспокоенно смотрел, не в силах ничего сделать. Всё, что он мог делать, – это поглаживать её осторожно по плечу, боясь позволить себе большее. Жужанна протёрла глаза рукавом и сглотнула, смотря в его зелёные глаза. Внутри всё закололо, а противный голос процедил: «Он просто служит тебе. Это всё не по-настоящему». Но сегодня Жужанне было всё равно. Она хотела заблуждаться, хотела поверить, что хоть кому-то нужна – пусть это и будет слепая преданность хозяйке. Она вновь сглотнула, собираясь с силами. Лицо Марчела изменилось, словно что-то в ней испугало его. Всё равно. Жужанна прильнула к нему и крепко обняла, утыкаясь в грудь. Сейчас ей было всё равно на приличия, на то, как это
выглядит со стороны. Всё, что она хотела, это почувствовать тепло другого человека, пусть и не искреннее, пусть и вынужденное. Она закрыла глаза, а Марчел опустил руки на её спину, обнимая в ответ. Глухое «хозяйка» раздалось над ухом, после того как он поцеловал в макушку.Глава 1.
Михей сидел в своей комнате в северной башне Верчице и смотрел в одну точку перед собой. Его взгляд приковал камень в кладке стены под окном: он не был похож на остальные – серого цвета, слишком блёклого, несуразной овальной формы, что создавала зазоры в кладке, – и выступал, словно им заткнули какую-то дыру в стене. Мог ли быть там тайник Жужанны? Или идеальный предшественник пострадал как-то иначе? Но это не особо заботило Михея. Всё, что его волновало, так это линии, которыми была испещрена поверхность камня. Тонкие и глубокие бороздки уродовали матовую поверхность, приковывали внимание. Кто с безумным и поглощающим влечением ковырял эти линии, создавая одному ему ведомый бессмысленный узор. Могла ли их нанести Жужанна, сидя в одиночестве запертой в башне? Или, кроме неё, кто-то ещё обитал здесь: случайные жертвы госпожи, неугодные пленники? И почему кому-то было так интересно царапать камень? Он делал это, чтобы не сойти с ума? Или ради развлечения? Или чтобы отметить камень, который так выделялся на фоне других, был чужероден своим собратьям? Что за этим стояло? Не в этом ли проблема, что всё непонятное и непохожее люди воспринимают враждебно?
Михей слез с постели и подошёл к камню. Он даже не посмотрел в окно, а тут же опустился на колени и прикоснулся к шершавой, израненной поверхности. Михей медленно водил пальцем по каждой бороздке, запоминая ощущения от них: вот здесь кто-то просто чиркнул, едва задев поверхность, а здесь потратил много времени, ковыряя и проникая всё глубже и глубже, словно хотел выцарапать камень, сровнять со стеной.
– Чем занимаешься? – позади раздался голос Влада. Он бесшумно вошёл в комнату.
Михей дёрнулся, плечи описали невнятную дугу, а внутри всё сжалось от испуга. Он был настолько поглощён своим занятием, что не услышал ни скрип двери, ни звук шагов. Ни ларва, ни вырколак не подумали предупредить его. И теперь, застигнутый врасплох, он сидел на полу, словно малый ребёнок, которого застукали за постыдным занятием, пока отец насмешливо пялился.
– И что у тебя здесь? – Влад преодолел расстояние между ними ровно в три больших шага, Михей так и не смог привыкнуть, насколько огромным был тот – совсем не чета Василе. Он присел рядом с ним, заставляя Михея смутиться. – Что-то нашёл?
– Камень, – прошептал Михей, но взгляда не опустил. Влад усмехнулся и посмотрел на камень, что привлёк внимание его сына.
Михей не ожидал, что Влад серьёзно отнесётся к его словам. Тот провел несколько раз по камню, постучал, прислушиваясь, но, не найдя ничего примечательного, отпрянул и посмотрел на Михея.
– Почему он тебя беспокоит? – Вопрос прозвучал слишком мягко, поэтому Михей вылупился на Влада, против всех приличий. – Ответь мне.
– Я не знаю, – на одном дыхании выпалил Михей. Любое объяснение казалось натянутым, натужным, словно он попытался бы оправдаться. Но, может, всё же стоило его высказать, не держать в себе? – Мы с этим камнем похожи.
Слова оказались ещё и глупыми, Михей заметил, как Влад чуть не засмеялся, но сдержался, не прыснул и подавил лёгкий смешок. Только в его карих глазах блеснули искры злой весёлости, которые тут же исчезли, стоило Михею внимательно посмотреть на него.
– Потому что он израненный? Или потому что не похож на остальных? – В словах Влада не было издёвки, словно он искренне разделял беды Михея.
Михей кивнул, Влад мягко улыбнулся. Его взгляд сочился сочувствием и заботой. Казалось, что он сейчас возьмёт и обнимет сына, отгоняя все печали. Но этого не случилось. Глупо было надеяться на проявление нежности, но, Босора, как же ему хотелось все пять дней после ритуала, чтобы кто-нибудь пришёл и обнял, дал положить голову на плечо и, может быть, заплакать. Всё это выглядело как непозволительная роскошь, недоступная волчьему отроку.